Китай: краткая история культуры

за государственный счет "казенным рисом", поступавшим с юга в Пекин и манчжурские гарнизоны. В отличие от предшествующих завоевателей, манчжуры никогда не ослабляли барьер между собой и китайцами. Вся манчжурская нация, разделенная на "восемь знамен", была рассредоточена в столице и по военным гарнизонам во всех провинциях. Манчжурам запрещалось вступать в браки с китайцами и заниматься какой-либо деятельностью, кроме гражданской и военной службы. При такой системе, обрекавшей их на праздность, они постепенно вырождались. Чтобы занять пост, манчжурам не требовалось особых способностей, а воины, обреченные в гарнизонах на безделье, вскоре утратили боевой дух отцов. Однако недостатки этой системы, в конечном счете приведшие династию к гибели, поначалу не были столь очевидны. Долгая борьба на юге, ознаменовавшая первый период манчжурского правления, не позволяла новой власти расслабиться. После усмирения юга в империи более столетия царил мир, в первую очередь благодаря личным качествам и способностям трех императоров — Кан-си, Юн-чжэна и Цянь- луна. Внешняя пышность их царствования скрывала упадок манчжурской власти, но когда в начале XIX века империя столкнулась с восстанием и внешними войнами, оказалось, что манчжурские войска не способны ни подавить бунт, ни отразить угрозу извне. В течение столетия манчжурское правительство боролось с китайскими подданными внутри и иностранными державами вовне. В этой битве оно вынуждено было опираться на китайские войска, сомнительной преданности и плохо вооруженные. Внутренние восстания и поражения от внешних врагов в конце концов дискредитировали династию и вовлекли китайскую империю в революцию, в ходе которой падение манчжурской династии явилось, быть может, событием далеко не самым значительным. Пожалуй, в новой истории Китая нет перемены более разительной, чем происшедшее с империей в период XVIII–XIX веков. При Кан-си и двух его преемниках империя достигла вершины материального благосостояния, что выразилось как в ее размерах и численности населения, так и в том восхищении, которое она вызывала у других государств. Миссионеры, первыми представившие Китай Западу, считали империю равной, если не превосходящей (за исключением религии), родную Францию. Империя Цянь-луна казалась им самой богатой в мире (так же, как она несомненно являлась и самой обширной). В следующем столетии произошел крутой поворот. Внутренние мятежи и разрушительные внешние войны следовали одни за другими (можно сказать, что они порождали друг друга). Столетие, ставшее для Запада веком механики и подъема науки, для Китая явилось периодом застоя, плохого управления, слабости и упадка. Империя, в XVIII веке вызывавшая восторг иезуитов, к концу XIX века считалась одряхлевшей и отсталой абсолютистской страной, обреченной на хищническое разграбление несколькими иностранными державами. Причиной такого быстрого упадка стало не плохое политическое или экономическое управление, а психология самого правящего класса. Иноземное господство фатально для национальной культуры. Если иностранные правители цивилизованнее своих подданных, они насаждают свою культуру, а национальное начало погружается в глубины презрения и теряет всякую перспективу. Если же, как это и было с манчжурами, завоеватели — "варвары", принимающие более высокую культуру покоренной нации, они инстинктивно благоволят всему самому устоявшемуся, признанному и ортодоксальному в ней и опасаются любых новшеств, опасаясь быть обвиненными высокообразованной местной аристократией в диком невежестве. Не имея собственной традиции, они не чувствуют в себе права судить о литературе и искусстве. Так же поступал и манчжурский двор. При Кан-си, Юн-чжэне и Цянь-луне манчжурские принцы и вельможи стали китайцами в большей степени, чем сами китайцы. Они восприняли и защищали самые строгие конфуцианские устои. Литература, которой они покровительствовали, строилась по образцу классики древней эпохи, поэзия подражала танским мастерам, искусство ориентировалось на сунскую эпоху. Любые идеи и направления, не вписывавшиеся в эти рамки, игнорировались или презирались. Манчжуры заняли такую позицию не только вследствие проводимой ими политики, но и из-за естественного преклонения перед великой и древней цивилизацией. Они были лишь горсткой воинов среди безбрежного моря китайских подданных и поняли, что могут управлять империей лишь с помощью китайского ученого класса, традиционно державшего в руках нити власти. Всецелое и искреннее покровительство культивируемым в среде этого класса искусству и литературе было самым надежным средством обретения его благорасположенности и лояльности. Поэтому манчжурские императоры всецело посвятили себя китайской культуре, но лишь в ее традиционном ортодоксально-конфуцианском проявлении. По их указам были составлены обширные собрания классической литературы. Экзамены стали еще более условными и далекими от действительности. К даосизму и ко всему, что, казалось, отдавало