Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель
Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель читать книгу онлайн
С конца 1980?х годов, с концом советской власти, в российской печати появился целый поток мемуарной и автобиографической литературы о советском времени, написанной в разные годы (большей частью, после смерти Сталина). Авторы этих мемуаров заняты осмыслением советского — сталинского — опыта в пределах отдельной жизни [1]. От рамки, заданной журнальной рубрикой или издательской серией («Частные воспоминания о ХХ веке», «Мой ХХ век», «ХХ век от первого лица»), до сигналов, разбросанных в самих текстах, такие публикации заявляют о себе как об историзации частной жизни и приватизации истории. Это проявление того, что принято называть «историческим сознанием», понимая под этим самоосознание или самоутверждение за счет соотнесения своего «я» с понятием истории. Исследователи не раз связывали историческое сознание и мемуарно–автобиографическое письмо [2]. Моя задача — выявить следы, источники и ходы такого самосознания в русской мемуаристике, опубликованной на рубеже XXI века. Тот ход, который описан в настоящей статье, начинается именем Герцена и ведет к Гегелю; он опосредован современными исследователями Герцена — Гегеля, прежде всего Лидией Гинзбург.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
41 LЪwith K. Von Hegel zu Nietzsche. S. 274–275; о встрече Гегеля с Наполеоном в Йене см. S. 271.
42 Цитирую по последнему изданию: Эренбург И. Люди, годы, жизнь: воспоминания: В 3 т. / Под ред. И. И. Эренбург и Б. Я. Фрезинского. М.: Сов. писатель, 1990. Т. 1. С. 46.
43 Tihanov G. The Master and the Slave: LukЗcs, Bakhtin, and the Ideas of Their Time. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 269–270.
44 Баткин Л. Сон разума. О социокультурных масштабах личности Сталина // Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1989. С. 10. См. ссылку на Гинзбург на с. 10, сноска 1.
45 Там же. С. 37.
46 Приведу пример. Говоря о «спасительном самоослеплении» старшего поколения «творческих людей», Игорь Губерман добавляет: «А кто мне не поверит, пусть о том же самом прочитает (много и подробно) в дневниках писательницы Лидии Гинзбург, одного из самых мудрых и безжалостных к себе людей тогдашнего времени» (Губерман И. Закатные Гарики. Пожилые записки. Минск: Met, 1999. С. 233).
47 Фрумкина Р. М. О нас — наискосок. М.: Русские словари, 1997. С. 79; см. также отсылки к Лидии Гинзбург на с. 53, 113, 117, 189.
48 Фрумкина пишет: «Как писала еще в 1932 году Л. Я. Гинзбург, «классическая книга выделяла из себя ходячие знаки эмоциональных и социальных смыслов»” (Фрумкина Р. М. О нас — наискосок. С. 53). Здесь цитируется: Гинзбург Л. Человек за письменным столом. М., 1990. С. 119.
49 Чуковский К. Дневник 1930–1969. М.: Сов. писатель, 1994. С. 141.
50 Иванов Вс. Дневники. М.: Наследие, 2001. С. 240.
51 Герштейн Э. Анна Ахматова и Лев Гумилев // Знамя. 1995. № 9. С. 147.
52 Герштейн Э. Мемуары. СПб.: Инапресс, 1998. С. 353.
53 А. И. Герцен. Систематическая хрестоматия / Сост. А. Розенблюм; Под ред. Иванова — Разумника. Берлин: Скифы, 1923. С. 109. Хрестоматия указывает на письмо VI «Писем из Франции и Италии» в издании 1850 г. О Герцене — «нашем попутчике», который «современен нам», см. с. 9–10.
54 Сарнов Б. Колесница Джаггернаута. Глава из готовящейся к печати книги воспоминаний // Литература. Еженедельное приложение к газете «Первое сентября». 2000. № 11. Сарнов упоминает письмо Литвиновой в мемуарах Герштейн.
55 Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.; Турин, 1996. С. 694–695. Сохраняю правописание Ахматовой.
56 Аллилуева С. Двадцать писем к другу. [1963]. N. Y.: Harper and Row, 1967. P. 5, 215. В недавние годы эти мемуары появились в России в нескольких изданиях.
57 О гегелевской метафоре «суд истории», которая, по мнению Карла Левита и других историков, представляет собой секуляризованное понятие о Страшном суде, см.: Paperno I. Personal Accounts of the Soviet Experience. P. 600–602.
58 Использую слова из: Lilla M. The End of Philosophy: How a Russian EmigrО Brought Hegel to the French // Times Literary Supplement (April 5, 1991). P. 3.
