«В тени Лубянки»<br />О судьбах настоятелей церкви Святого Людовика Французского в Москве: воспомина

Уборщица церкви Святого Людовика привела на допросе слова Алисы Отт, сказанные ею после воскресной Мессы: «Сегодня очень грязно, здесь было много народа и среди них много агентов НКВД, которые всегда бывают в церкви, когда ее посещают иностранцы». Студентка Института иностранных языков подтвердила позднее на следствии, что она «на протяжении ряда лет поддерживала преступную связь с разведчиком Лабержем, посещала его квартиру и передавала ему клеветническую и шпионскую информацию о Советском Союзе». Учительница русского языка утверждала, что по своим взглядам Лаберж «антисоветски настроенный человек», что он постоянно занимается «шпионской работой и во время уроков русского языка выпытывал различные сведения о советской действительности, а также интересовался, в каком объеме преподается военное дело в институтах». Мало этого, она даже заявила, что отец Лаберж, разъезжая по городу в своей машине, «ведет личное наблюдение за интересующими его объектами».

О том, что отец Антуан продолжает помогать монахиням из Малоярославской общины, стало известно от «свидетеля», который сообщил, что тот «очень интересовался подробностями содержания осужденных сестер-доминиканок» [199], кроме того, постоянно интересовался жизнью сестер-доминиканок и в случае их отсутствия на праздничных службах передавал через знакомых, чтобы они «посетили костел в определенное время». Постоянная материальная помощь сестрам-монахиням позднее в «Обвинительном заключении» по их групповому делу была представлена по-другому: «По заданию Лабержа среди населения проводили антисоветскую агитацию, собирали и передавали сведения шпионского характера, за что получали денежное вознаграждение».

Позднее сестра-монахиня Антонина Кузнецова вынуждена была подтвердить, что письма заключенных сестер из лагерей и ссылок, которые, на ее взгляд, «представляли наибольший интерес», она давала читать отцу Антуану (а ранее отцу Брауну). В материалах следствия это признание превращалось в показание якобы «свидетеля», что обвиняемая Кузнецова «поддерживала преступную связь с настоятелем костела в Москве» Антуаном Лабержем, причем эта «связь» была представлена следствием как «шпионская деятельность в пользу Ватикана».

Священническая служба отца Антуана становилась практически невозможной: открытое наблюдение за всеми его встречами, постоянные провокации со стороны властей ясно давали понять, что вопрос высылки его из страны практически решен. Следствие уже готовило «Справки на Лабержа Антонио, 1905 года рождения, француза, члена ордена ассумпционистов, подданного США, бывшего священника американского посольства в Москве» [200]. В первой «Справке по архивному делу № 39967» значилось: «Лаберж имеет постоянный контакт с советскими гражданами, от которых получает информацию». Далее утверждалось, что в своей деятельности он «имеет большой успех, и Ватикан остается довольным полученными сведениями». Во второй «Справке по архивному делу № 301019» значилось: «По материалам дела Лаберж с момента вступления в 1946 году в обязанности настоятеля польского костела стал проводить антисоветскую разведывательную деятельность, привлекая к этому католиков из числа советских граждан. Общаясь с советскими гражданами, Лаберж обрабатывал их в антисоветском духе и, как правило, интересовался кругом вопросов, далеко выходящим за рамки религиозных тем». Результатом этого компромата стал вынужденный выезд священника Джорджа Антуана Лабержа из Советского Союза весной 1947 года.

Священник-ассумпционист Жан Тома [201] прибыл в Москву 23 мая 1947 года. Работы в церкви Святого Людовика Французского настоятелю хватало, а помощников практически не осталось: к этому времени были арестованы многие прихожане. Власти начали процесс «вывода» прихода из-под покровительства французского посольства, которым храм пользовался с 20-х годов. 6 декабря 1947 года была арестована староста церкви Алиса Бенедиктовна Отт, после увода из квартиры матери в тот же день была арестована и дочь, Алиса Альбертовна Отт. Оправдались слова Алисы Отт, переданные епископу Пию Неве: «Мы не живем, мы сгораем» [202]. Следствие велось под непосредственным руководством министра НКГБ Абакумова, с ним Алиса Отт встретится на одном из допросов и напишет об этом из лагеря: «Он тоже стал требовать от меня признания в шпионстве в пользу Ватикана, Франции и Америки. Не добившись, стал угрожать, что арестует мою дочь. Я тряслась за свою дочь, но и не верила в такую жестокость» [203]. Мать не подозревала, что дочь Алиса была арестована в тот же день. Дни и ночи шли допросы: сначала во внутренней тюрьме на Лубянке, позднее — в Лефортовской тюрьме, где было больше возможностей для «экспериментов» над заключенными, так что следствие по делу затянулось до августа 1948 года. Страшным кошмаром для Алисы Отт и ее дочери стал «конвейер» допросов с 28 по 31 марта: с 12 часов ночи до 6 часов утра и вновь с 12 часов дня до 17 часов вечера.

Серьезные показания против матери и дочери Отт дали многие «свидетели»: бывшая домработница, девушка-прихожанка, по заданию чекистов встречавшаяся с секретарем военного атташе Франции; вывезенный для допросов из лагеря «господин профессор»; досрочно освобожденная прихожанка, бывшая сексоткой, но расшифровавшая себя в начале войны и осужденная за это в лагерь. Многие из «свидетельниц» позднее, в 1948 году, будут арестованы по стандартному обвинению в шпионаже и отправлены в лагерь. Но сейчас они свидетельствовали. Например, полуграмотная домработница, понимавшая лишь русский язык, подписала «свои показания» о разговорах в доме на французском языке.

Именно в отношении Алисы Отт и ее дочери «господин профессор», привезенный из лагеря, отличился особо необузданной фантазией в своих «свидетельских» показаниях: «Отношения с Отт у меня были весьма сердечны. Впоследствии у нас были личные симпатии, и наши взаимоотношения приобрели романтический характер. Она приглашала меня бывать чаще в церкви, справлялась о моем здоровье, устраивала мне свидания с Брауном вне очереди». Когда Алисе Отт прочли эти показания на очной ставке, она так прокомментировала свои «близкие» отношения с ним: «Я с ним никогда не была знакома. Человек был отталкивающий, липкий, заискивающий. Ко мне подходил как к заведующей, когда спешил, чтобы я попросила священника принять его без очереди».

Позднее, на допросах в 1956 году показания сексота значительно отличались от прежних, «свидетельских» и помогают понять, в каком направлении велось следствие после войны в отношении Алисы Отт: «От органов НКВД я имел задание давать информацию и в отношении Отт, которая, по данным НКВД, якобы являлась агентом Неве по сбору шпионских сведений». Следователи ее отношение к советской власти и «шпионскую работу» в пользу Ватикана связали с гибелью в лагере ее мужа, Альберта Отта, сведения о смерти которого она получила как раз во время войны. Именно это подчеркивал в своих показаниях сексот: «После потери мужа Отт еще больше возненавидела советский строй, и эта ненависть вдохновляет ее на антисоветскую работу».

Одна из выдумок сексота, по-видимому, особо заинтересовала следствие, так что показание было даже подчеркнуто в протоколе допроса и использовано в «Обвинительном заключении»: «Отт я знаю как озлобленного человека. Она предпочитала германский порядок Советскому правительству, о чем несколько раз говорила мне лично». В мае 1948 года обвиняемой Алисе Отт прочли эти показания, и она гордо ответила на эту мерзость следователю: «Я — француженка. Уже третья война, как большая часть мужчин в моей семье убита и искалечена немцами». «Я желала только одного и с самого начала войны верила в это — победу Советской Армии».