История и повествование

Подтверждением идеологически нагруженной аналогии «Наполеон — Шаховской» стала произнесенная полтора года спустя, в годовщину событий 100 дней, речь Ф. Ф. Вигеля:

Второе, не менее важное значение выражения «наша война» связано с присущим Жуковскому и другим арзамасцам представлением о двух видах полемик — полемике собственно литературной, в которой необходимо и должно отстаивать и оспаривать мнения о литературных произведениях, и полемике «о личностях», когда нападкам и насмешкам подвергается тот или иной автор, — затем или он сам выступает в собственную защиту, или доверяет сделать это своим единомышленникам и соратникам. «Липецкий потоп» был, безусловно, полемикой «о личностях». В комедии Шаховского видели дерзкое нападение на Жуковского, за которого сперва вступились Дашков, Блудов и Вяземский, а затем, после создания «Арзамаса», и прочие члены общества. Соединение обоих толкований выражения «наша война» находим в письме Жуковского А. П. Киреевской: «Около меня дерутся за меня, а я молчу, да лучше было бы, когда бы и все молчали. Город разделился на две партии, и французские волнения забыты при шуме парнасской бури. Все эти глупости еще более привязывают к поэзии, святой поэзии, которая независима от близоруких судей и довольствуется сама собой» (2, 345).

В рамках «наступательной» полемической стратегии «нашей войны» в «Арзамасе» в октябре — первой половине ноября мог всерьез обсуждаться вопрос о публикации блудовского «Видения в какой-то ограде» (позднейшим московским отголоском таких планов и звучит вопрос Вяземского: «Отчего вы не печатаете „Видения…“?»), и для организации более массированной атаки могли быть заказаны и «Письмо с Липецких вод», и эпиграммы Вяземского.

Той же цели должен был, вероятно, послужить прием в «Арзамас» уже на втором заседании Ф. Ф. Вигеля (что характерно — по предложению Д. В. Дашкова — 1,273), которому прочили роль главного проарзамасского пропагандиста. Вигеля нарекли Ивиковым Журавлем и дали примечательный титул «Conservateur Impartial» («беспристрастный консерватор»). Комментаторы 2-томного издания арзамасских документов совершенно справедливо замечают, что именно так назывался еженедельник российского Министерства иностранных дел, однако не совсем точно характеризуют титул Вигеля как «каламбурное обыгрывание» этого названия.

Второе арзамасское имя Вигеля было, вероятно, не столько каламбуром, сколько буквальным обозначением функций нового члена общества. К процитированному фактологическому комментарию необходимо добавить несколько немаловажных подробностей: редактуру еженедельника российского МИДа с 1813 года осуществлял не кто иной, как «член Старушка», попечитель Санкт-Петербургского учебного округа Сергей Семенович Уваров, и активное содействие в этой работе ему оказывал Дмитрий Николаевич Блудов («Кассандра»), а основной задачей этого периодического издания было создание благоприятного имиджа России за рубежом и насаждение умеренно-конституционалистских идей как фундамента будущего здания Европы (еженедельник и распространялся в большей степени в Германии, а затем во Франции).

На протяжении военной кампании 1813–1815 годов «Conservateur Impartial» вел активную и последовательную антинаполеоновскую пропаганду, которая была предназначена прежде всего для жителей германских княжеств, а затем — по мере продвижения союзнических войск на Запад — для французов. Таким образом, функция «Беспристрастного консерватора» могла бы быть определена как трансляция определенного комплекса идей, созданных внутри страны, вовне — для повышения репутации и авторитета России на Западе и создания благоприятной почвы для реализации основанных на этих идеях политических проектов послевоенного переустройства Европы.

Деятельность «внешнего проказника» Вигеля должна была, вероятно, определяться сходными задачами: во-первых, трансляции арзамасской идеологии «вовне», на страницы общероссийских печатных органов, во-вторых, повышения и упрочения репутации и авторитета «Арзамаса» в русском образованном обществе. Прочие же члены намеревались «как можно точнее изложить должность нововступившего» (1, 274) в готовившихся арзамасских законах. Как можно судить по протоколам первых заседаний, такие же регламентированные функции имели в обществе только секретарь и сменявшийся каждое заседание президент. Уклонение Вигеля от выполнения возложенных на него обязанностей немедленно вызвало критику арзамасцев (1, 305), а спустя полтора года — публичное покаяние самого «Беспристрастного Консерватора». Если верить Вигелю, причиной его молчания была не только леность, но и отсутствие какой бы то ни было серьезной «внешней» опасности в отношении «Арзамаса»:

Как можно судить из этой речи Вигеля, причина была отнюдь не в угасании и смерти «Беседы». Согласно нашей гипотезе, открытое противостояние октября — ноября 1815 года могло, кроме того, подразумевать публикацию и собственно арзамасских речей, которые, по резкости обличений и сатирических выпадов, мало чем отличались от напечатанного сразу же после премьеры «Липецких вод» «Письма к новейшему Аристофану». В свете этой стратегии совершенно новый смысл получало избрание Жуковского на должность секретаря «Арзамаса». Литературное общество, которое не делает секрета из самого факта своего существования, а, напротив того, активно публикует создающиеся в его стенах сатирические памфлеты и манифесты и претендует на ведущую роль в культурной жизни страны, должно было в качестве своего «первого пера» иметь первого поэта нации. Однако есть некоторые основания предполагать, что сам Жуковский не сразу согласился возглавить сатирический натиск на «Беседу».

Избрание Жуковского арзамасским Секретарем указывает на специально отведенную ему важную миссию протоколиста — летописца и одновременно главного сатирического пера сформировавшегося кружка. Первоначально арзамасцы не считали даже возможным протоколировать те свои встречи, на которых Жуковский не присутствовал [189], и потому не придавали им статуса заседаний. Первый значительный перерыв в «ординарных» заседаниях Арзамаса состоялся с 24 декабря 1815 года по 24 февраля 1816 года — Жуковский в это время улаживал «дела сердечные» в Дерпте, и два месяца деятельности общества составляют досадную лакуну в его истории. Мы знаем, что в течение этого периода арзамасцы неоднократно собирались, не протоколируя свои встречи. Так, Н. М. Карамзин сообщал супруге в конце февраля — начале марта 1816 года о своих регулярных встречах с арзамасцами (1, 331). И только во время следующих продолжительных отлучек Жуковского (протоколы от 11 ноября 1816 года, 6 января 1817 года, 24 февраля 1817 года, 16 марта 1817 года, 22 апреля 1817 года) место протоколиста временно занял Д. Н. Блудов.