Фёдор Достоевский. Одоление Демонов

Очевидно, что при сумме гонорара с листа, который он получал в «Русском вестнике» и который просил у «Зари» (сто пятьдесят рублей), печататься в «Заре» было выгоднее: при продаже «Заре» романа в тридцать листов набегало еще четыре листа, то есть дополнительных шестьсот рублей. Было о чем подумать, вернее сказать, приходилось думать и об этом ^[25] . И если бы запрашиваемая Достоевским экстренная тысяча была ему экстренно и разом выплачена, его планы на вторую половину 1869 года могли бы существенно продвинуться — в сторону от «Русского вестника» к «Заре». Достоевский, назначавший себе после четырнадцати месяцев работы над «Идиотом» четыре месяца каникул для «гулянья и отдыха», готов был употребить отпуск для работы в «Зарю». Это значило бы, что, получив вперед требуемую тысячу и уйдя с головой в объемную работу для «Зари», он вряд ли в самом начале 1870 года принялся бы разрабатывать роман о Князе А. Б. в «Русский вестник».

Свободной тысячи у Кашпирева, однако, не оказалось. А стало быть, отодвинулись в неизвестное будущее и планы объемистой повести, которую Достоевский предлагал через Страхова Кашпиреву («величиною с «Бедных людей», или в 10 печатных листов») и которая должна была исправить читательский неуспех «Идиота».

Когда Достоевский узнал, что экстренную тысячу Кашпирев предлагает ему не разом и не сейчас, а в рассрочку, он, отвечая Страхову, немедленно поменял акценты. «Настоятельная нуждамоя, — писал Достоевский, — была, месяц назад, ПРИ МОЛЧАНИИ« РУССКОГО ВЕСТНИКА»,до того сильна, что тысяча рублей сейчаси разомимела для меня чрезвычайную ценность. Теперь же мне выгоднее сесть, и сесть как можно скорее, за роман на будущий год в «Русский вестник», который до того времени не оставит меня без денег, да и расставаться с Катковым я никогда не был намерен». Теперь — уже отбросив соображения о возможной выгоде — Достоевский готов был предложить «Заре» лишь небольшой рассказ в два печатных листа (он тут же уточнил, что в «Заре», может быть, это займет листа 3 или даже 3 Уг). который он обязуется поставить через два месяца, но с условием: выплатить ему немедленно, сейчас, триста рублей.

Очень скоро Достоевский увидел еще одно различие между «Зарей» и «Русским вестником». Но если первое — формат «Зари», вмещавший на единицу печатного листа меньше текста, — было в пользу автора, то второе только бесило: точность и аккуратность редакции оставляли желать лучшего. Не прошло и трех недель, в течение которых немедленные триста рублей должны были быть давно получены, как Достоевский вынужденно напоминал Страхову об обещании и просил его ускорить присылку денег «хотя бы только пятью или четырьмя днями». Напрасно он ждал, сидя на чемоданах во Флоренции и живя в долг, который рассчитывал отдать из обещанных денег, — они так и не пришли. Страхов же, не сумев достать в редакции гарантированный аванс и получив от Достоевского очередное отчаянное письмо («Я рассчитал день и час моего выезда отсюда… Напишите, пожалуйста, не медля ни минуты»),просто прекратил переписку.

Подняться из Флоренции с беременной женой и ее матерью Достоевскому опять помог Катков, выславший семьсот рублей в счет будущего романа; им удалось расплатиться, а также совершить переезд через Венецию, Триест, Вену и Прагу с небольшими остановками и осмотром достопримечательностей («Мы проехали через Венецию, в которой простояли два дня, и Аня только ахала и вскрикивала, смотря на площадь и на дворцы»), Катковские деньги, равно как деньги, все же присланные из «Зари» с двухмесячным опозданием, кончились уже к сентябрю: как раз к рождению дочери Любы. Тогда‑то и начался его дрезденский кошмар с банковскими конторами Хессина и Гирша, с добыванием двух талеров на телеграмму, с проклятыми avis и непостижимым головотяпством «Зари», сотрудники которой не отвечали на письма, деньги если и отправляли, то не так, как надо, и даже не туда и забывали высылать подписчикам очередные номера журнала.

