Современный родильный обряд (СИ)

По окончании процесса родов начинается третья фаза лиминального периода — инкорпорация иницианта в социум в новом статусе. Теперь, когда новый мир сотворен, необходимо дать имена всем отдельным элементам его ландшафта. Прежде всего, матери возвращается имя: Анестезиолог, огромный мужик, орал мне: «Как тебя зовут? Как тебя зовут? Как тебя зовут?» (И37); Все время повторяют твое имя так довольно настойчиво. Ты должна — видимо, они хотят, чтобы ты делала усилие, чтобы все больше и больше сознание возвращалось. А усилие это делать не хочется. То есть слышишь свое имя в ушах — так: Маша! Маша! Маша! Маша! Это вносит какую-то панику, ощущение дискомфорта (И44). Это окликание матери можно интерпретировать как средство вернуть ее из «иного мира», из сферы «чужого» в сферу «своего»: «Не уплывай!» (И21). Тут же происходит называние пола ребенка и его имени: Тут они стали спрашивать: «Кто родился?» Это они, наверно, проверяли, хорошо ли я соображаю. Я говорю: «Мальчик…». — «А как мальчика зовут?» — «Сеня…» (И1); Когда ребенок родился, все стали спрашивать: «Кто? Кто?» — как клевали меня, а я никак не могла понять, чего они от меня хотят — а это они имели в виду, чтобы я отреагировала, какого пола ребенок (И3); Они спросили: «Как звать?» Я почему-то сразу сказала: «Соня» (И17). По мере того как ребенка обмывают, обмеряют, взвешивают, оценивают его по шкале АПГАР и т. д., он все больше переходит в сферу «своего», в «человеческий» мир (ср.: Свирновская 1998: 241–242). Однако он все еще сохраняет черты существа «не от мира сего» — по имени его пока не называют, вместо этого ему присваивается определенный номер, под которым он числится в роддоме. К женщине снова начинают обращаться на «Вы», ее называют «мамочкой».

Малый очистительный период длится обычно от 5 до 7 дней (срок пребывания в роддоме). В течение этого времени состояние матери и ребенка считается «опасным». Следует, однако, отметить амбивалентность представлений о родильном доме — это одновременно и чистое (стерильность), и нечистое место. В традиционной культуре женщина удаляется для родов в «нечистое» место, принадлежащее сфере «чужого» — баню, хлев; одновременно это «родимое» место становится и неким сакральным центром в аксиологическом пространстве родин (Баранов 1999). Отсылки к нечистоте роддома мы находим в упоминаниях об антисанитарии и об инфекции (мифологема стафилококка): в среде медиков (и в материнском дискурсе) бытует представление о неизбежности стафилококковой инфекции в каждом роддоме, в связи с чем эти учреждения ежегодно закрываются «на проветривание».

Большой очистительный период длится около сорока дней — в течение шести недель женщине нельзя вести супружескую жизнь. В соответствии с рациональным объяснением, это время считается необходимым и достаточным для заживания швов и восстановления женской половой системы. Однако обращает на себя внимание тот факт, что и в традиционной русской культуре очистительный период роженицы (так же как и умершего) занимал те же шесть недель (Редько, 1899: 115; Харузина 1905: 90; Адоньева, Овчинникова 1993: 29): «Шесть недель (роженица) считаеца больная, полая считаеца. У роженицы шесть недель, гоорит, за плечами смерть ходит» (КА 1997).

При выписке матери с ребенком из роддома посвятители дают последние «напутствия» матери, в которых есть еще отзвуки ее недавней бесстатусности: Пришла, грозно сказала мне: «Все, запомни — тебе нельзя теперь переходить дорогу на красный свет — у тебя есть ребенок, жди зеленого всегда, а то он останется без матери» (И2). Обретя статус молодой матери, женщина покидает роддом, а функции, направленные на ее дальнейшую социализацию, передаются другим институтам (медперсонал детских поликлиник, женское сообщество и др.).

