История всемирной литературы Т.3

Портрет Фишарта

Гравюра работы Н. Ройснера, 1587 г.

Самой злой и яркой сатирой Фишарта была стихотворная «Легенда о происхождении четырехрогой иезуитской шапочки» (1580). Фишарт осыпает сатирическими стрелами всю многоярусную иерархию католической церкви, вполне в духе времени клеймя ее сатанинской печатью. Желая восстановить свою власть над людьми, сломленную пришествием Христа, Люцифер решает неприметно воздвигнуть на земле рог — символ ада. С этой целью бесы шьют однорогий монашеский капюшон. Потом появляется двурогий епископский клобук, сшитый из духовного тщеславия иглой властолюбия и нитками обирания верующих. За ним следует трехрогая папская тиара, которую изготовляют из мошны Иуды, симонии, мстительности, любострастия, вероломства, содомии и колдовства и украшают мнимым даром Константина, торговлей индульгенциями и пр. И наконец, как верх дьявольской изобретательности, появляется четырехрогая шапочка иезуитов, соединяющих в себе все зло, которое ад несет людям: обман, лукавство, мстительность, зависть, кровавые преступления, раздор, ложь и т. п.

Впрочем, Фишарта занимала не только конфессиональная рознь, но и другие стороны тогдашней жизни. При этом он не представлял себе литературного произведения без назидательной тенденции. И гробианизм тоже должен был служить нравоучительным целям. Так, гробианский характер придал Фишарт стихотворной обработке народной книги о Тиле Эйленшпигеле («Новый рифмованый Эйленшпигель», 1572), которая по замыслу поэта должна была стать огромным «зеркалом плутов», отразить все пороки, процветавшие в Германской империи. В целях осмеяния распущенности современных нравов Фишарт и Тиля Эйленшпигеля превратил в человека прожорливого, неопрятного, ленивого. Подобная трактовка хотя и усиливала обличительную направленность, в то же время принижала героя, превращала его в заурядного забулдыгу. В гробианской манере написана также веселая сатира в стихах «Травля блох» (1573, новое, расширенное издание — 1577), повествующая о войне, которую женщины с незапамятных времен ведут с блохами. Сатира изобилует жанровыми картинками, много в ней парабол и историй, заимствованных из различных источников, раздвигающих сатирический и, разумеется, дидактический диапазон произведения.

В назидательной «Философской книжечке о браке и воспитании» (1578) Фишарт тепло пишет о семейных добродетелях, считая любовное воспитание детей и дружбу, объединяющую семью, краеугольным камнем общественной морали. И в этом он гораздо ближе воззрениям Эразма, нежели распространенным в то время жестким и ограниченным взглядам.

Большой успех имело пространное стихотворение Фишарта «Счастливый цюрихский корабль» (1576), в котором описана торжественная поездка цюрихских горожан на праздник стрелков в Страсбург в июне 1576 г., знаменовавшая нерушимость дружбы двух протестантских городов. Поэт сравнивает поездку швейцарцев с походом аргонавтов и отдает предпочтение бескорыстным жителям Цюриха, которые отправились в путь «ради славы и дружбы», каковые и были их великолепным «золотым руном». Он прославляет человеческий труд и его созидательные возможности:

Труд прорывает недра гор,

Долины девственный простор

Им возвеличен и украшен;

Возводит ряд домов и башен,

И возникают города —

Плоды великого труда...

(Перевод А. Сиповича)

