Всеобщая история кино. Том 4 (первый полутом). Послевоенные годы в странах Европы 1919-1929

Наглядный пример тому — Хуго Стиннес, заявивший в 1919 году: «Придет день, когда крупные промышленники вновь обретут влияние и силу. Их призовет отрезвленный народ, полумертвый от голода, которому нужен будет хлеб, а не слова» ^[256].

9 ноября 1922 года Хуго Стиннес заявил протест против правительственных усилий затормозить инфляцию стабилизацией марки. Он потребовал, чтобы репарации, уплачиваемые по Версальскому мирному договору, вносились из сумм, поступающих за ежедневную сверхурочную работу в течение двух часов. Крупп, более осторожный, чем Стиннес, отказался примкнуть к сторонникам систематической инфляционистской политики. Однако часть промышленников — Фриц Тиссен, Отто Вольф — вели игру на понижение стоимости марки. Инфляция породила новую прослойку разбогатевших людей, так называемых нуворишей. Немалое число этих людей вложат затем свои капиталы в кино по примеру Стиннеса, который, завладев контролем над фирмой «Дойлиг», попытался, правда безуспешно, приобрести контрольный пакет акций «УФА».

19 апреля 1923 года киножурнал «Лихт-бильд-бюне» набрал крупным шрифтом заголовок: «Доллар — 30 000, а 9 августа — «Конец марки».

Развитие инфляции можно проследить по удорожанию кинопленки, монопольным изготовителем которой со времени окончания войны стала в Германии «АГФА». Эта акционерная компания с капиталом 88 миллионов марок в конце 1922 года делила мировой рынок пленки только с «КОДАК».

В 1920 году метр позитивной пленки продавался за 3,2 марки, 1 января 1922 года — 9, 29 августа — 28, 1 декабря— 360, 17 февраля 1923 года— 1450, 16 июня — 3600, 21 июля — за 12 000 марок^[257].

Обесцененную немецкую марку часто заменял американский доллар, так как стоимость пленки не только не повысилась, но даже снизилась по сравнению с 1919 годом. Вернер Краусс записал в своих мемуарах:

«В те времена мы работали только за доллары. Конни Фейдт, Яннингс и я договорились о ежедневном гонораре от ста до ста пятидесяти долларов. Гонорар нам должны были выплачивать утром, как только мы придем на киностудию» ^[258].

11 августа метр пленки стоил 130 тысяч марок. 23 августа «АГФА» перешла на оплату пленки золотой валютой: метр пленки стоил 19 золотых пфеннигов. Это решение вызвало вначале негодование деловых кругов.

«Полностью исключена, — писал журнал «Лихт-бильд-бюне», — возможность оплаты кинопромышленностью самого необходимого ей сырья, пленки, в золотых марках, в то время как поступления за прокат фильмов производятся в бумажных марках, равно как и все остальные платежи».

Между тем примеру «АГФА» вскоре последовали и другие. Входная плата в кинотеатрах колебалась в пределах между восемью и сорока миллионами бумажных марок; затем билеты стали продаваться на золотые марки.

В начале года прошли забастовки, сопровождаемые жестокими столкновениями, на киностудиях «Унион» и «Мэсстер». В Темпельгофе забастовки парализовали производство на протяжении многих недель. Следует вспомнить, что 1923 год был годом волнений не только экономических, но и политических и социальных. Новый кризис националистического характера возник в связи с оккупацией Рурской области французскими и бельгийскими войсками. В то же время появилось сообщение, что актриса Хенни Портен должна сниматься в фильме, запускаемом в производство фирмой «Аустро-Америка-на фильм» (ширма, за которой скрывалась французская компания «Гомон»). Актриса стала объектом бойкота, продолжавшегося много недель и организованного владельцами кинотеатров Большого Берлина и Бранденбурга.

Правительство Куно было свергнуто в августе. По словам руководителя Компартии Германии Эрнста Тельмана, «теперь становится все более и более очевидным, что мирное решение невозможно. Неизбежной становилась ожесточенная борьба класса против класса. Забастовки выливались в ожесточенные столкновения, во время которых рабочие противостояли полиции в десятках немецких городов. Создалась настоящая революционная ситуация.

Существовали все условия, необходимые для победы рабочего класса. Не хватало лишь большевистской партии».

Но коммунисты в те годы представляли собой лишь меньшинство. Не только социал-демократия не обанкротилась, но и буржуазия сумела упрочить свои позиции по сравнению с 1918 годом. Кризис привел к созданию правительства «большой коалиции», от социал-демокра-тов до Народной партии, под руководством лидера Народной партии Густава Штреземана. 26 августа Штреземан заявил: «Марка умерла!» 27 сентября одна золотая марка стоила 30 миллионов бумажных марок, 13 октября— 952 миллиона, 25 октября— 15 миллиардов, 10 ноября — 150 миллиардов, 22 ноября — биллион. Через пять дней правительство Штреземана прекратило свое существование.

