Классическая русская литература в свете Христовой правды

Муж написал серьезную книгу, посвященную этнографии, сельскому хозяйству, - словом, жизни на земле. Называлась эта книга “Что необходимо знать каждому в России”. Эту книгу он поднес царю и получил за нее монаршею благодарность и звание камергера (камергерами были Вяземский, Тютчев).

Анна Леонидовна рассчитывала на то, что теперь он займет какой-нибудь государственный пост, и они переедут в Петербург, где для нее откроется возможность жить светской жизнью, то есть, вывозить дочерей в свет, на балы и так далее, то есть, по сути дела – суета сует и всяческая суета.

Когда муж отказался и от Петербурга и от государственного поста (его общественное положение было предводитель дворянства), то она объявила, что она уходит. Трудно сказать, может быть, она решила пережить свою не то третью, не то четвертую молодость – ей было уже 42 года. Ее избраннику, соседу помещику Ивану Александровичу Бернгарду, из французских выходцев (то есть, из многочисленных, осевших в России французов в результате войны с Наполеоном), было уже 50 лет.

Анна Леонидовна получила церковный развод от Синода; видимо, ее муж великодушно взял вину на себя, потому что иначе по канонам Церкви ей бы полагалась 7-летняя епитимья. Получив развод, Анна Леонидовна и Иван Александрович венчались в усадебной церкви Ивана Александровича Бернгарда. Кроме четверых детей, никаких приглашенных не было; и как только закончилось венчание, так три девочки разрыдались.

Дети остались с Анной Леонидовной, так как только при условии принятия мужем вины на себя в прелюбодеянии, законом Российской империи она могла их забрать. Во всяком другом случае – дети оставались бы при нем.

Иоанн Шаховской, будучи в эмиграции, найдет книгу отца “Что необходимо знать каждому в России” и переиздаст часть под названием “Что необходимо знать каждому русскому в зарубежье”. Большинство русских людей, оторванных от земли, так мало знало о России, что им необходимо было иметь элементарные сведения.

Летом 1916 года, через два года после развода, “Иван Александрович Бернгард был почти на моих глазах убит террористами (Иоанн Шаховской приехал к матери на каникулы – В.Е.)”. Было дело так. “В один из вечеров после ужина в столовую около веранды, выходящую в парк, где Иван Александрович и мать еще оставались в столовой и дверь в парк была открыта; в столовую вошли два человека и старший держал в руках двухствольное ружье”.

Хозяин встал им навстречу и спросил – что им нужно? Тогда тот старший, ни слова не говоря, направил на него ружье и стал целиться. Тот схватил было его за ружье и за руку – между ними завязалась борьба; мать бросилась в комнату к себе, где у нее был револьвер. Слава Богу, она в комнату попала не сразу и когда она нашла свой пистолет, там раздался выстрел: в плечо вошел весь заряд с грязным пыжом, а убийц след простыл.

Только тогда мать, вооруженная браунингом, стала стрелять в темноту и только тогда опомнившийся пасынок ударил в набат. (Для меня, например, это было лишнее свидетельство петровского разрыва: ведь в доме полно прислуги - и никого нет, как вымерли все. Можно ли представить себе, чтобы в дом Шмелевых в Замоскворечье вошла какая-то парочка и один из них с ружьем?)

Конечно, сам Иоанн Шаховской отнесся (из глубины времени) к этому событию трезво и пишет так:

“Во-первых, всё было поставлено властями, чтобы изловить преступников. Мотивы преступления оставались неясными, но было несомненно, что ограбление не являлось его целью.

Были найдены малограмотные воззвания: беспомощное в языковом и в интеллектуальном отношении, воззвание было составлено от имени каких-то “барократов”. Притом было очевидно, что под словом “барократы” эти люди понимали не пользу бар, но их истребление.

Это было начало уже общероссийского иррационализма. Взвихривался и выползал из России, из ее щелей и ран русских грех (два года идет Первая мировая война – В.Е.); вылезали темные духи, мстившие России за остаток Божьей правды, оставшейся в ней. Россия, жалким остатком своей веры, не могла противостоять этим духам”.

