Современный родильный обряд (СИ)

Итак, медики, будучи обладателями и монополистами некоего «сакрального» знания, пытаются с его помощью влиять на благополучный исход беременности. В то же время, они интуитивно чувствуют, что помимо осуществления технической стороны дела от них требуется нечто большее, что сама ситуация провоцирует какой-то специфический способ коммуникации, что в момент родов происходит не просто появление еще одной биологической особи, но идет какой-то более сложный, многоуровневый процесс, и им, врачам, в этом процессе отведена чрезвычайно важная роль. Будучи «детьми своей культуры», медики на каком-то уровне сознают «узловые», «ключевые» культурные концепты, которые наша культура связывает с рождением ребенка, которыми она его кодирует. Эти схемы достаточно устойчивы, и можно с большой долей уверенности говорить о том, что в этом отношении за последние сто лет в русской культуре мало что изменилось. Мы продемонстрируем это на примере нескольких параллелей между функциями повитухи в традиционной культуре и функциями акушера-гинеколога в современной городской культуре.

Одной из важнейших задач повивальной бабки была идентификация ребенка — прежде всего, половая. До наступления беременности бабка помогала «спланировать» пол будущего ребенка, во время беременности она предсказывала его в соответствии с различными приметами. После рождения ребенка она символически «закрепляла» за ним его пол, «запуская программу» стереотипов мужского или женского поведения: она совершала над ребенком те или иные операции в зависимости от того, кто родился — мальчик или девочка (Зеленин 1991: 321; Власкина 1998: 17; Науменко 1998: 43; 66).

В наши дни половая идентификация ребенка (эмбриона, новорожденного) стала медицинской проблемой. Несмотря на то что вопрос о возможности влияния на пол будущего ребенка современной наукой пока не решен, отдельные врачи экспериментируют и практикуют в этой области. В своих теоретических построениях они опираются на данные официальной науки — сексологии, эмбриологии, демографии и др. Комбинируя эти данные, они предлагают «рецепты» рождения ребенка того или иного пола (Вадимова 1997: 29). При культурном конструировании зачатия следование стереотипам мужского и женского поведения ожидается уже на хромосомном уровне: «Вот получается так, что женские половых сперматозоиды — они медленнее, а мужские — они быстрее, проворнее. Если ты забеременела в такой день, когда все там созрело, в этот день, тогда, конечно, проворный этот сперматозоид быстренько-быстренько, раз-раз-раз, и мальчик. А если — потому что они же живут три дня приблизительно — трое суток приблизительно живут внутри, и остаются тогда только девочки, потому что они дольше живут, они более выносливы. Мальчики — они очень быстрые, но они и умирают раньше» (И59).

В наше время наиболее «достоверным» считается определение пола ребенка при помощи ультразвукового исследования. Наряду с этим методом диагностики врачи прибегают и к народным приметам, которые известны многим, но становятся истинно авторитетными лишь после их «утверждения» представителем медицины. Пол ребенка определяется по следующим признакам: по форме и размеру живота беременной: Доктор, записывавшая меня в роддом, сказала, что точно будет мальчик — живот, говорит, большой (И1); по поведению младенца в утробе матери: Во всяком случае, мне гинекологи постоянно твердили, что у меня будет мальчик. Ну вот они считали, что плод какой-то очень активный у меня в чреве, что он вот именно ведет себя так, как должен вести мальчик. Они все время щупали там, смотрели и говорили: «Ну мальчик — сто процентов — мальчик!» (И67); по сердцебиению плода: У меня был очень хороший доктор-гинеколог в консультации на Фонтанке, и он сказал мне перед декретом, что у меня по сердцебиению девочка будет (И10); по способу показа беременной рук: Попросили показать руки — спросили: «Что у Вас с руками?» Я говорю: «А что?» Они говорят: «Все, у Вас будет мальчик». Я уже не помню, как там надо было — то ли вверх ладонями мальчик, то ли вниз (И12); «по глазам»: Врач в консультации обладала, по всей видимости, каким-то поразительным чутьем. Говорила, что все может определить по глазам. Когда я пришла со сроком 2 недели, спросила: «Ну на этот-то раз сохранять будешь?» Когда было 12 недель, сказала, что у меня лицо как-то изменилось и в глазах что-то такое. Вероятно, будет девочка. Я очень ей поверила. И Миша тоже (Круглякова 1997).

