Мир человека в слове Древней Руси

Владимир Викторович Колесов

Мир человека в слове Древней Руси

Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное; глубже опускаясь в смысл былого — раскрываем смысл будущего; глядя назад — шагаем вперед; наконец, и для того полезно перетрясти ветошь, чтоб узнать, сколько ее истлело и сколько осталось на костях.

А. И. Герцен

ПРЕДИСЛОВИЕ

С большой радостью принял я предложение издательства Ленинградского государственного университета написать для широкого круга читателей книгу по истории древнерусских слов. За четверть века работы над этой темой мне довелось ознакомиться с интересными материалами и написать специальные работы по этому вопросу; появилось множество первоклассных исследований и докторских диссертаций, созданных уже нашими современниками, но хорошо известны и классические труды основоположников отечественного исторического языкознания. Однако несмотря на самое тщательное и строгое научное исследование, на обилие материала, на постоянное уточнение современными исследователями полученных в работах предшественников данных, эти напряженные коллективные устремления оставили неясными по крайней мере две важнейшие проблемы. Без их освещения работа никогда не будет считаться законченной, потому что поставленная перед наукой цель исследования не достигла удовлетворительного результата.

Первая из проблем афористически сформулирована Ф. М. Достоевским: «Вы говорите: факты, — мы и без того завалены фактами и не знаем, что с ними делать». Так и в исторической лексикологии: в подробностях научного анализа исчезает общая картина изменения; не всегда легко представить основные, опорные для древнерусской системы изменения и элементы; взаимная связь понятий и образов, сохраненных нам в древнерусском слове, не всегда устанавливалась во всей полноте в безбрежном обилии текстов. Кроме того, не всегда ясно осознается, что восприятие одного и того же слова менялось с течением времени. Другими словами, ощущается необходимость, жертвуя частностями и опуская однородные факты, выразить полученный многолетними исследованиями результат компактно, как целостную картину древнерусских представлений о ценностном мире человека в том виде, как они отразились в древнерусской письменности.

Но есть и вторая проблема. Постоянно ощущалась необходимость связать историю слов с реальной историей древнерусского общества, т. е. соотнести результаты лингвистического исследования с аналогичными результатами исторических и литературоведческих исследований на ту же тему. Специальный анализ лингвиста, разумеется, не соотносим с результатами специального анализа, может быть, тех же текстов, произведенного, например, историком. Научное изучение объекта всегда слишком замкнуто по методике и результатам, иначе оно может проиграть в строгости и достоверности, а это нежелательно. Однако нежелательны и опущения тех уже известных исследований, которые с другой стороны могут восполнить недостающие факты исторических построений. Вот почему возникло намерение изложить полученные результаты лингвистического исследования таким образом, чтобы приблизить их к сопоставляемым с ними результатам исторических штудий по древнерусской истории. Привлекательность этой идеи казалась неотразимой, но каков результат ее исполнения, о том судить читателю.

Самым трудным явилось требование таким образом «отжать» иллюстративный материал, чтобы при знакомстве с ним менее всего пострадали бы читатель и сама идея компактного описания модели человеческого мира в представлениях Древней Руси. Кое-что опущено напрасно, это ясно теперь, когда книга завершена, но я надеюсь, что углубленному изучению тех или иных проблем отчасти поможет указанная в конце книги специальная литература; в ней же читатель найдет и подробности, которые опущены в данной книге. Выбор самих источников, которые использованы для иллюстраций, во многом определялся авторской концепцией поднятых проблем. Приходится в связи с этим еще раз остановить внимание читателя на той мысли, что целостная модель древнерусского мира, изложенная в книге, создана автором. Однако не уверен, что опровергая некоторые частные аспекты изложения или не соглашаясь с ними, оппоненты добьются положительного результата. В конце концов, здесь излагаются результаты исследований по истории языка за последний полуторавековой период, так что по меньшей мере и они должны будут предложить собственную интерпретацию этих коллективных усилий русистов-историков.

