Накануне

атюшка скончался нынешнею зимой?

- Да, Елена Николаевна, в феврале.

- Говорят, - продолжала Елена, - он оставил замечательное сочинение в рукописи; правда ли это?

- Да, оставил. Это был чудесный человек. Вы бы полюбили его, Елена Николаевна.

- Я в этом уверена. А какое содержание этого сочинения?

- Содержание этого сочинения, Елена Николаевна, передать вам в немногих словах несколько трудно. Мой отец был человек очень ученый, шеллингианец, он употреблял выражения не всегда ясные...

- Андрей Петрович, - перебила его Елена, - извините мое невежество, что такое значит: шеллингианец?

Берсенев слегка улыбнулся.

- Шеллингианец - это значит последователь Шеллинга, немецкого философа, а в чем состояло учение Шеллинга...

- Андрей Петрович! - воскликнул вдруг Шубин, - ради самого бога! Уж не хочешь ли ты прочесть Елене Николаевне лекцию о Шеллинге? Пощади!

- Вовсе не лекцию, - пробормотал Берсенев и покраснел, - я хотел...

- А почему ж бы и не лекцию, - подхватила Елена. - Нам с вами лекции очень нужны, Павел Яковлевич.

Шубин уставился на нее и вдруг захохотал.

- Чему же вы смеетесь? - спросила она холодно и почти резко.

Шубин умолк.

- Ну полноте, не сердитесь, - промолвил он спустя немного. - Я виноват. Но в самом деле, что за охота, помилуйте, теперь, в такую погоду, под этими деревьями, толковать о философии? Давайте лучше говорить о соловьях, о розах, о молодых глазах и улыбках.

- Да; и о французских романах, о женских тряпках, - продолжала Елена.

- Пожалуй, и о тряпках, - возразил Шубин, - если они красивы.

- Пожалуй. Но если нам не хочется говорить о тряпках? Вы величаете себя свободным художником, зачем же вы посягаете на свободу других? И позвольте вас спросить, при таком образе мыслей зачем вы нападаете на Зою? С ней особенно удобно говорить о тряпках и о розах.

Шубин вдруг вспыхнул и приподнялся со скамейки.

- А, вот как? - начал он нервным голосом. - Я понимаю ваш намек; вы меня отсылаете к ней, Елена Николаевна. Другими словами, я здесь лишний?

- Я и не думала отсылать вас отсюда.

- Вы хотите сказать, - продолжал запальчиво Шубин, - что я не стою другого общества, что я ей под пару, что я так же пуст, и вздорен, и мелок, как эта сладковатая немочка? Не так ли-с?

Елена нахмурила брови.

- Вы не всегда так о ней отзывались, Павел Яковлевич, - заметила она.

- А! упрек! упрек теперь! - воскликнул Шубин. - Ну да, я не скрываю, была минута, именно одна минута, когда эти свежие, пошлые щечки... Но если б я захотел отплатить вам упреком и напомнить вам... Прощайте-с, - прибавил он вдруг, - я готов завраться.

И, ударив рукой по слепленной в виде головы глине, он выбежал из беседки и ушел к себе в комнату.

- Дитя, - проговорила Елена, поглядев ему вслед.

- Художник, - промолвил с тихой улыбкой Берсенев. - Все художники таковы. Надобно им прощать их капризы. Это их право.

- Да, - возразила Елена, - но Павел до сих пор еще ничем не упрочил за собой