Русская Атлантида

Эти княжества продолжают причудливо дробиться, и только в конце XIV века намечается другая тенденция: к собиранию земель. В ряду самых обычных, самых заштатных и Московское княжество – будущий центр северо-востока, а потом и «Всея Руси».

И возникает естественнейший вопрос: а почему вообще на северо-востоке зреют такие мощные силы?

На этот вопрос я в состоянии дать только один ответ: а потому, что на северо-востоке всегда очень много ресурсов!

Границы Юго-Западной, Галицко-Волынской, Северо-Западной Руси неизменны всю их историю, с VIII—IX веков. Северо-Восточная Русь постоянно растет, прирастает, двигаясь на восток – за Волгу, в Приуралье, Башкирию, Сибирь.

С XI по XVI века Северо-Восточная Русь увеличивается в размерах в несколько раз.

Это, конечно же, только экстенсивный рост. Но этот экстенсивный рост так стремителен, что позволяет Северо-Восточной Руси расти, крепнуть, накачивать экономические и военные мышцы значительно быстрее, чем благодатному юго-западу и динамичному, активному северо-западу.

Русские ученые, писатели, общественные деятели потратили немало слюны и чернил, чтобы обосновать нехитрый тезис. Мол, русских, коренных европейцев, совратили злые азиаты-татары. Это татары научили самих русских рабству, затворничеству женщин, холопству, жестокости, внедрили в русское общество идею «вековой дремотной Азии», опочившей на московских куполах… одним словом, сделали русских хотя бы частично азиатами.

Теперь же цель русских – преодолеть татарское наследие и опять сделаться европейцами. Ярче всего эта нехитрая идейка проводится, пожалуй, в прекрасных стихах графа Алексея Константиновича Толстого.

Нехитрая, слишком нехитрая идейка, но потенциал ее велик. Если мы европейцы, лишь временно оторванные от истинного Отечества, то и «возвращение в Европу» закономерно и оправданно, даже решительно необходимо. И меры, принимаемые Петром I и его последователями, правильные, нормальные меры: нечего здесь отпускать бороды, носить сарафаны, блюсти посты, слушать колокольный звон, цепляться за традиции и вообще оставаться русскими.

Нехитрая идейка становилась оправданием почти всего, что выделывал со страной «дракон московский» Петр I, напрасно прозванный Великим.

Идейка позволяла и самому народу, без отечески мудрых решений своих царей, постепенно склоняться к Европе.

Никакая культура не любит новшеств – мы об этом уже говорили. А вот вспоминать культура любит. Стоит убедить людей, что новшество – вовсе не новшество, а хорошо забытое старое, что так жили предки, и новшество тут же превращается в нечто почтенное и очень даже желанное. Так было с идеей европейского Возрождения, когда появившиеся новшества, огромный по масштабу сдвиг в культуре объяснялся просто: возвращением к Греции и Риму.

Так вот и здесь: идейка исконного русского европейства, порушенного злыми татарами, обеспечивала процесс русской модернизации.

Но есть, по крайней мере, один пример (пример значительный и яркий) того, как еще до монголов появилось то, что позже приписывалось «повреждению нравов» из-за татарского ига. Чтобы стать властителем всей Суздальской земли, ввести режим жесткого единодержавия, отказа от всего роднящего Русь и Европу, Андрею Боголюбскому не понадобились никакие монголы.

Да и жил он и погиб более чем за полвека до монгольского нашествия. И если даже кто-то получал его вести себя так, а не иначе, то это были точно не татары. Непременно найдутся любители найти у него учителей-евреев или на худой конец хазар… Хотя всякий, кто дал себе труд изучить личность Андрея Боголюбского, сильно усомнится, что на него можно было иметь хоть какое-то влияние и чему бы то ни было подучить. Этого он даже отцу, Юрию Долгорукому, и то не слишком позволял.

Став князем в Ростове, Андрей Боголюбский выгнал оттуда младших братьев и племянников и покинул богатый вечевыми традициями Ростов, перенес столицу во Владимир, где не было веча.

Там он показал себя не самым худшим из русских князей и делал немало разумного: населял Владимир купцами и ремесленниками, заботился о промыслах, построил Успенский собор. Однако не полагался на бояр и старшую дружину. Видимо, были причины. И выслал за пределы княжества старших бояр, служивших его отцу. И правил, опираясь на «молодшую дружину», на «отроков», преданных ему лично.

По словам летописца, он хотел быть «самовластием» Суздальской земли… и стал.

Первым на Руси Андрей Боголюбский последовательно опирался не на землевладельцев-бояр, которые от него мало зависели, а на тех, кто зависел лично от него: от данной им земли, от пожертвований и кормлений. Выставляя вон всех, кто служил его отцу, был экономически независим и мог с ним поспорить, Андрей Боголюбский окружал себя лично преданными людьми.

Первым на Руси пытается вторгнуться Андрей Боголюбский и в дела Церкви: выгнать из Ростова неугодного ему епископа Леона и поставить своего епископа Феодора. Князь хотел даже создать вторую митрополию на северо-востоке, помимо киевской, и все с тем же Феодором, своим человеком, во главе. Получилось плохо, потому что патриарх Константинопольский новую митрополию основывать отказался.

Даже окружив себя «молодшей дружиной» и «отроками», Андрей не остался во Владимире, а построил укрепленный княжеский городок Боголюбове и возле него – знаменитый Спас-на-Нерли, при впадении Нерли в Клязьму. Даже сейчас белокаменное чудо Спаса и Успенского собора производит сильнейшее впечатление. Даже на тех, кто видел Зимний дворец, Кремль и Владимирскую горку, – производит. А тогда свежий тесаный камень сахаристо сверкал на солнце, и Спас-на-Нерли, поставленный на насыпи, посреди заливного Богородичного луга, при слиянии рек, был виден за десятки верст. Храм был первым, что бросалось в глаза купцам, послам, боярам и дворянам, приезжавшим в Боголюбове или Владимир, поднимавшимся по Клязьме или спускавшимся по Перли.