Профессия: театральный критик

Спектаклей "Компани Рено—Барро", ставших событиями совре­менной театральной жизни, — очень много. Театр с равным успехом обращался к пьесам Эсхила, Шекспира, Расина, Мольера, Сервантеса, Чехова и к творчеству многих современных французских и зарубежных драматургов, романистов. Для режиссерских исканий Барро характерна попытка связать высокие классические традиции французской сцены с новейшими театральными открытиями. Барро одинаково хорошо чувст­вует классическую и современную психологическую драму, трагедию и комедию, оперетту и пантомиму (сам Барро — выдающийся мастер это­го жанра и приобрел поистине всемирную известность, исполнив роль Гаспара Дебюро в фильме Марселя Карне "Дети райка", шедшем в со­ветском кинопрокате). Репертуарные вкусы Барро предельно широки и свидетельствуют о стремлении режиссера к синтетическому, "тоталь­ному", как он сам называет, театру, в котором ведущее место всегда принадлежит всесторонне развитому актеру.

Великолепная гибкость режиссерского искусства Барро и отточен­ность мастерства артистов его театра были высоко оценены в нашей стране во время первых гастролей в 1962 году. В репертуаре "Компани Рено—Барро" были тогда "Проделки Скапена" и "Амфитрион" Мольера, "Ложные признания" Мариво, несколько пантомимических миниатюр, традиционный для французского театра поэтический спектакль, состав­ленный из шедевров французской поэзии от Лафонтена до Поля Элюа­pa, пьеса классика современной французской драматургии Армана Са-лакру "Ночи гнева".

Пантомимические миниатюры и поэтические чтения не случайно оказались рядом в гастрольной афише театра. Зрители стали свидетеля­ми торжества доведенной до совершенства пластической выразительно­сти, способной передать тончайшие оттенки мыслей и едва уловимые нюансы чувств. Они присутствовали на театральном празднестве, где главным было окрыленное подлинной страстью и звучащее истинной музыкой поэтическое слово. Гости из Франции не только продемонст­рировали безграничные возможности своего мастерства, — они, каза­лось, приобщили зрителей к заветным своим раздумьям о жизни про­шлой и настоящей. Эти раздумья окрасили собой безукоризненные по чистоте стиля классические спектакли театра.

В "Ложных признаниях" Мадлен Рено с неотразимым обаянием по­казала чудо пробуждения человеческого сердца, его стремления к люб­ви и счастью. В "Амфитрионе" Барро прозвучал не только жизнеутвер­ждающий комизм, но и жгучая ирония. Его гибкий, подвижный Скапен, казалось, излучал ослепительный свет театральности, а драматический образ подпольщика Жана Кардо, гибнущего в гестаповском застенке ("Ночи гнева"), призывал хранить память о героическом Сопротивле­нии, о тех, кто отдал жизнь за честь и свободу Франции.

От первых гастролей "Компани Рено—Барро" в Советском Союзе нас отделяет сегодня почти полтора десятилетия. Многое изменилось за это время в жизни французского общества. Многое менялось в творче­ской судьбе Мадлен Рено, Барро и их театра — не прост и не прям твор­ческий путь этих талантливых художников.

Барро говорит: "Существуя то как частная, то как официальная труппа, то отходя на второй план, то выдвигаясь, бывая и непризнанной, и общепризнанной, наша "Компани" плыла, как корабль,— и с попут­ным ветром, и в бурю. ...Тридцать бурных лет жизни не изменили наших стремлений. Главное — держать свой курс. ...Мы много раз объездили нашу планету, но по-прежнему считаем себя "простыми парижанами".

Сейчас "Компани Рено—Барро" играет в Театре Д'Орсэ, который находится в центре Парижа, на берегу Сены, напротив сада Тюильри и Лувра. В нем два зрительных зала на 900 и 200 мест, фойе и не­большое кафе, где, встречаясь после спектакля, артисты и зрители мо­гут обменяться мнениями. Своим искусством труппа и сегодня стре­мится утвердить веру в то, что театр, как определяет Барро, "несет миру, человечеству открытое, совестливое, искреннее слово о самом человечестве".

В этот приезд труппа показывает поэтическое представление с уча­стием Мадлен Рено и Жана-Луи Барро "Дарованная жизнь", трагедию "Христофор Колумб" классика французской драматургии Поля Клоделя (1868—1955) и пьесу "Гарольд и Мод" американского драматурга Ко-лина Хиггинса.

