Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека

Любопытны попытки дифференцировать возрастные градации «женского ряда» в границах общего корня: жена, затем женъка, потом притяжательное прилагательное женьский, а от него собирательное женьчина ‘женское общество’, ‘женская половина дома’ (в «Домострое», созданном в середине XVI в., представлено как раз такое значение слова). Собирательное, а оттого и особо важное, слово женьчина стало обозначать социально полноправных женщин, простолюдинки именовались жонками. Стоило появиться двум вариантам, как сразу же обозначилось социальное различие, и в сказаниях начала XVII в. Марину Мнишек именуют женщиной, а ее служанок – жонками да девками. Жена отныне и уже навсегда стало словом, обозначавшим одного из супругов (как и муж). Обращаясь к своей половине, еще в прошлом веке мужчина мог назвать ее и женой, и женкой, и женщиной – каждый раз имелись в виду различные признаки и качества спутницы жизни. Но уже после XV в. социальные, имущественные и брачные отношения стали оформляться разными терминами, и это также было связано с потребностями общественной жизни. В церковной традиции такие попытки возникли много раньше: по типу греческих слов было образовано славянское супруги ‘идущие в общей упряжке’. До сих пор супруги – слово высокого стиля, потому что пришло в нашу речь как чужое (приставка су- – книжного происхождения).

Примерно так же происходило развитие значений и у слова дҍва. В «Слове о полку Игореве» (XII в.) встречается слово дҍвица: «Дҍвици поють на Дунаи!» (с. 386), но «готския красныя дҍвы» (с. 380); будущая невестка Игоря – «красная дҍвица» (с. 386). Поначалу это просто уточнение «признака женскости» (Азарх, 1984, с. 115, 118), однако в XIV в.

этим словом обозначают взрослую девушку, и в отличие от него дҍвка – ‘маленькая девочка’. В «Слове о полку Игореве» воины «помчаша красные дҍвкы половецкыя», а в «Домострое» (середина XVI в.) уже иначе: «малыхъ дҍвокъ учити, которая чего пригоже» (с. 87). В XV в. возникло также слово девочка, это дальнейшая степень уменьшительности: самая маленькая из девиц, совершенный ребенок. Афанасий Никитин (1472 год) сообщает, что в Индии «паропки да девочки ходять наги до семи лҍт» (Аф. Никит., с. 450), следовательно, это действительно маленькие девочки. Слово девушка появилось еще позднее – из разговорной крестьянской речи – и первоначально было равноценно таким словам, как деваха или девуля; когда-то и оно имело оценочные характеристики.

Итак, что же произошло? Возрастные различия женщин обозначались словами одного корневого гнезда, ни разу не выходя за пределы «женского клана»: дҍва – дҍвица – дҍвъка – дҍвъчька – дҍвушька. Уменьшительность значения, каждый раз привносимая новым суффиксом в полном соответствии с семантикой этого суффикса, придавала словам не только смысл возрастной градации, но становилась вместе с тем и признаком социальным. Слово дҍвица появилось на смену слову дҍва, поскольку последнее первоначально было прилагательным – эпитетом к имени, обозначавшему лицо женского пола. Дҍвица – уже более самостоятельное именование, оно обозначает женщину, которая способна вскормить другого члена рода. Затем пошли слова уменьшительные (уменьшавшие ранг обозначаемого ими лица): дҍв-к-а – уменьшительно, но с двумя суффиксами (дҍв-ъч-ьк-а) уменьшительно-уничижительно. Социальная степень понижалась в соответствии с уменьшением возраста; этот принцип сохранился с древности, тут ничего не изменилось. И в отцовском доме «отроки» и «девки» до женитьбы оставались бесправными; такое положение освящает и «Домострой», и законы ХѴІ–ХѴІІ вв. Различие между современными значениями слов девица или девочка и их исходным значением подчеркивается и различием в произношении (даже ударение было другим, а оно важно для устной речи): современное девица и древнее дҍˊвица, деˊвочка и прежнее дҍвоˊчка.