алхимией, относились с презрением. И именно к этой области знания, неконфуцианской, а потому ненужной, причислялись новые науки, возникшие в Европе. Манчжурские императоры использовали иезуитов в литейном деле и астрономии, но относились к научным познаниям иностранцев как к чисто техническому умению, подобному искусству плотника или огранщика яшмы, и никогда не интересовались лежащими в его основе реальными знаниями. Подобный ультра-консервативный взгляд разделялся и официальной иерархией, как манчжурской, так и китайской. Воспитанный на классической, исключающей восприятие неконфуцианской философии, традиции и прошедший нелегкие экзамены, основанные на чисто условной интерпретации литературы, менталитет, доминировавший в гражданской службе, был закрыт для любых идей прогресса и мысли о возможности, не говоря уже о необходимости, перемен. Те, кто противился такой системе подготовки или не удовлетворялся традиционным истолкованием, не могли успешно сдать экзамены, а если это порой и удавалось, то они находили саму обстановку гражданской службы столь несоответствующей их духу, что либо подавали в отставку, либо могли занимать лишь самые незначительные посты. Система сохраняла саму себя, изменить ее было невозможно. Подлинной причиной упадка империи в XIX веке стала интеллектуальная стагнация, вызванная доминированием немногочисленного чуждого правящего класса, опиравшегося, в свою очередь, на застывшую культурную традицию. Манчжуры до самого последнего момента цеплялись за эту традицию, как за спасительный якорь. Растущее недовольство, прогресс внешних врагов, отождествляемый с переменами и выбором другой идеологии, только подтверждали их уверенность в том, что конфуцианство является "для китайцев тем же, что вода для рыбы" — жизненной необходимостью. Любое волнение ассоциировалось с иным, враждебным учением. Идеология восстания секты Белого Лотоса, сотрясавшего империю в последние годы Цянь-луна и все правление Цзя-цина, основывалась на эзотерическом буддизме . Восстание тайпинов, бушевавшее в середине XIX века, связывалось с протестантизмом. Все эти выступления, а также иностранные державы со своими миссионерами и претензиями на равенство с империей, подрывали основы философии манчжурских правителей. "Своя" династия могла бы приветствовать перемены и возглавить партию реформаторов, как это случилось в Японии и как надеялись лидеры тайпинов, но манчжуры опасались, что, если они откажутся от конфуцианской традиции, они утратят поддержку китайского ученого класса, от которого династия полностью зависела, ибо "восьмизнаменное" манчжурское войско выродилось. Это была фатальная политика. Если манчжуры и смогли на какое-то время привлечь на свою сторону консервативных ученых, то только за счет отчуждения всех оригинальных и независимых мыслителей, игнорирования причин народного недовольства и ослабления империи перед лицом могущественных врагов. Все это были неизбежные следствия сурового консерватизма, утвержденного Кан-си, Юн-чжэном и Цянь-луном в XVIII веке — веке коренных изменений в европейской цивилизации. Тогда империя казалась процветающей и защищенной. В течение 120 лет вплоть до конца XVIII века в стране царил мир. Были завоеваны Монголия, Тибет и Туркестан — никогда прежде не входившие в империю (частично — лишь при Тан). Вассалами стали Бирма, Корея и Вьетнам. Непал потерпел лишь одно поражение, но агрессию непальские гурки отразили. Отчасти столь долгий мир обусловливался истощением страны от войн конца Мин. Юг, покорившийся последним, пострадал более всего и многие годы не имел сил на новое восстание. В 1649 году в Сычуани правил ужасный Чжан Сянь-чжун, уничтоживший большую часть населения провинции. Восемьдесят лет спустя после манчжурского завоевания о. де Майя писал, что несмотря на помощь, Сычуань так и не оправилась от такой катастрофы. Население провинции до сего дня большей частью состоит из потомков переселенцев из Хубэя и Шэньси . Долгое царствование Цянь-луна (1735–1795) стало самым блестящим периодом в истории манчжурской династии и, как считают многие, за всю китайскую историю в целом. Мир и спокойствие царили вплоть до последних лет, пока восстание секты Белого Лотоса в Центральном Китае не ознаменовало вступление империи в век хаоса. Внешние войны расширили границы империи до невиданных прежде пределов. Роскошные дворцы Пекина и сегодня напоминают о былом великолепии. Население росло быстрыми темпами. Сам император, ученый и поэт, подобно танским правителям, был сильным и способным властителем и любил, когда его сравнивали с танским Тай-цзуном (равно как и в следующем столетии императрица Цыси любила, когда ее сравнивали с У-хоу). Лестное сравнение, однако анализ основ позволяет вскрыть слабость манчжурской династии. Танский Тай-цзун правил двадцать два года, усмирив и заново организовав доставшуюся ему в разрухе страну. Итогом его жизни стали 150 лет спокойствия и мира. Цянь-лун шестьдесят лет правил империей, процветавшей, когда он взошел на трон. Сразу