Китай: краткая история культуры

после его смерти начались мятежи и восстания, и спустя полвека горстка английских войск легко захватила все главные пункты страны. Основатель Тан подготовил почву для самого блестящего века в китайской истории — золотой эпохи расцвета поэзии и искусств. За царствованием Цянь-луна последовало столетие смут и упадка. Пышный и внушительный фасад империи Цянь-луна скрывал интеллектуальный и духовный застой, коррупцию чиновничьего класса. Первым актом Цзя-цина после смерти отца стал арест и заключение в тюрьму манчжура Хэ Шэня, первого министра и фаворита Цянь-луна. Его состояние было конфисковано в пользу государства и оценено в 223 миллиона таэлей — неплохой итог долгого пребывания на вершине власти. Эта фантастическая сумма — в деньгах, драгоценностях и недвижимости — свидетельствует как о процветании империи, так и о коррупции среди государственных министров и неспособности Цянь-луна видеть подлинное положение дел. История Китая в XIX веке достаточно хорошо известна и многими описана. Для манчжурской династии это был период постоянного упадка и катастроф. За первой Опиумной войной (1840 год), спустя десять лет, последовало великое Тайпинское восстание, начавшееся на юге, но вскоре захватившее многие районы Китая и не дошедшее лишь ста миль до Пекина, едва не кончившееся воцарением китайской династии. В течение девяти лет лидер тайпинов, "небесный царь" Хун Сю-цюань управлял из Нанкина половиной страны. Восстание в конце концов было подавлено, но не разучившимися сражаться манчжурскими "восьмизнаменными" войсками, а китайскими армиями, возглавляемыми генералом Гордоном и Цзэн Го-фанем. Так, движение, которое, как есть основание предполагать, могло бы сделать для Китая то же, что реставрация Мэйдзи сделала для Японии , было подавлено союзом манчжурского деспотизма и иностранного империализма. Еще 50 лет Китаю суждено было влачить существование под властью бездарного и обскурантистского двора с императрицей Цыси и евнухами во главе. Когда эта властная женщина умерла, династия быстро рассыпалась даже под ударом отдельных выступлений, возглавляемых идеалистами-республиканцами и поддержанных искавшими лишь свою выгоду военачальниками. Эти жалкие полвека ознаменовали конец старой эры. Единая и всеобъемлющая китайская цивилизация вошла в соприкосновение с силами, от которых уже нельзя было отмахнуться и которые оказывали на нее глубокое влияние. Изучение воздействия новых идей и теорий, соединившихся и приведших Китай к самой значительной революции за всю его историю, должно брать за отправную точку середину XIX века. О столь масштабных изменениях невозможно рассказать в одной- двух главах. История нового Китая сама по себе является отдельным предметом изучения. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Согласно легенде, Шунь-чжи не умер в 1662 году, но тайно оставил трон, чтобы стать монахом одного из монастырей недалеко от Пекина; юго-западные ворота Северной Столицы долго назывались Шунь-чжи мэнь, Вратами Шунь-чжи, ибо, по преданию, именно через эти ворота император бежал из Пекина. 2 В основе идеологии "Белого лотоса" лежали мессианские идеи народного буддизма (ожидание пришествия будды Майтреи) и манихейства — вера в скорую окончательную победу сил добра над силами зла. — Прим. ред. 3 Чжан Сянь-чжун был сумасшедшим; по его приказу солдаты убивали жен, чтобы армию не утяжеляли обозы. В Чэнду, своей столице, он воздвиг каменную стену с одним-единственным иероглифом "ша" — "убивать". После его смерти стену опрокинули и засыпали землей. Существует поверье, что, если стену откопать, Чжан Сянь-чжун восстанет из мертвых и продолжит свои зверства. 4 Имеется в виду незаконченная буржуазная революция в Японии 1868 года, вернувшая власть от военных правителей — сёгунов из рода Токугава императору Мэйдзи и открывшая эпоху реформ и модернизации Японии. — Прим. ред.

