Пассионарная Россия

«Многоземельными» оказывались вдовы, потерявшие мужей или сыновей после последнего передела земли, одинокие старики, домохозяева, не имевшие сыновей, а одних лишь дочерей, на которых надела не полагалось, и т. д. Все они относились чаще всего к бедноте, все они должны были потерять часть своего надела при ближайшем земельном переделе. Они прежде всего и выходили из общины.

Выходили также и те, кто давно отбился от своей деревни и жил городе, и те, кто собрался переселяться в Сибирь: такие сразу же продавали свои наделы. Продажа чересполосно укрепленных участков приняла огромные масштабы.

Кто же покупал землю? – Иногда – та же община, и тогда земля возвращалась в общий мирской котел. Однако чаще покупали отдельные крестьяне, оставшиеся в общине. В результате всей этой перетряски земельные отношения в деревне окончательно запутывались.

Следует отрешиться от того наивного представления, – будто на хутора и отруба выходили только «крепкие мужики». Землеустроители тоже были знакомы с такими понятиями как «план» и «вал», и возиться все лето с одним «крепким мужиком» им не было смысла. Разбивалось на хутора или отруба чаще всего целое село. Идти на хутор или отруб должны были и бедняки, получавшие такие миниатюрные клочки, на которых и курице было тесно. Едва ли половина столыпинских хуторов и отрубов, вырезанных из общинных земель, была жизнеспособна. Это и неудивительно, поскольку соседствовали они с крупными помещичьими латифундиями.

Крестьяне нередко отказывались выходить на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, а исходя из вполне здравых соображений. Всем известно, что наше сельское хозяйство до сих пор сильно зависит от капризов погоды. Тогда зависимость была еще больше, но крестьянин страховался тем, что имел полосы в разных местах. Правда, в южных и юго-восточных губерниях условия были иными: на очень больших пространствах здесь простирались земли примерно одинакового качества. Из-за недостатка воды устройство хуторов было затруднительно, но отруба вроде бы неплохо прививались. Здесь и следовало сосредоточить усилия по их насаждению.

Выдвигались и иные проекты решения аграрных проблем. Так, движение по переходу на «широкие полосы» распространилось не только в Нечерноземной, но отчасти и в Черноземной полосе. На деле это – укрупнение излишне мелких полос, облегчающее их обработку и применение сельскохозяйственных машин. И все же самое яркое достижение русской деревни 1907–1914 гг. – это небывалый взлет кооперативного движения. По данным историка А. П. Корелина, только кредитная кооперация в 1914 г. охватывала более четверти всех крестьян-домохозяев. А ведь существовали и другие виды кооперации. К сожалению, это удивительное явление русской деревни начала XX в., к которому власти относились с явным недоверием и опаской, до сих пор слишком мало исследовано.

И еще один урок аграрной истории времен Столыпина. Среди русских помещиков было немало хороших хозяев, но именно поместное дворянство заблокировало подлинную аграрную реформу даже в самом умеренном ее варианте. Именно помещики, считает П. Зырянов, повернули дело так, что Россия должна была довольствоваться той реформой, которая получила имя Столыпина.

Такой взгляд на Столыпина и его аграрную реформу в историографии достаточно распространен. Есть у него свои аргументы, своя логика.

Столыпин – выразитель интересов российских помещиков. А плохо ли это, с другой стороны? Ведь тот же П. Зырянов в другой своей публикации «Столыпиных было несколько» приводит такой сюжет:

Столыпин – помещик из Ковенской губернии, отец многочисленного семейства, энергичный, деятельный хозяин. Будучи уже губернатором, он однажды улучил момент, чтобы заехать в имение и отдать распоряжения. Увидев его за хозяйственными занятиями, один из соседей заметил: «Не губернаторское это дело».

– Не губернаторское, а помещичье, значит, важное и нужное, – отвечал Петр Аркадьевич.

Любопытные штрихи к характеристике Столыпина и как человека, и как реформатора содержит его переписка с Л. Н. Толстым. 26 июля 1907 г. Лев Николаевич Толстой написал большое письмо Петру Аркадьевичу Столыпину.

Были они людьми, как принято было говорить в то время, одного круга. Мало того, отец Петра Аркадьевича – Аркадий Дмитриевич Столыпин был давним приятелем Льва Николаевича, товарищем его по Севастопольской кампании. Дружеские их отношения сохранялись на протяжении нескольких десятилетий.

Однако письмо Л. Н. Толстого сыну своего давнего товарища носило отнюдь не частный характер. Речь в нем шла о предмете, который Льву Николаевичу представлялся делом первостепенной важности: частной собственности на землю. Нужно теперь для успокоения народа, – писал он, – не такие меры, которые увеличили бы количество земли таких или других русских людей, называющихся крестьянами (как смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость… Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного, какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью. Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею.

Письмо было длинное, страстное, убеждающее. Столыпин на него не откликнулся. В октябре того же года Лев Николаевич вновь обратился к Столыпину, на сей раз с короткой записочкой по более частному поводу – речь шла о судьбе одного человека. Записочка эта заключалась фразой: «Очень сожалею, что вы не обратили внимание на мое письмо».

На этот раз Столыпин Толстому ответил: «Лев Николаевич… Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создает все наше неустройство.

Природа заложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как-то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею.

Искусственное в этом отношении оскопление вашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному, и, главное, к бедности.

А бедность, по мне, худшее из рабств… Смешно говорить этим людям о рабстве или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным.

А это достижимо только при свободном приложении труда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю. <…> Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и главное греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем. Сознаю, что все это пишу Вам напрасно – это и было причиною того, что я Вам не отвечал…

Простите.

Ваш П. Столыпин».

История начала XX в. развивалась достаточно противоречиво и непоследовательно, и сама фигура П. А. Столыпина сопротивляется однозначному прочтению. Трудно разобраться в причинах неприятия личности Столыпина и его политики его современниками, – политическими деятелями, принадлежащими к различным партиям и группировкам. Постепенно можно отвести критику с крайне левых и крайне правых позиций, – для них «центристское правительство», ориентирующееся на созидание, поиск разумных компромиссов, но проводящее в интересах Отечества достаточно жесткую политику, всегда уязвимо.