59 Заимствую формулировки у: Butler J. Subjects of Desire: Hegelian Reflections in Twentieth‑Century France [1987]: 2nd ed. N. Y.: Columbia University Press, 1999. P. 62. Присутствие Маркса, Фейербаха, Ницше, Гуссерля и Хайдеггера в Гегеле Кожева было неоднократно отмечено современными исследователями. Еще предстоит проследить влияние Достоевского и Соловьева. (Над темой «Кожев и Соловьев» в последнее время работает Борис Гройс.) С конца 1980‑х годов Кожев, до того почти забытый, становится все более популярным.
60 Интервью с Роже Кайуа, см. вступительную заметку к: Les conceptions hОgОliennes par Alexandre KojПve. Samedi, 4 dОcembre 1937 // Hollier D. Le CollПge de Sociologie (1937–1939). Paris: Gallimard, 1979. P. 165.
61 См. об этом у: Гинзбург Л. О психологической прозе. С. 85–86.
62 Les conceptions hОgОliennes par Alexandre KojПve. P. 167. Эти слова повторяют конспект лекции в основном курсе Кожева (в котором Сталин, однако, не упомянут): KojПve A. Introduction И la lecture de Hegel / PubliОes par Raymond Queneau. Paris: Gallimard, 1947. P. 153. См. русский перевод: Кожев А. Введение в чтение Гегеля / Пер. с фр. А. Г. Погоняйло. СПб.: Наука, 2003. С. 197. (Мой текст использует, в видоизмененном виде, перевод Погоняйло.) О том, что Кожев видит в этом пассаже Гегеля (о котором он не раз говорил и писал) прямое указание не только на Наполеона (который Гегелем не упомянут), но и на Сталина, писал Доминик Офре (Dominique Auffret). См.: Auffret D. Alexandre KojПve: La philosophie, l’Оtat; la fin de l’Histoire. Paris: Bernard Grasset, 1990. P. 242–246.
63 Les conception hОgОliennes par Alexandre KojПve. P. 168; Кожев А. Введение в чтение Гегеля. С. 197. (Мой текст видоизменяет перевод Погоняйло.)
64 Замечание Дени Олье (Denis Hollier). См.: Les conception hОgОliennes par Alexandre KojПve. P. 166. Отождествление Наполеона и Сталина, а также увлечение Кожева Сталиным отмечалось неоднократно, в частности: Auffret D. Alexandre KojПve. P. 74–75, 242–246, 255, 435. См. также: Shadia B. Drury. Alexandre KojПve. The Roots of Postmodern Politics. N. Y., 1994. P. 35–37. Важный источник — интервью с Кожевым: Lapouge G. Entretien // La Quinzaine littОrature 53 (1–15 July, 1968). P. 18–20. Оставляю в стороне высказанное в прессе мнение, будто Кожев был советским агентом; см.: Ritter H. Spion des Weltgeistes // Frankfurter Allgemeine Zeitung. 1999. 29 September (впервые это обвинение появилось в газете «Le Monde» 16 сентября 1999 г.). За информацию об этой газетной сплетне и за плодотворные дискуссии благодарю Галина Тиханова. Тиханов посвятил статью роли Кожева как политического философа современности и отношениям между Кожевым и теоретиком «политической теологии» ХХ века, Карлом Шмиттом. См.: Tihanov G. Regimes of Modernity at the Dawn of Globalisation: Carl Schmitt and Alexandre KojПve // Other Modernisms in an Age of Globalization / Eds. D. Kadir, D. LЪbbermann. Heidelberg, 2002.
65 Jahanbegloo R. Conversations with Isaiah Berlin. N. Y., 1992. P. 64–65. Ту же историю, но без философской подоплеки Берлин, если верить книге «Сэр», рассказывал Анатолию Найману: Найман А. Сэр. М.: Эксмо–пресс, 2001. С. 225–228.
66 Рейс Е. Кожевников, кто Вы? М.: Русский путь, 2000. С. 69, 77. См. также с. 78–79. За указание на этот источник благодарю Александра Дмитриева.
67 Djilas M. About Stalin, Probably for the Last Time [1969] // Parts of a Lifetime / Ed. M. Milenkovitch, D. Milenkovitch. N. Y., 1975. P. 318 (эллипсис в оригинале). Имеется русский перевод: Джилас М. Разговоры со Сталиным. М.: Центрполиграф, 2002.
68 Козлов С. Наши «новые истористы» // НЛО. 2001. № 50. С. 129–130.
69 Калинин И. Александр Пятигорский. Рассказы и сны // Новая русская книга. 2001. № 3/4. С. 28.