Очевидно, имеют хождение и другие народные приметы, связанные с определением пола, хотя в нашем материале они не зафиксированы как используемые врачами. Содержание примет апеллирует к традиционному месту полов в парадигме бинарной классификации: мужское — большой, активный, сильный, громкий, правый, острый, верх; женское — маленький, пассивный, слабый, тихий, левый, тупой, низ.

Использование народных примет продолжает сосуществовать с методами УЗИ, что противоречит замечанию Т.Б. Щепанской (Щепанская 1996б: 399) о вытеснении или замещении этим методом диагностики народных способов определения пола плода: Приметам в этой области доверяют не меньше, а, может, и больше, чем УЗИ (Круглякова 1997). У обоих этих способов узнавания может быть одна и та же аудитория. Интерес к полу будущего ребенка в нашей культуре весьма велик, и все методы оказываются хороши. Кроме того, доверие к УЗИ не является абсолютным: распространенный мотив рассказов о беременности и родах — неправильное определение пола ребенка при помощи УЗИ — за мужские половые органы принимают пуповину или ногу, либо же наоборот их наличие не удалось зафиксировать.

Очевидно, что УЗИ — строго медицинская процедура. Однако обратим внимание на то, как она используется. Данный метод диагностики практикуется вовсе не для того, чтобы определить пол ребенка, а для раннего выявления патологий. Тем не менее, в народном сознании прослеживается устойчивая ассоциация именно с предсказанием пола ребенка: — «Сегодня ходила на УЗИ». — «Ну и кто у тебя там?» (И1); Когда я летом пришла в палату после УЗИ очень расстроенная, потому что у меня нашли серьезные дефекты плаценты и говорили о возможных аномалиях развития плода, мои соседки заподозрили, что у меня родится мальчик вместо ожидаемой девочки, но никому не пришло в голову поинтересоваться состоянием его здоровья (Круглякова 1997).

По инструкции определение пола вовсе не является необходимым и предписываемым — эта информация даже не заносится в медицинскую карту. Тем не менее, врачи по собственной инициативе проявляют стойкий интерес к этой теме — сами сообщают пол ребенка, спрашивают, «сказать ли, кто», радуются, если поставленный ими «диагноз» подтвердился: Однако Снегиревка славится точностью определения пола. Говорят об этом каждой вернувшейся, даже если она пролежала уже две недели, и не могла не слышать этой новости. Важно это и для врачей. Мне делал УЗИ два раза один и тот же врач. В апреле на 20 неделе сказала не точно. В июне страшно радовалась, что не ошиблась. Говорила, что это дело чести (Круглякова 1997). Предсказание сопровождается радостными эмоциональными комментариями половых достоинств ребенка: Потом я пошла делать ультразвук, когда у меня было уже недель 20, и дяденька-врач радостно закричал: «Пенис! Пенис!» У меня внутри все похолодело, и я сказала: «Как же, мне только что сказали, что будет девочка, а вы видите пенис!» Он говорит: «Очень интересный случай. Приходите ко мне через недельку» (И3); мне делали на 31-й неделе УЗИ, и мне сказали, что это мальчик, да еще какой — как выразился врач (И37).

От плода ожидается стереотипизированное поведение в зависимости от его пола (переношенные — обычно мальчики (И61), мальчики активнее, крупнее и т. п.). «Обучение» ребенка стереотипам мужского и женского поведения активно осуществляется во время беременности: Узнать, кто родится, очень важно, потому что ребенка надо соответствующим образом воспитывать еще в утробе. Здесь очень опасно ошибиться. У Нади была подруга Таня. Ее мать очень хотела, чтобы родился мальчик и называла ее еще в утробе сыночком. Таня росла пацанкой и мечтала стать мужчиной. Когда ей было 18 лет, в Ленинграде сделала операцию по ликвидации молочных желез (которые и без того были не велики) и накачала торс. В 20 лет превратилась в Сашу. Мать считает виноватой себя (Круглякова 1997).