Таким образом, анализ совокупности действий и высказываний роженицы, врача, медперсонала и других участников родов позволяет охарактеризовать это событие как ритуально значимое в строгом смысле слова: речь должна идти о модифицированном переходном обряде. Родильный обряд поныне сохраняет за собой важнейшие функции ритуала в том виде, как он представлен в традиционной культуре, и является, таким образом, важнейшим механизмом коллективной памяти и средством поддержания социального порядка.

Современные роды в родильном доме укладываются в традиционную трехчастную схему инициации: открепление иницианта от его статуса и места в социуме, лиминальный период («пустыня бесстатусности») и реинкорпорация иницианта в социум в новом статусе. Эта информация представлена в ритуале в виде многочисленных символов, зачастую дублирующих друг друга: одни и те же сообщения могут быть закодированы по-разному и передаваться по разным каналам (например, лишение роженицы ее прежнего статуса в социуме в вербальном коде может быть представлено в виде инвективы, в акциональном — в виде лишения ее показателей статуса — одежды и драгоценностей, в пространственном — в виде изоляции от социума и т. п.).

Поведение медика и роженицы в роддоме подчинено их роли в ритуале и во многом диктуется принятыми в данной ситуации стереотипами поведения. Если роженица и новорожденный выступают в роли инициантов, то медики выступают в роли посвятителей: они являются единственными носителями, монополистами «истинного» знания.

Представления реальных медиков далеко выходят за рамки концепции официальной медицины и обильно черпаются из сокровищницы народного опыта. Так, многие из используемых медиками приемов и техник (например, пугание роженицы с целью вызвать роды) являются традиционными народными приемами.

Поскольку в пределах ритуала не существует спонтанной речи, всякое высказывание становится формулой (Байбурин 1993: 209). Таким образом, речь как медиков, так и рожениц предстает в виде различных клише, а используемые ими речевые жанры переходят в разряд малых фольклорных жанров. Их задача — описать всамделишную реальность ритуала.

2. СОЦИАЛИЗАЦИЯ НОВОРОЖДЕННОГО В ПЕРСПЕКТИВЕ «АВТОРИТЕТНОГО ЗНАНИЯ»

В современной городской культуре организация беременности и родов, наряду с регуляцией всех прочих проявлений телесности, оказалась включенной в сферу медицины. Однако роды никогда и нигде не были чисто биологическим явлением: они всегда представляют собой явление социальное и культурное (см., напр.: Mead and Newton 1967: 142–244; Jordan 1980: 1; Browner and Sargent 1996: 219–221). Таким образом, к медикам (акушерам, гинекологам, неонатологам) как бы перешли по наследству от повивальных бабок и функции регуляции отношений между матерью и ребенком, с одной стороны, и социумом и космосом — с другой. Частично эти функции унаследовала официальная медицинская теория, частично — официальная практика роддомов, женских консультаций и детских поликлиник, частично они адаптированы в неформальных приемах и практиках, используемых медицинским персоналом этих учреждений.

В традиционной русской народной культуре повивальные бабки представлялись авторитетом в области деторождения, единственными носителями «истинного» знания: — «Кроме повитухи кто-нибудь ещё мог принимать роды? — Нет. Она — повитуха» (КА 1997). В современной городской культуре монополистами «истинного», «научного», «авторитетного» знания являются медики (Jordan 1997: 55–79). Подобно тому как прежде приметы, гадания, телесные техники и магические операции считались недейственными без санкции повивальной бабки (см., напр.: Добровольская 1998: 19–21), так же и сейчас (при том, что различные традиционные народные поверья весьма распространены) доверие вызывают лишь представления и техники, утвержденные официальной медициной (в специальной и научно-популярной литературе) или устно одобренные ее представителями — врачами. Такие свидетельства передаются с установкой на достоверность, истинность.

Что же касается традиционных народных поверий, то в них обыкновенно принято усматривать «чистое» суеверие: апелляция к магическим представлениям не выглядит достаточно убедительной. Однако высокий статус, присущий в нашей культуре «народной мудрости», не позволяет полностью отказаться от использования магических поверий в повседневной жизни. Поэтому в них пытаются найти рациональное зерно, увязать их с данными современной науки, интерпретировать их как интуитивное угадывание «народом» открытых позднее и подтвержденных экспериментом закономерностей.