Так постепенно периоды жизни человека, поименованные отдельным словом, в конце концов достигли числа семь, и каждый такой период равен был семи годам. Искусственность подобного членения на возрасты кажется несомненной, поскольку разные периоды называются иногда однокоренными словами. В одних случаях говорят, используя слова дҍтищь и дҍтя, в других – отроча и отрокъ, разграничивая этим разные этапы младенчества и отрочества. Иные из слов попали в перечень явно для «заполнения пустых мест» при переводе иноземных источников.

Действительно, византийские тексты указывают семичленную градацию жизненного пути, однако в «Изборнике 1073 года», который переписан с восточноболгарского оригинала в Киеве, «семь верстъ» человеческой жизни обозначены совершенно другими словами: младенецъ, отрочате, отрочище, юноша, средовҍчьный, старець, сҍдой старый при гробь; восьмым периодом жизни (вечная жизнь) признается воскресение из мертвых и блаженство, которое пребудет неизменным. Христианское осмысление этой периодизации ощущается явно.

Но этим дробление возрастной градации не завершилось. Сочинения ХѴІI–ХѴIІІ вв. говорят уже о девяти возрастных периодах, в современном русском языке их фиксируется двенадцать (Путягин, 1974). Реальная, физически оправданная линия – юный и ветхий – постепенно множится все новыми терминами, что дробит цельность человеческой жизни. Происходит так потому, что изменяется общий социальный масштаб. Слова «возрастных степеней» начинают соотноситься с различными социально важными функциями данного возраста в определенном обществе (хлопец, ребята, отрок, муж и др.); они теряют значения слишком конкретных возрастных периодов именно потому, что по разным причинам обретают свой социальный статус, становятся знаками отношения человека к другим людям в обществе. Первоначально семейный термин как бы сгорает в пламени социальных симпатий и пристрастий.

Мало-помалу человек предстает в сложном переплетении личностных отношений. Скажем, «муж» – центральная фигура средневекового мира, точка отсчета семантических, социальных, политических, этических и иных отношений. Всю совокупность своих основных признаков, включая в них ‘зрелость’, ‘правоспособность’, ‘знатность’, это понятие постепенно перенесло на другие слова, появившиеся в процессе развития общества, так что возникла необходимость в новых терминах, способных заменять в одном каком-либо смысле многозначное слово мужь. Одним из них стало слово человек, но уже за пределами того исторического периода, который мы изучаем. «Человек» нового времени – это то же, что «мужь» средневековья – зрелая свободная личность. Но в Древней Руси с особенной тщательностью разрабатывались именно понятия о маленьком члене семьи, о наследнике, младенце.

В древнерусских текстах слова дҍтя, чадо, отрокъ одинаково обозначают мальчика; младеньць – описательное, вторичное по происхождению слово, пришло из церковнославянского языка и никакого отношения к древнерусскому представлению о возрастах человека не имеет. Для хозяйственной жизни рода младенческий возраст не имел существенного значения, не было и нужды обозначать его самостоятельным словом. Важно было выразить в слове известный уровень различия в духовном и физическом развитии члена рода, указать на его отношение к самому роду-племени, а такие факты жизни, как рождение, появление зубов, начало хождения, выпадение молочных зубов и прочие (чему придается такое внимание современными родителями), никакой общественной значимости не имели. Не имелось, стало быть, и слов для выражения подобных периодов в жизни человека.

Дҍтя – самое древнее и достоверное из всех слов, обозначавших ребенка. Своей формой среднего рода и принадлежностью к архаической системе склонения (с основой на согласный: дҍтяте) оно указывает на то, что в только что родившемся члене прежде не различали пола и не обращали внимания на подробности возраста. Еще долго на Руси детинами называли и пятидесятилетних мужчин, живущих в доме отца, поскольку такой детина не начал жить самостоятельно.