Глава XXVIII. Экономические последствия морской торговли

В середине XVIII века вся внешняя торговля Китая концентрировалась в Кантоне (Гуанчжоу) — единственном порту, в который разрешалось заходить европейским кораблям. Подозрительность манчжурского правительства по отношению к южным провинциям исключила из этой торговли старые рынки в Цюаньчжоу, Амое и Нинбо, несмотря на неоднократно предпринимаемые Англией, Голландией и другими морскими державами попытки открыть ее в этих городах. Монополия Кантона была обусловлена, конечно, не каким-либо особым расположением властей к жителям города, но желанием двора убрать торговлю куда-нибудь подальше от себя. Манчжурское правительство до самого конца с неприязнью относилось к взаимоотношениям китайских подданных и иностранцев. Долина Янцзы была самой неспокойной областью в империи — именно здесь начались восстания секты Белого Лотоса и многие другие. Поэтому этому региону запрещалось вступать в какие бы то ни было отношения с иностранными торговцами, от которых восставшие могли получить помощь. Опасения двора были небезосновательны. Контакты с другими народами действительно способствовали росту антиманчжурских настроений, и это ощущалось повсюду на юге. Сам Кантон, быть может, оттого, что являлся центром внешней торговли, в конечном счете стал опорным пунктом антиманчжурского движения. Монополия превратилась для южного города в весьма ценную привилегию, которую он всеми силами старался охранять. Поэтому кантонские торговцы устанавливали связи и со двором, и с местными чиновниками, выходцами из других провинций, ибо правительство запрещало должностному лицу служить на своей родине. Купцы жаждали сохранить монополию, двор желал держать иностранцев в одном порту, а чиновники Кантона хотели по-прежнему получать большие взятки. Против такого альянса в XVIII веке безуспешно боролись и послы, и иностранные торговцы. Ничто, кроме вооруженного нападения, не могло поколебать монополию Кантона. Однако экономическая ситуация в империи была не в пользу Кантона как единственного "окна в мир". Главными экспортными товарами являлись шелк и чай, производимые в долине Янцзы. Самым лучшим выходом стало бы появление порта в дельте Янцзы. При Сун это был Ханчжоу, а в XIX веке стал Шанхай. Кантон располагался слишком далеко. Каждый тюк хлопка и ящик чая необходимо было доставлять за 500 миль, через провинцию Цзянси, хребет Мэйлин и затем вниз по Восточной реке (Дунцзян) до Кантона. Доставка товаров вдоль побережья запрещалась. И дело было не только в пиратах. Правительство, опасаясь, что товары могут избежать пошлинного обложения, полностью запрещало прибрежную торговлю. При манчжурской династии Китай страдал от двух аномалий — экономической и политической. Столица находилась на крайнем северо-востоке империи, а главный центр торговли — недалеко от равно труднодоступной южной границы. Оба были удалены от населенных и производящих районов, а расстояние между ними самими составляло более двух тысяч миль. Все это свидетельствовало о полном отсутствии у манчжурских властей экономического здравого смысла. Географические условия в значительной степени повлияли на экономическое развитие Китая при манчжурах и, в свою очередь, определили политическую судьбу империи. Управление осуществлялось двумя классами, ни один из которых не имел ни соответствующей подготовки, ни понимания существа торговли. Манчжурская знать представляла собой военную касту, которой было запрещено заниматься коммерцией. Начиная с правления Цянь-луна, она постепенно вырождалась в расточительную аристократию, озабоченную лишь тем, как добыть деньги на удовлетворение своих неуемных желаний. Другой класс — китайские ученые — получили ранги и должности благодаря педантичному знанию древних канонов. Им не нужно было изучать ни практических наук, ни экономических проблем. Контролировавшие торговлю в Кантоне чиновники набирались из этих двух классов, а на пост "хоппо" (вестернизированный вариант кантонского "хой бо" — "начальник морской таможни" — юэ хай гуань бу) всегда назначался манчжур низшего ранга, получавший должность по протекции придворной знати, благорасположенность которой все время необходимо было подпитывать серебром. Теоретически "хоппо" подчинялся губернатору Гуанчжоу и наместнику двух провинций — Гуандуна и Гуанси (одному из высших чинов государственной службы). Однако этих провинциальных чиновников, которыми чаще становились китайцы, заботили и многие другие дела, помимо внешней торговли. Несмотря на свой высокий ранг, они чаще всего не обладали поддержкой двора, откуда "хоппо" черпали свои силы. По мнению последних, да и их хозяев, в их функции входило неприкрытое изъятие максимально возможных сумм. Всего за три года (срок назначения) "хоппо" должен был ублажить своих покровителей, своих соперников, откупиться от врагов при дворе, накопить богатства для себя и своей семьи и прокормить орду сопровождавших его слуг. Естественно, что при таких условиях экономические