Мифология богини

По этому поводу уместно будет вспомнить об одной, поставленной еще в прошлом веке, проблеме. Сцена с Навсикаей – одна из принципиально важных, на наш взгляд, для европейской литературы; если воспользоваться выражением Г. Уэллса, это своеобразная «дверь в стене», указывающая на возможность иного видения мира, – и связанное с этим видением «безотчетное ощущение счастья» ставит, надо заметить, под весьма серьезное сомнение правильность избранного европейской цивилизацией «христианско-гуманитарного» пути развития. В свете этих соображений законным представляется интерес к «личности автора», – уместно ли отождествлять его с создателем «Илиады», где чуть ли не в каждой строчке «вышибают зубы», «разбивают головы» и, «гремя доспехами, обрушиваются в пыль»? Сомнения подобного рода заставили Сэмюэла Батлера высказать гипотезу о том, что автором «Одиссеи» является женщина, а образ Навсикаи, соответственно, не что иное, как ее автопортрет. Разумеется, строго научно эта гипотеза доказана быть не может, однако в ней есть, на наш взгляд, «сила правдоподобия», в определенном смысле граничащая с очевидностью.

Следует, впрочем, сделать уточнение: «Навсикае» (по ряду причин, не раз уже упоминавшихся выше) не может принадлежать авторство всей «Одиссеи», – но мы можем уверенно выделить определенный отрезок поэмы (от эпизода с Ино до отплытия с острова феаков), где присутствует единая и не осложненная никакими параллельными вариантами и «увязками» логика. Об авторе этого отрезка можно сказать, что он весьма хорошо ориентируется в комплексе представлений, обозначенном нами как «мифология богини», и не позволяет себе экстравагантных идей, вроде выше упоминавшегося «бросания с мечом на Кирке» и т. д., – напротив, мы наблюдаем не только понимание традиционного символизма, но и не лишенную тонкости игру с ним: в частности, примечательно, что, обращаясь к Навсикае с приветственной речью, Одиссей сравнивает ее с пальмой, «которую он когда-то видел на Делосе». Это несколько неожиданное на первый взгляд сравнение представляет собой, по сути, не что иное, как культовый эпитет, уподобляющий Навсикаю самой Артемиде – «Великой Матери», одним из мест почитания которой был Делос, а одним из символов – финиковая пальма (указывающая, кстати говоря, на то, что образ этой богини восходит еще к шумерской эпохе). Напомним по этому поводу, что храм именно Артемиды пострадал от небезызвестного Герострата – еще одного «героического индивидуума», одержимого «революционным пафосом», и еще раз подчеркнем принципиальную «негероичность» Одиссея, которому в данном эпизоде «и прикрыться-то нечем», – разве что только веткой, которую он держит перед собой «деликатности ради», произнося при этом свою приветственную речь, заканчивающуюся скромной и уместной просьбой «дать там что-нибудь из одежд... что поплоше». Идею «зависимости от богини» трудно было бы выразить нагляднее, и сочувственно-насмешливый тон всего эпизода представляет собой довольно веское, на наш взгляд, доказательство того, что его автором является женщина: мы не наблюдаем здесь характерной и всегда легко узнаваемой «мужской самооценки».

Однако что это за остров, на который попал Одиссей, и что за народ его населяет? Остров называется Схериэ, и населяют его феаки – народ, некогда проживавший в «обширной Гиперейе», где их соседями были уже известные нам киклопы. Отношения между двумя этими народами не складывались до такой степени, что феакам пришлось в конце концов покинуть своих докучливых соседей, – так они появились на острове, где оказался теперь и Одиссей. Однако прежде чем перейти к дальнейшему сюжету, попытаемся ответить на вопрос о причинах столь резкого антагонизма между феаками и киклопами – для этого следует вкратце вспомнить все, что нам известно о киклопах. Киклопы, как мы установили, являются народом: 1) «беззаконным», 2) скотоводческим, 3) «сухопутным», 4) «необщительным», 5) патриархальным. Если теперь мы попытаемся сопоставить с ними феаков, то увидим картину решительно противоположную.