У этих террористов намечен был к убийству член Государственного совета Глебов, и они совершили на него покушение, ранив его и жену; перед этим еще совершили покушение на имение графов Бобринских, но по ошибке убили управляющего. То есть, это были террористы по убеждению.

Русский грех Иоанн Шаховской увидел в миниатюре – будущую гражданскую войну. Он увидел то, к чему ему надо готовиться; и по прошествии времени увидел то, что все выступления Храповицкого – “дайте им оружие, дайте им добровольцев” – это чушь. По-настоящему, только вера могла противостоять этим духам, которых он потом правильно назовет (вслед за Максимилианом Волошиным) – “трихинами”. Но главное то, что Россия “жалким остатком своей веры” заслоном и щитом служить не могла.

В конце концов, этот убийца Окулов был пойман; ему помогал мальчишка лет восемнадцати, а Окулов был исполнителем своих замыслов.

“Полуграмотный, он был проникнут большой силой концентрированной ненависти и иррациональной жаждой убийства. Это было явление той трихины, о которой пророчески сказал Достоевский; трихина ненависти, вскормленная кровью не нужной для народов войны (то есть, первой мировой – В.Е.), выходила из грехов мира и шла на русскую землю.

Окулова застрелили в Тульской тюрьме во время его попытки убийства охранявшего его стражника”.

В отличие от многих и многих “обиженных революцией”, Иоанн Шаховской на оную революцию никак не сетовал, а скорее наоборот. Писал он так:

Я не пристрастен – мне Октябрь помог:

Не стал министром я, ни дипломатом,

Не разукрасил тленный свой чертог,

За прах земли я не судился с братом;

Увидя свет среди моих дорог,

Я в каждом человеке вижу брата.

И в этом, искренне вам говорю,

Отчасти я обязан Октябрю.

Мы все грешили в старые года

Сословною корыстью, равнодушьем

К простым, живущем в этом мире, душам.

Мы помогали братьям не всегда!

И вот стекла дворянская вода,

Изъездив облака, моря и сушу,

Я понимаю, что случилось тут, -

Благословен великий Божий суд.

Это его вывод.

Отец Иоанна Шаховского всю жизнь жил в деревне Венево, и окрестные крестьяне были ему свои (он даже в общественной своей деятельности не выходил за рамки своего уезда). Усадьбу поэтому не громили; к ней окрестные крестьяне относились как к своей малой родине. Примерно так, как Захар относится к Обломову, то есть, всё обломовское, все – свое, вот оно – родное. Потом окажется, что Захар для Обломова – отец; и поэтому он всегда променяет и теплый угол, и почет, и жадные расспросы своих односельчан только на то, чтобы был рядом с дорогой могилкой в Петербурге и без всякого приюта.

В любом случае, для того, чтобы крестьянам почувствовать революцию, прискакал какой-то конный отряд; произвел в доме обыск – нашли в доме несколько охотничьих ружей и пистолет и забрали мать. Отца не тронули.

(После убийства Ивана Александровича в 1916 году Синод, учитывая все обстоятельства, восстановил церковный брак матери Иоанна Шаховского с его отцом. Все они съехались в свое имение. Конечно, всем было понятны обстоятельства их развода, и Синод просто отнесся милостиво).

Итак, мать арестовали и увезли в Москву, а отец ходил по Веневу и бранил комиссаров за их безобразия, но ему ничего не сделали, а предложили покинуть свое имение и он переехал в Московскую губернию, в имение своей сестры Софьи Николаевны Родионовой.

До последнего времени в Москве жили двоюродные братья Иоанна Шаховского – Родионовы, а Константин Родионов был замечательным ученым - энтомологом, который перевез пчел за полярный круг и научил их там жить.

Вслед за арестованной матерью в Москву отправились старшая дочь Варвара и сын Дмитрий Алексеевич. Тогда в Москве люди были такие, как мы видели на Соборе 1917-1918 годов, то есть, не отрекшиеся от старой власти и от старого режима, но уже признавшие и новую и ждавшие, чтó будет дальше. Поэтому в двух родственных семействах Туркестановых и Родионовых (Туркестановы – близкие родственники митрополита Трифона Туркестанова) научили, в какую дверь надо идти; достали им ходатая, вхожего к новым властям, с польской фамилией Починский, у которого на визитной карточке стояло – интернационалист.