Поскольку все сделки совершались с оплатой золотом, министр финансов социалист Гильфердинг принял решение о возврате к золотому паритету. Новая, промежуточная «рентная марка» (Rentenmark), выпущенная 15 октября, обеспечивалась всеми активами сельского хозяйства и промышленности, но это обеспечение было «фиктивным, ибо их нельзя было мобилизовать» (Кастеллан). «Рентная марка» стала векселем под гигантский потенциал немецкой экономики. Государственный банк (Reichsbank), управляемый Хиальмаром Шахтом (правительственным комиссаром по денежному обращению), следил за общим балансом операции. Строгое соблюдение бюджетной дисциплины и жесткий контроль кредита позволил вернуться к финансовой стабильности уже к апрелю 1924 года. Новая денежная единица, рейхсмарка (эквивалентная 0,2382 доллара), постепенно заменила все денежные знаки, находившиеся в обращении. «Рентная марка» исчезла 30 августа.

Инфляция в меньшей степени нанесла ущерб рабочему классу, страдавшему главным образом от безработицы, и в большей степени отразилась на мелкой буржуазии, на тех, кто получал доход в виде процентов по вкладам, на владельцах мелких предприятий, пенсионерах. Обнищание этих категорий населения (пауперизация) должна была сделать их легкой добычей нацизма. Что же касается крупных промышленников, то для них инфляция оказалась благом. Ускорился процесс концентрации. Так называемые «горизонтальные» концерны (например, концерны Стиннеса и Гугенберга) проявляли все растущий интерес к кино, нанося тем самым ущерб мелким продюсерам. В период между 1922 и 1923 годами прекратили свое существование 218 кинофирм, в большинстве своем появившихся во время инфляции, 23 фирмы обанкротились. Производство фильмов в 1923 году сократилось, по данным «Лихт-бильд-бюне», опубликованным в номере от 11 сентября 1923 года, на 65 процентов по сравнению с предыдущим годом. С самого начала 1923 года все чаще пустовали гигантские павильоны берлинских киностудий. Но крупных фирм это мало касалось. Их капитал в золотом исчислении стабилизировался, по данным журнала от 16 февраля 1924 года: «УФА» — 26 миллионов марок, «Емелька» — 3 миллиона марок и «Тэрра»— 1,2 миллиона марок.

Приводим список наиболее крупных прокатных фирм в том порядке, который определялся размахом их операций. В год инфляции «УФА» объявила о «блестящем» результате своей деятельности. За «УФА» следует «Байерише фильм» (с фильмами Роберта Вине и его брата — Конрада: «INRI», «Раскольников», «Власть тьмы», а также «Елена» Манфреда Ноа); «Зюдфильм», выпускавшая многосерийные фильмы Пауля Людвига Штайна и Рихарда Эйхберга; «Брюкманн», закупавшая американские и многосерийные фильмы. Молодой венгр Александр Корда переехал в Берлин в январе и основал фирму «Корда фильм», разработав принесшую ему состояние серию фильмов «Частная жизнь».

В конце 1923 года Компартия Германии была запрещена. Новое правительство, пришедшее к власти, представляло собой коалицию буржуазных партий во главе с лидером центра («Центрум») Вильгельмом Марксом. Инфляция породила победителей. Ими стали крупный капитал и рейхсвер.

Этот период ознаменовался возрождением националистского фильма. Первой и наиболее известной стала лента «Фредерикус Рекс», состоявшая из четырех полнометражных картин. Продюсером и режиссером был Арцен фон Черепи. В прокат эти фильмы выпускала «УФА». Первые две серии, они назывались «Буря и натиск» и «Отец и сын», вышли на экраны в феврале 1922 года, третья и четвертая, «Сансуси» и «Зов судьбы», — в марте 1923 года. Показ этих фильмов в Берлине вызвал пангерманские и антифранцузские демонстрации. По мнению Марселя Лапьера, «в Брюсселе фильм был показан под знаком «яркого и блистательного свидетельства пропаганды, которую немцы ведут с помощью экрана для поддержания реваншистского духа и подготовки новой войны». Но, сочинив едкие надписи, их авторы превратили Фридриха Великого в гротескного монарха. И пропагандистский эффект полностью оборачивался против его создателей. К тому же сбор от демонстрации фильма шел в пользу бельгийских солдат, оккупирующих Рурскую область» ^[259].