Значительным явлением немецкой культурной жизни явилась предпринятая Фишартом вольная обработка первой книги романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Книга увидела свет в 1575 г. под витиеватым заголовком: «Отменная необыкновенная история о жизни, деяниях и возлияниях от безделья за полной чашей прославленных рыцарей и господ Грангузье, Гаргантюа и Пантагрюэля, королей Утопии и Нетового государства» (последующие издания — 1582 и 1590). Немецкий читатель знакомился с крупнейшим памятником французской ренессансной литературы, но, как обычно, Фишарт не ограничился переводом. Под его пером текст Рабле обрастал таким множеством вставок и отступлений, что возникало, по сути дела, новое произведение, по объему в три раза превосходящее книгу французского гуманиста. В романе то и дело появлялись зарисовки немецкого быта. Фишарт перелицевал на немецкий лад имена: Гаргантюа у него становился то Гургельманом, то Гургельдурстом. Языковой гротеск Рабле разрастается у Фишарта до гомерических размеров. Там, где Рабле употребляет одно слово, Фишарт громоздит их двадцать или тридцать. Он изобретает «невозможные дурацкие варварские омонимы и синонимы» либо разыскивает слова, «которые тешат слух своим гулом и звоном». Зато гуманистическое вольномыслие Рабле не находило подчас должного понимания у писателя. Например, знаменитый эпизод с Телемской обителью им не только сокращен, но и подан в ироническом плане. Как противник католицизма, Фишарт не пощадил даже веселого брата Жана, непрестанно насмехаясь над его монашеством. Более резкими и грубыми стали изображения Грангузье и молодого Гаргантюа. Стремясь, как и в «Рифмованном Эйленшпигеле», обличить упадок современных нравов, Фишарт наделил их рядом гробианских черт. Мудрый Грангузье превратился в неумного обжору и пьяницу. Впрочем, сатира Фишарта метила также и в религиозный фанатизм, и в произвол монархов, и в жестокость войн, и во многие другие уродливые явления современности. Наряду с этим встречаются в романе и зарисовки обычаев и нравов, достойных похвалы. Автор тепло отзывается о добродетелях немецкой женщины, а также, предваряя мысли, изложенные им в «Философской книжечке», прославляет честный брак и блага семейной жизни.

Иоганн Фишарт был последним выдающимся представителем немецкого Возрождения. Он многое сохранял из культурного наследия гуманизма. В то же время, будучи воинствующим протестантом, он уже не мог быть последовательным вольнодумцем, во всяком случае в религиозных вопросах. Широта его интересов далеко не всегда сочеталась с широтой взглядов. Художественная форма стала громоздкой, витиеватой, подчас манерной. Это бросается в глаза как в его «Отменной необыкновенной истории», так и в ряде других произведений. Очертания «Истории» причудливы и нестройны, как нестроен мир, окружающий автора. «Запутанным, бесформенным сколком ныне запутанного и бесформенного мира» назвал Фишарт свое творение. Своим творчеством он прокладывал путь немецкой литературе следующего, XVII в., в частности причудливой прозе Мошероша.

*Глава четвертая *

СКАНДИНАВСКИЕ ЛИТЕРАТУРЫ

ЛИТЕРАТУРЫ СКАНДИНАВИИ В XIV—XV вв.

Для скандинавских стран в XIV—XVI вв. характерно замедленное общественное и культурно-историческое развитие. Феодальные отношения не получили в Скандинавии классического выражения. Большое количество свободного крестьянства и незначительное количество крупных феодальных владений (за исключением части Дании) оказывали влияние на общественный уклад. В отличие от Германии, скандинавские страны почти не знали феодальной раздробленности. Раннефеодальные монархии, сложившиеся в XII—XIII вв. после относительно кратковременной острой борьбы королей с феодальной знатью, не распались, но королевская власть была ограничена аристократическим государственным советом (риксрод — в Дании, риксдаг — в Швеции).

В XIV в. складывается политическое объединение, своего рода федерация скандинавских государств в форме унии (Кальмарская уния 1397 г.). В рамках этого объединения постепенно произошло подчинение Норвегии, политическое и культурное, датскому руководству (особенно после его закрепления «навечно» в 1450 г.). Политическая связь Швеции с Данией постепенно ослабевала, унию поколебало восстание Энгельбректа Энгельбректсона (1434) Окончательный удар датским претензиям нанесло национально-освободительное движение под руководством Густава Вазы, избранного после победы шведским королем (1523—1560). В XVI в. в Дании и Швеции усиливается королевская власть, использующая реформационное движение (в Дании лютеранство было принято в 1536 г. при Кристиане III, а в Швеции — при Густаве Вазе в 1527—1544 гг.). Монастырские имения в основном переходят к короне, королю подчиняется реформированная церковь.