7 °Cпор о Герцене и о генеалогиях, восходящих к Герцену, имел место на Х Банных чтениях в 2002 г. (см. отчет в: НЛО. 2002. № 55. С. 436–444). Он хорошо иллюстрирует и богатую традицию «борьбы за Герцена», и ее современное состояние. Дебаты о том, был ли Герцен либералом или социалистом, давно ведутся в западной историографии. Британская исследовательница Айлин Келли говорила о Герцене в этом ключе (см. ее очерк «Был ли Герцен либералом?»: НЛО. 2002. № 58). Против самой постановки проблемы возражал Михаил Габович, указавший на размытость понятия «либерализм»; в своем докладе он говорил о том, как строятся различные «генеалогии либерализма». Интерпретация Герцена как поборника либеральных представлений о свободе личности восходит к И. Берлину, в частности к очерку о Герцене, неоднократно публиковавшемуся на Западе в 1950‑е и 1970‑е годы (первая русская публикация: НЛО. 2001. № 49). Концепция Келли направлена против Мартина Малия и его влиятельного исследования «Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism, 1812–1855» (1961) (глава из него также появилась в «НЛО», № 49), которое показывает становление Герцена–социалиста. И Берлин, и Келли ставят политические взгляды Герцена в непосредственную связь с его философией истории. Так, Герцен–либерал, изображаемый Берлиным и Келли, оказывается противником гегельянского исторического детерминизма и теории прогресса, сторонником представления о том, что «ни природа, ни история никуда не идут» (сформулированного в книге «С того берега» и главе «Роберт Оуэн» в «Былом и думах»). Келли видит в позиции своих противников причины не научные, а идеологические — следы дебатов «холодной войны». Стремясь к восстановлению «подлинного голоса Герцена» (искаженного, как она пишет, и «либеральными западными историками», и «советскими толкователями»), она, однако, связывает свой образ Герцена с нынешним историческим моментом, рассуждая об «эхе Герцена» в посткоммунистической России. Вспомним, что практика приспособления образа Герцена к нуждам исторического и политического момента началась в русской мысли в 1900‑е и возобновилась в 1920‑е годы. Сергей Булгаков в очерке «Душевная драма Герцена» (вошедшем в сборник «От марксизма к идеализму», 1903), по следам Достоевского, создал трагический образ Герцена, нравственно уничтоженного нигилистическим отчаянием (это Герцен — Ницше, при отрицательном отношении к Ницше). А Петр Струве в речах о Герцене 1908 и 1912 гг. похвалил Герцена за антиутопический гуманизм. В этом контексте обычно забывают о книге статей Иванова — Разумника «Герцен» (Пг.: Колос, 1920). В статьях 1918 и 1920 гг. Иванов — Разумник прямо говорит о Герцене как о части понятия «мы–интеллигенция» и как о своем «современнике», который как будто бы пишет «о наших днях». Его Герцен — «социалист», а не «либерал» (Иванов — Разумник пользуется именно этими терминами). Однако и этот Герцен — противник «позитивной теории прогресса, исходящей из принципа социализма», которая «достигает своего апогея в <…> марксизме» (с. 175–176). По мнению Иванова — Разумника, Герцен, преодолев гегельянство, «окончательно» сформулировал свою философию истории в книге «С того берега» (с. 164). Книга «А. И. Герцен. Систематическая хрестоматия», вышедшая под редакцией Иванова — Разумника в 1923 г. в издательстве «Скифы» в Берлине, предложила тематический монтаж цитат из Герцена, «недогматического» и полного «противоречий» мыслителя (с. 9–10). Наконец, Г. Г. Шпет в книге «Философское мировоззрение Герцена» (1921) произвел последовательную ревизию взглядов Герцена. Как показал В. М. Живов в докладе на Х Банных чтениях («Апология Герцена в феноменологическом исполнении»), ревизия, предпринятая Шпетом, была вызвана желанием изъять Герцена из строящейся советско–марксистской идеологии и из советской генеалогии революционной мысли. Переосмысляя гегельянство Герцена, Шпет создает, по словам Живова, «ницшеанизированного Герцена», «превращая Герцена в последовательного антиутописта» (при этом Ницше оказывается у Шпета положительным героем). Живов, в отличие от Келли, говорит не о «подлинном голосе Герцена», а об истории различных интерпретаций Герцена. Мне трудно согласиться с мыслью о том, что Герцен — «либерал», и с тем, что картина истории в книге «С того берега» или главе «Роберт Оуэн» — «окончательная». Однако в задачи настоящей статьи входит не участие в споре о том, кем был «настоящий Герцен», но продолжение исследований исторических интерпретаций Герцена, связанных с построением различных генеалогий «русской интеллигенции».