И хотя так случилось, что он все‑таки написал для «Зари» первоначально планируемый объем, то есть десять — двенадцать листов ^[26] , и заработал‑таки свыше полутора тысяч рублей, но забыть, как пришлось буквально вырывать эти деньги, было невозможно:

один только «деликатнейший, добрейший и благороднейший Михаил Никифорович» способен был понять систему работы в режиме всегдашнего долга.

Всем своим работодателям, а также их посредникам Достоевский объяснял, повторял, внушал, что может работать только в этом, и никаком другом, режиме. «Так как я всегда нуждаюсь в деньгах чрезвычайно и живу одной только работой, то всегда почти принужден был всю жизнь, везде, где ни работал, брать деньги вперед. Правда, и везде мне давали».

Часто, не имея иных подтверждений, что его ценят в журналах как автора, он мог судить об этом по готовности издателя помочь вперед: «Я Катковым не только доволен, но даже благодарен ему за то, что давал вперед… Они сохраняют меня сотрудником и даже с удовольствием… да и не стали бы присылать деньги вперед,если б не так».

«Я, по положению моему, нуждаюсь всегда в деньгах вперед,а Катков мне всегда давал вперед», — объяснял он даже племяннице Сонечке.

«Не было редакции, с тех пор как я литературствую, которая отказалась бы мне дать вперед настоящим образом (а не то что когда уже рукопись в руках), — уверял он Майкова, обращаясь с очередной просьбой о посредничестве и дружеском участии. — Да и кому не дается вперед? Мы вели журнал — всемдавали вперед, да и какие суммы!»

Он просил Страхова не сердиться за выдвигаемые условия. «Это вовсе не торг, — оправдывался он, — это точное и ясное изложение моих обстоятельств, и чем точнее, чем яснее, — тем ведь и лучше в делах». «Этот разговор о деньгах вперед, — вновь объяснял он Страхову, когда история с «Вечным мужем» была позади, шел февраль 1870 года и он сочинял роман в «Русский вестник» ^[27] , — не каприз, не заносчивость и не ломанье самонадеянное с моей стороны… Я всю жизнь работал из‑за денег и всю жизнь нуждался ежеминутно; теперь же более, чем когда‑нибудь. К весне должен непременно достать денег; за работу же мою мне всю жизнь и все давали вперед и помногу, даже и иначе никогда не бывало. Да иначе и не может быть, ибо у меня никогда не случается зараз значительной суммы, с которою я бы мог выдержать несколько месяцев и уже потом, выдержав, продавать роман готовый, как делают наши старшие литераторы».

И не для того чтобы как‑то смягчить свою, быть может, слишком жесткую позицию, а только в целях полной ясности и определенности Достоевский добавил: «Но при этом скажу Вам прямо, что я никогда не выдумывал сюжета из‑за денег, из‑за принятой на себя обязанности к сроку написать. Я всегда обязывался и запродавался, когда уже имел в голове тему, которую действительно хотел писать и считал нужным написать».

Очень скоро, продолжая вести переговоры с «Зарей» через Страхова, Достоевский вновь в весьма определенных выражениях повторил свои правила. «Я всегда всю жизнь работал тем, кто давали мне вперед деньги. Так оно всегда случалось и иначе никогда не было. Это худо для меня с экономической точки зрения, но что же делать! Зато я, получая деньги вперед, всегда продавал уже нечто имеющееся, то есть продавался только тогда, когда поэтическая идея уже родилась и по возможности созрела. Я не брал денег вперед за пустое место, то есть надеясь к данному сроку выдуматьи сочинитьроман. Я думаю, тут есть разница».

Итак, Каткову, которому Достоевский оставался значительно должен и продолжал брать вперед все новые суммы, была назначена и запродана идея злободневного романа. Закончить его нужно было к осени.

Весной 1870 года, когда появились новые предложения от «Зари» (в связи с которыми Достоевский изложил принципы литературной работы в системе долга), он уже слишком глубоко погрузился в выполнение заявленной Каткову идеи. Так что, когда в марте, опять же в письме к Страхову, он выставил свои обычные требования — тысячу рублей вперед, при этом пятьсот сразу, остальные по сотне ежемесячно, — и когда в апреле он получил из «Зари» первые пятьсот рублей, а потом, хотя и с опозданием, деньги за май, июнь и июль, ему было уже не до «Зари».