Взгляды (Воспоминания и взгляды - 2)

Еще никогда так четко не была сформулирована оценка сталинских дел 1936-1938-х годов кадетской контрреволюцией, как это сделано в приведенной выдержке из книги Семанова. Вслед за П.Н. Милюковым он уловил смысл сталинских репрессий против большевистских кадров. Последний, по свидетельству старого члена КПСС Петроковского, приведенному в книге Р.А. Медведева, в письме Кусковой, написанном во время процессов 1936-1938 гг. над бывшими вождями большевистской партии и обнаруженном в Чехословакии в архиве Кусковой, писал:

"По-вашему, расстрелы эти потому, что линия потеряна. Линия продолжается, следовательно..., - пусть продолжают верить в правоту линии, вплоть до эшафота. Характеризуя способ (внешнюю форму) как варварство, я считаю цель, для которой употребляется этот способ, вполне правильной... Тем более я желаю Сталину здравствовать, чтобы не было зигзагов назад".

И Милюков, и Семанов восхваляют Сталина за расправы над большевиками и умалчивают о гигантских репрессиях против крестьян, миллионы которых были выдворены со своих мест и отправлены в отдаленные районы СССР.

Семанов отвергает попытку Н.С. Хрущева, пожелавшего "задним числом" осудить сталинские репрессии. Он пишет о любителях вздыхать о "золотом веке", как о безвозвратном прошлом. Всем тем, кто хочет вернуться к революционному прошлому 1920-х годов, он напоминает, что классовая пролетарская политика была безвозвратно отброшена в 1930-е годы и заменена национальной политикой. Всех тех, кто еще живет иллюзиями, что наша страна, как и раньше, продолжает следовать по пути, начертанному Октябрьской революцией, он предупреждает, что они "еще до сих пор не осознали всю значимость гигантских перемен, случившихся в ту пору", т.е. в пору сталинских репрессий.

В статье "Советский социалистический патриотизм", за подписью И. Помелова, помещенной в газете "Правда" от 8 января 1971 года, сказано:

"...нельзя не подчеркнуть, сколь несостоятельны попытки представить советский патриотизм как явление, имеющее своей опорой лишь национальную историю и традиции, оторванное от общественного строя и идеологии. Истолкование "нация" и "народ" в качестве вневременных категорий, изображение "наследия" прошлого чуть ли не единственной основой общественного прогресса, сужение патриотизма до служения "национальной идее" - эти и подобные взгляды противоречат науке об обществе и законах его развития".

Помелов отвергает утверждение неосменовеховцев, что основой советского патриотизма является только национальная идея. Он не отрицает влияния прошлого на характер советского патриотизма. Он не согласен лишь с тем, что только одно национальное прошлое лежит в основе патриотизма, ибо с этих позиций, говорит он, нельзя занять четкой линии в отношении всякого рода течений.

Ну, а с социалистической, с интернациональной позиции можно занять такую четкую линию? Если да, то почему же Помелов не занял этой четкой позиции в отношении великодержавников, приютившихся в "Молодой гвардии", а ограничился лишь абстрактными рассуждениями? На ХII-м съезде Х.Г. Раковский предупреждал партию об опасности великодержавного шовинизма, скрывающегося под маской интернационализма. "Помилуйте, - говорили тогда националисты, ведь мы еще в Октябре решили национальный вопрос, ведь у нас страна коммунистическая, ведь мы все за интернационализм". Так говорили тогда скрытые националисты. Теперь они уже не скрываются под маской интернационализма. Теперь они прикрываются этой маской только тогда, когда им нужно придушить националистов малых наций, а сделать это лучше всего, прикрываясь пролетарским интернационализмом.

Такую же позицию, как Семанов, или схожую с ней, занимают критики Кожин, Чалмаев и др. Эти авторы пекутся "о пустынножителях", о купцах и промышленниках, о великорусской цивилизации. И.В. Чалмаев и В. Кожин объясняют самую глухую в истории России реакцию - эпоху Николая I после казни декабристов и эпоху столыпинской реакции после разгрома революции 1905 года - "духовной Элладой". И, наоборот, на эпохи подъема демократического движения они набрасывали тень, говоря о "публицистическом налете", отсутствии "высшего творческого состояния" и т.д., то есть восхваляют все то, что возвеличивает старую романовскую Россию и принижают все то, что было связано с периодом подготовки пролетарской революции.

Чалмаев торжествует по поводу "многовекового собирания русской земли, добывания неведомой землицы под могучую руку властителей".

И сейчас, как и при царском строе, среди русской части населения распространено презрительное отношение к другим национальностям. Я жил продолжительное время в Узбекистане, в Грузии, в Коми АССР, в Казахстане, и мне приходилось постоянно сталкиваться с таким презрительным отношением русских, проживавших в этих республиках, к своим "младшим братьям".

Такое отношение широко распространено не только среди рабочих и колхозников, но и среди массы инженерно-технических работников, медицинского и педагогического персонала.

Врачи жаловались, что от казахов воняет псиной. Преподаватели в школе говорили мне о казахах как о тупых и неспособных к наукам людях.

В Грузии на автомобильном заводе командированные с других автозаводов специалисты-русские говорили обо всех грузинах как о лентяях, не желавших трудиться и выезжавших только на русских. Даже в среду старых большевиков проникла эта зараза. В подмосковном санатории старых большевиков, в Кратово, некоторые персональные пенсионеры, при встрече с моей знакомой - еврейкой, говорили громко между собою: "Всюду эти жиды, проходу нет от них!"

В очереди за овощами на Университетском проспекте один из старых большевиков хотел получить консервы вне очереди у русского продавца. После неудачи он сказал продавцу: "Ты что, жидовская морда, только своим жидовкам и жиденятам даешь консервы?" и т.п. Таких случаев тысячи, а в масштабе всей страны они совершенно неисчислимы.

Самое страшное состоит в том, что эти русские товарищи сами по себе добрые и хорошие люди, и это презрительное отношение к инородцам выплескивается из них по привычке, как само собою разумеющееся.