Сложность изложения в некоторых случаях определялась особенностями исторического развития языка и общества. Развитие народных представлений о мире, отражаясь в слове, постоянно испытывало давление извне, прежде всего — со стороны славянского книжного языка, который слагался постепенно, в течение нескольких столетий, начиная с IX в., от первых переводов Кирилла и Мефодия — первоучителей славян. В течение всего средневековья и разговорный русский язык испытывал очень сильное влияние со стороны византийской культуры. Многие русские особенности современного быта (кажущиеся этнографически исконными) на самом деле возникли под прямым воздействием этой культуры, более развитой и включавшей в себя все достижения цивилизации того времени. Нет нужды затушевывать подобные сложности исторического развития восточных славян и упрощать изложение темы за счет привлечения одного лишь «народного» — разговорного — языка. Тем не менее, описывая древнейшие этапы развития народных представлений о специфически опорных понятиях, выраженных в слове, пришлось, во-первых, уделить особенное внимание более или менее подробным соответствиям древнерусского и византийского (на основе переводов с греческого языка), во-вторых, установить линии семантического развития слов, отражающих развитие народных русских и литературно-книжных представлений, образов одного и того же понятия о социальных или общественных отношениях Древней Руси. Пришлось использовать также материалы других языков (в самом незначительном, но совершенно необходимом количестве), иначе оказались бы неясными источники заимствования той идеи или словесного образа, которые наш современник простодушно считает исконно русскими.

В книге рассмотрены не все термины социальной жизни древнерусского периода, как требовалось бы для воссоздания полной панорамы. Историку всегда хотелось бы рассмотреть все без исключения понятия, которые относятся к делу, но лингвист пока не готов сделать это с одинаковой степенью законченности. Поэтому здесь рассмотрены лишь представления о тех сторонах социальной жизни, которые можно описать выразительно и последовательно на основании тщательной разработки проблемы или опираясь на личные исследования. Все остальное, о чем сегодня можно говорить как о возможном, вероятном или даже проблематичном знании, оставлено пока в стороне.

Возникает явное противоречие между синкретичным по существу мировосприятием древнерусского человека и аналитической формой изложения материала в книге. Дискурсивность современного мышления не дает автору другого способа изложения. Но несогласованность эта определяется и характером описания: лингвист, оперируя словами при помощи слов же и реконструируя лежащие в их основе понятия и представления (образы), не может изложить свой сюжет в виде объемной и законченной системы. Иногда, правда, это удается сделать в. виде заключений к отдельным разделам, но, конечно, не в той полноте, как того заслуживает тема. Однако устранение частностей и последовательности их развития чрезмерно упростило бы саму проблему, лишив ее известной меры научности, поэтому в некоторых разделах дано много фактов, и эти факты, как в старом перечне действующих лиц трагедии, даны по мере появления их на исторической сцене.

Нельзя понять и истолковать древнерусскую терминологию, не прослеживая ее развитие в предшествующий и в следующий за древнерусским периоды. Перед нами оказался бы простой перечень слов, не дававших представления о развитии понятий и образов, скрытых в этих словах. Поэтому история слов дана на широком развороте средневековой истории. Это позволяет понять, почему термин-понятие в своем появлении всегда чуть опаздывал по сравнению с темпом общественного развития. Раннее средневековье, породившее феодализм, пронизано терминологией родового быта, и только к концу древнерусского периода понятия (и слова, их выражающие) начинают соответствовать уровню социальной жизни, оставляя для последующих поколений уже свое представление о социальном. Но как только средневековье выработало собственные понятия о мире, в котором живет человек, возникло стремление к намеренной архаизации сложившихся именований, что, в свою очередь, долго препятствовало осознаванию тех действительных изменений, которые происходили в обществе. Вот почему важно знать, что было до Древней Руси и что, напротив, сама она принесла «зрелому» средневековью.