Говорят сталинские наркомы

Военный отдел НКПС еще раз обсудил ситуацию с Оперативным отделом (вскоре этот отдел был переформирован в Оперативное управление) Генерального штаба. Управление возглавил Николай Федорович Ватутин, его заместителем стал Александр Михайлович Василевский. Решили опять выступить единым фронтом и постараться привлечь на свою сторону наркома путей сообщения Кагановича. И тогда можно было бы идти к Сталину.

Втроем — Василевский, начальник военных сообщений Н. И. Трубецкой и я — пришли к Кагановичу, однако нужного нам разговора не получилось. Едва он услышал про необходимость перешивки западной колеи на нашу, сразу разгорячился и стал кричать мне:

— Они–то не понимают! Но ты сам железнодорожник, ты понимаешь, что говоришь? Мы получили эти железные дороги с тысячами паровозов, с десятками тысяч вагонов. Колею перешьем, а куда это подвижной состав? Псу под хвост выбросим! Это же десять процентов вагонного парка всей страны! Чем его восполним? Перебросим подвижной состав с востока? А там чем восполним? А каким образом будем снабжать города и заводы на территориях, где идет перешивка колеи? Может, временно остановим предприятия и попросим население не есть, не пить? Вы понимаете, что такое экономика?

Доводы веские. Вроде все верно. Коренная реконструкция железнодорожной сети в этих районах обошлась бы государству, как я уже отмечал, в громадную сумму — в 9 млрд. рублей. Не считая косвенных убытков, о которых говорил нарком Каганович. Эта точка зрения — экономические соображения сегодняшнего дня — одержали верх. Сталин согласился с Кагановичем, и реконструкция железных дорог опять была отложена на неопределенное время.

Между тем, как показали последующие события, до начала Великой Отечественной войны оставалось уже менее года. Пройдет год, и эта экономия обойдется нам слишком дорого. Железные дороги Прибалтики, западных областей Украины и Белоруссии встретят войну, слабо подготовленными к ней. Противник бросит в бой войска, сжаты с в кулак. А мы встретим кулак растопыренными пальцами. Наши войска будут вынуждены продвигаться 200–300 км пешими маршами, и противник будет бить их по частям. У нас с первых же дней войны создастся множество нехваток — и в снарядах, и в горючем, и в прочих предметах вооружения и снабжения. А все во многом потому, что железные дороги по–настоящему не подготовлены к большой войне, что при подготовке к ней мы не учли важнейший фактор экономии — время. В результате мы за одну–две недели понесем громадные военные потери, потеряем все эти территории с их полями, лесами, заводами и фабриками, с миллионами людей.

Разумеется, я не хочу, да и не имею морального права объяснять военные неудачи первых месяцев войны только неподготовленностью приграничных железных дорог. Были и другие очень важные причины. Однако неподготовленность наших западных коммуникаций была одной из основных. Фактор в военном деле не новый. Не зря же еще древние римляне были так озабочены прокладкой в Европе хороших военных дорог. Мы, русские, к сожалению, этим пренебрегали с тех же древних времен и по сей день. И никакие тяжкие уроки не шли впрок.

Здесь мы опять вольно или невольно должны говорить о стратегических ошибках наших политических и военных руководителей в канун Великой Отечественной войны. Разговор необходим не только потому, что без него я бы считал свои ответы поверхностиыми, но и потому, что честный разговор о прошлом — это всегда и разговор о будущем.

В заключение ответа на первый Ваш вопрос считаю нужным отметить следующее.

В довоенные годы мне довелось работать под началом многих сильных руководителей. Однако они, как правило, не выдерживают сравнения со Сталиным и прежде всего по деловым качествам. Не потому, что у них были те или иные недостатки или слабости, а у него не было. Нет! И он был человек, не имевший специальной военной подготовки и современного военного опыта и, как говорится, ничто человеческое не было ему чуждо. Но деловые его положительные и отрицательные качества были необычайно резко и прямо выраженными. Ум, эрудиция, воля, характер, энергия, неутомимая работоспособность, поистине феноменальная память, зоркость, железная логика, умение мгновенно улавливать главное в сумятице событий, умение подчинять себе окружающих и организовать их на решение основной на данный момент и хорошо усвоенной им задачи

— во всех этих качествах он был великолепен. И я, например, видел среди окружающих только единственного человека его уровня — Георгия Константиновича Жукова.