Феаки:

1) почитают законы в той форме, в какой греки представляли себе это почитание, то есть признают институт агоры – киклопам неведомый (т.е. в понимании греков наиболее радикальный способ выразить идею предельной неотесанности);

2) отнюдь не чуждаются земледелия; если в описании пещеры киклопа особое внимание уделено «загонам для овец», «кувшинам с молоком», «корзинам с сыром» и прочим атрибутам пастушеской жизни, то при описании дворца царя феаков особо подчеркивается «сказочное великолепие» окружающего его сада, где в изобилии растут «яблони, груши, гранаты, смоковницы, оливы, виноград» и, видимо, все прочие полезные растения, а также «царит вечное лето»;

3) превосходные мореплаватели; впрочем, «превосходные» – сказано «слишком слабо»: мореплавание – «самая суть» этого народа:

Нас ведь, феаков, ни лук, ни колчан не заботят, мачты нам по душе, и весла, и ровные кили, пену седую морей рассекающие нам на радость.

Красноречивы имена феаков: «Быстро несущийся по морю», «Мореходный», «Кормовой», «Носовой», «Прибрежный», «Морской», «Весельный», «Еловый» (весла делались из ели), «Восходящий на корабль», «Соленый» и так далее, вплоть до имени самой Навсикаи («Славной кораблями» – перевод, разумеется, гипотетический, однако представляющийся вполне правдоподобным);

4) гостеприимны; об этом свойстве феаков можно было бы догадаться уже по сцене с Навсикаей, однако и дальнейшее их поведение по отношению к Одиссею было отмечено дружелюбием, «столь же неизменным, как и царящий на их острове климат»; впрочем, главная и самая выразительная черта гостеприимства феаков – обычай «возвращать домой всех, кого бурей забросило на их остров»;

5) почти откровенны в своей «ориентации на матриархальные ценности»; в этом смысле весьма примечателен совет, который Навсикая дает Одиссею: «Как войдешь во дворец моего батюшки, увидишь его у колонны, на троне – седенький такой, вино попивает, – ну да это не так важно. Ты на него особого внимания не обращай, а проходи мимо и смотри, где матушка: там, дальше, у очага ты ее увидишь – красивая такая, серьезная женщина, сидит и прядет пурпурную пряжу. Обними ее колени, – и если она отнесется к тебе благосклонно, то можешь рассчитывать на возвращение домой». Совет Навсикаи уместен, поскольку царица Арете почитается своим мужем «как никакая другая из живущих на земле женщин»; когда она проходит по улице, народ «приветствует ее, как богиню», а мудрость ее столь велика, что позволяет ей быть судьею «даже и в мужских спорах». Отметим здесь это выразительное «даже»: возможность для женщины участвовать в решении «серьезных вопросов» является для гомеровского времени почти пределом экстравагантности, – предания об амазонках находятся уже «где-то рядом».

Итак, как мы можем убедиться, феаки во всех отношениях представляют собой практически диаметральную противоположность киклопам, – это как бы два разных типа цивилизаций, взятых в своем логическом пределе. Заметим по этому поводу, что проблему типологии цивилизаций отнюдь не следует рассматривать как «праздную игру ума»; по сути, от уровня ее разрешения напрямую зависят судьбы конкретных государств и конкретных этносов. «Одиссея», как можно видеть, предлагает свою типологизацию, представляющуюся, во всяком случае, менее надуманной, чем квазимифологические конструкции с участием «сво6одного рынка», «азиатского способа производства» и тому подобных химер; если говорить о ее недостатках, то заключаются они скорее в «твердо очерченной альтернативности», предлагающей выбор, к которому готовы далеко не все. Европейская цивилизация (в полном смысле этого слова, включающем, разумеется, и Россию) отнюдь не избавлена от соблазна следовать «путем киклопов», изобретая все новые и новые «унарные системы», – классически завершенными примерами которых являются католицизм и фашизм (вопреки возникшей в последние годы тенденции, мы вовсе не собираемся ставить в этот же ряд и коммунизм, представляющий собой в целом гораздо менее жесткую систему); однако все попытки построения таких систем заканчивались неизменным и закономерным крахом – закономерным потому, что «феакийское начало» является, несмотря ни на что, одним из определяющих факторов европейской цивилизации. Однако то, что не удавалось «изнутри», вполне может быть навязано Европе извне, и в последнее время мы наблюдаем довольно опасное приближение именно к этому рубежу. Впрочем, здесь мы выходим за пределы задач настоящего исследования, тем более что главную и определяющую черту «цивилизации феаков» нам еще только предстоит назвать.