проблемы и планы улучшения торговли не были первостепенными для чиновника. В этой связи весьма интересно на примере "хоппо" сравнить отношение к внешней торговле и контактам с иностранцами манчжурской и сунской династий. В начале XII века аналогичный пост занимали ученые, подобно Чжао Жу-гуа, отпрыску императорского дома, свободное время посвящавшие составлению описаний географии внешнего мира и обычаев далеких народов. Характер торговли в Кантоне облегчал вымогательство "хоппо" и его помощникам. Баланс ее полностью был в пользу Китая. Чай и шелк экспортировался во все возрастающем количестве, ведь в ту пору Китай снабжал этими товарами не только Европу, но и Америку, причем платили за них серебром. Попытки продать какой-либо европейский товар в китайской империи долгое время не имели успеха. Английская Ост-Индская компания, по уставу обязанная экспортировать определенное количество английской шерсти и тканей, обнаружила, что в Китае эти товары продаются по цене, не позволяющей даже покрыть затраты на производство и перевозку. Лишь в 1827 году товары из Манчестера были впервые проданы с прибылью в Китае. К концу XVIII века иностранцы нашли возможность сбывать меха и сандаловое дерево, привозимое из Канады и островов южных морей соответственно, но незначительный импорт не мог перевесить экспорт чая и шелка, и сальдо по-прежнему оставалось в пользу Китая. Манчжурский двор гордился самодостаточностью империи. "Внешние варвары" получали чай и шелк, а взамен обеспечивали постоянный приток серебра в казну. Такое положение делало налогообложение, изъятие и коррупцию легкими и выгодными. С другой стороны, "хоппо", хотя и досаждали торговцам, никогда не переступали грань терпимости. Угрозы прекращения торговли так или иначе вели к компромиссу. И лишь когда западные импортеры наконец нашли товар, "нужный" Китаю, — опиум, чиновники, обнаружившие, что источники их барышей иссякают, предприняли ряд мер, приведших в итоге к открытому конфликту. Это произошло лишь ближе к середине XIX века. В XVIII же веке Китай не нуждался ни в чем из того, что могли предложить европейцы. Император Цянь-лун, отвечая посольству лорда Маккартни, говорил правду: "Небесная Империя обладает всеми вещами в изобилии и в пределах границ не лишена ничего. Поэтому надобности менять вещи иноземных варваров на наши нет". Тем не менее, Цянь-лун упустил одно важное обстоятельство. Ни император, ни кто- либо из влиятельных манчжурских или китайских сановников ничего не знал и не хотел знать о далеких европейских народах, "живущих у края мира". Они считали науки и культуру западного мира недостойными внимания ученого. Привезенные из Франции часы нравились высоким чиновникам и принцам крови, но никто не озаботился поинтересоваться, как "варвары" могли сделать такие уникальные игрушки или почему они сделали их лучше, чем китайские умельцы. И даже тот очевидный факт, что приходившие в Кантон корабли намного превосходят китайские размерами и судоходными качествами, не впечатлил официальные круги и не способствовал осознанию отсталости Китая. Поглощенные конфуцианским педантизмом власти манчжурской империи закрывали глаза на любое иное знание и отказывались верить в то, что у иностранцев можно позаимствовать хоть что-нибудь ценное. В эпоху Тан за подобное отношение Цянь-луна не в чем было бы упрекнуть, ибо тогда Китаю действительно нечему было учиться у других народов. И тем не менее танские правители не имели подобной высокомерной надменности. Они очень интересовались и другими народами, и иностранными диковинками. Манчжуры же не только презирали западную цивилизацию, но и заставляли пребывать в таком же невежестве своих подданных. Торговля в Кантоне была обставлена бесчисленными запретами, призванными свести к минимуму контакты китайцев с иностранцами и ограничить их сферой купли-продажи. Причиной такой подозрительности и предубеждения были, без сомнения, жестокость и агрессивность первых португальских моряков и их последователей. Но и манчжурское правительство показало себя неспособным или не желающим понять, что иностранные торговцы изменились. На смену полуавантюристам-полупиратам XVI века пришли представители крупных европейских торговых компаний, нередко связанные с правящими кругами своих стран. Тем не менее власти продолжали считать их разбойниками, которых нужно держать под строгим надзором. Определенные ограничения были необходимы, и иностранцы легко их принимали. Если коммивояжеры и капитаны, ведшие торговлю, были людьми образованными и воспитанными, то команды набирались во многих европейских портах. После долгого, порой продолжавшегося шесть месяцев путешествия, моряков трудно было удержать в порту. Убийства, пьяные дебоши, ссоры и стычки сотрясали Кантон и являлись постоянным источником беспокойства для капитанов и китайских торговцев, которым чиновники высказывали свое недовольство по этому поводу. И тем и другим было выгодно, чтобы матросы и невежественный кантонский сброд держались отдельно, однако