Не предвосхищая спектаклей наших гостей, можно предположить, что в них полно проявится мастерство замечательных художников французской сцены, их пристальный, живой интерес к проблемам со­временности. Пожелаем же нашим гостям успеха.

(Госконцерт, 1976).

Апрель 1976 г.

Пьеса крупнейшего поэта Франции Поля Клоделя "Христофор Ко­лумб" — легенда, лишенная точных примет времени, облеченная в при­чудливые одежды религиозной символики, оратория, отмеченная пыл­кой неуравновешенностью поэтического стиля. Однако спектакль, кото­рым "Компани Рено—Барро" начала свои гастроли в Москве, открывает живые истоки, казалось бы, далеких от нас символов. Поэтическое не­истовство литературного текста подчинено в нем созданию живых и мощных характеров.

Постановщик спектакля Жан-Луи Барро находит своеобразную сценичность в пьесе Клоделя. Он не проявляет интереса к реалиям, "спрессовывает" собственно бытовой материал до беглых пантомимиче­ских сценок. Но эпизоды, связанные с центральным образом пьесы и ее поэтической темой, режиссер разрабатывает с истинно шекспировским размахом и живописной выразительностью. Барро очень современно понимает театральность и изобретательно пользуется языком сильной условной образности. Ему хватает огромного, нависающего над сценой белоснежного паруса для того, чтобы вызвать полную иллюзию бес­страшно летящего навстречу неизвестности корабля. Шторм здесь — это волнообразное движение каната, протянутого вдоль рампы, и мы уже во власти грозной стихии. Музыка Дариуса Мийо не только орга­нически вплетается в действие и властно творит его атмосферу, но как бы участвует в нем на правах одного из центральных героев.

Постановочное решение Барро обнаруживает в пьесе Клоделя чер­ты, роднящие ее с магистральными поисками драматургии и театра на­шего века. Режиссер раскрывает поэтическую концепцию произведения, придает своему спектаклю характер диспута, карнавальной игры и вме­сте с тем притчи.

На всем пространстве спектакля кипит ожесточенный спор дерзно­венного смельчака, выступающего от имени тех, кто во все времена мечтает открыть "новые земли", с осмотрительными мещанами и трез­выми обывателями. В спектакль приходят ирония и сарказм, освещаю­щие образы оппонентов Колумба весьма современно. В постановке Бар­ро сцена как бы сливается с залом: актеры, исполняющие здесь по не­скольку ролей, оказываются попеременно то по эту, то по другую сто­рону рампы. Актеры "Компани Рено—Барро" — лицедеи, увлеченно творящие на глазах у зрителей. "Хор" отстранен от главных событий пьесы шумным весельем своей жизни, но приходят мгновения, когда в нем как бы звучат голоса мятущейся души героя.

Своей игрой Лоран Терзиев объясняет веру Клоделя в способность человеческой души воспламеняться энтузиазмом. Вместе с тем актер дает ощутить магию поэзии Клоделя: слова как бы расцветают, кипят у него на губах. В двух ключевых сценах постановки, когда Колумб нахо­дится на вершине триумфа и когда он низвергается в пучину бедствия, Терзиев создает образ одинокого избранника судьбы, человека с "ярост­ной душой" и "трудным сердцем".

Справедливости ради следует заметить: герой Терзиева отмечен печатью фанатизма, что придает спектаклю налет чрезмерной экзальта­ции. В известной степени это корректируется в спектакле присутствием двойника героя, в роли которого выступает Жан-Луи Барро.

Барро сидит в кресле у рампы, и ни одно самое потаенное движе­ние чувств старика Колумба не ускользает от нашего внимания. Мы все время видим глаза актера, но внутреннее, духовное зрение его направ­лено на сцену. Перед стариком проходит вся его жизнь: Колумб на гребне удачи; Колумб в несчастье. В глазах у Барро стоят слезы. Вот старец, познавший радость побед, горечь поражений, истинную цену доброты и человеколюбия, спешит на помощь своему двойнику. Какое-то время оба они стоят рядом, затем, обнявшись, медленно уходят со сцены. Но в сердце нашем все еще призывно звучат слова, обращенные Колумбом—Барро к Колумбу—Терзиеву, застигнутому минутным со­мнением: иди, иди — и не бойся!