Разница была в том, что Жуков был профессиональным военным с самой большой буквы, это была его стихия, и вне ее он почти ничем не любил заниматься. Даже когда заставляли обстоятельства.

Сталин был профессиональным политиком — тоже с большой буквы. Хотя, как я только что отметил, специальной военной подготовки не имел, военного опыта — тоже, тем не менее его слово часто положительно решало специфические, требующие профессиональных знаний вопросы. Скажете: но были советники! Дело в том, что оценивать военные советы и советников он научился далеко не сразу. Слушал, например, маршала Кулика и согласился с мнением этого горе–специалиста, что автомат — полицейское оружие и незачем оснащать им сухопутные войска. Понадобились уроки войн в Монголии и в лесах Финляндии, чтобы переменить это мнение на обратное. Ну и ряд других советов, вроде расформирования механизированных корпусов в конце 30‑х гг., воспринял он от невежественных советников.

Генеральный штаб, как я уже отмечал, поддерживал наше предложение о немедленном приведении приграничных железных дорог в готовность к массовым воинским перевозкам. Однако сознавать необходимость какого–то общественного дела и воевать за его внедрение в жизнь — эти качества не всегда совмещаются в характере человека, в том числе и военного.

Работники отделов Генштаба — оперативного и военных сообщений шли — с нами в одном ряду и в ногу, пока мы не входили в кремлевский кабинет очень высокого начальства. Тут они вместо того, чтобы биться и доказывать нашу правоту, начинали соглашаться, и я нередко оставался один и выглядел, наверное, как фанатик с его идеей–фикс.

Во всяком случае так было, когда Каганович, докладывая Сталину, отметил, что военные товарищи с пониманием отнеслись к экономическим трудностям в переделке приграничных железных дорог. И понадобился Г. К. Жуков на посту начальника Генерального штаба и Н. Ф. Ватутин на посту его первого заместителя, чтобы сдвинуть с места это важнейшее дело. Но пришли они в Генштаб слишком поздно, в начале сорок первого года, и физически невозможно было до июня завершить огромный объем работ по перестройке всей железнодорожной сети приграничных областей и республик. Время было упущено, мы опоздали и во многом также по этой транспортной причине оказались битыми в первые месяцы войны.

Г. А. Куманев: Насколько мне известно, Ваша последняя должность перед войной — работа в Народном Комиссариате государственного контроля СССР. Как произошло, что Вы были переведены в этот наркомат, который возглавлял небезызвестный Лев Мехлис, зловещая роль которого в проведении «чисток» и истреблении военных кадров проходит через многие документы и воспоминания очевидцев? Какой круг задач решал Наркомат госконтроля и его глава, чем конкретно занимались Вы на новом посту?

И. В. Ковалев: Во второй половине мая 1941 г. меня вызвали в Управление кадров ЦК ВКП(б). В кабинете секретаря ЦК Георгия Максимилиановича Маленкова находился Лев Захарович Мехлис, член Оргбюро ЦК, нарком государственного контроля СССР и заместитель Председателя СНК СССР. Маленков спросил меня:

— Готовы ли перейти на работу в Наркомат государственного контроля?

— Чем я провинился? — спросил я.

— Ничем, — сказал Мехлис. — Мне нужен помощник, хорошо знакомый с железной дорогой. Помните, о чем мы с Вами говорили на партийной конференции в Смоленске?

— Помню.

— Согласны перейти к нам?

— Категорически против, — сказал я и объяснил, что после военной академии не хотел уходить из армии на железную дорогу; потом не хотел уходить с Западной дороги в аппарат НКПС, в обоих случаях подчинился партийному решению. Я практик, на практической работе чувствую себя на месте. А контролер из меня никакой.