Мятежное православие

Весело переругиваясь с проезжающими, ждали своей очереди попасть на столбовой торговый путь извозчики хлебных, полотняных, кожевенных, конопляных, железных обозов. Даже и не заглядывая под кроющие телеги рогожи, путешественник мог определить, чем ищут порадовать покупателей местные продавцы в добротных суконных армяках и важные купчины-оптовики в узорчатых бархатных и шелковых кафтанах. Звон молотов летел над полями из многочисленных кузниц, мерно поскрипывали в окрестных домах ткацкие и чесальные станки, нередко ветерок доносил густой запах кож и поташа, дворцами высились по сторонам амбары… На ярославских пристанях в несколько рядов швартовались огромные — на триста и пятьсот человек команды — струги, разгружаемые и загружаемые целым войском работных людей.

Путешественнику, знакомому с торговым путем, без всяких расспросов был виден стройный порядок в кажущемся вавилонском столпотворении на ярославском перевозе через Волгу. Вот с северной стороны на южную, московскую, тяжелые паромы везут пухлые мешки с солью — она пойдет в столицу, которая, как звезда, разбросала на все стороны лучи торговых трактов. Немало соли грузится на суда, идущие вверх и вниз по Волге — в Тверь и дальше на запад или на юго-восток, до реки Оки, до Макарьевской ярмарки и далее во многие концы. С севера везут и другие мешки — с хлебом, которого там хватает и для российской, и для заграничной торговли. Потоки этих и других товаров уже сведены в большие партии в Вологде.

Туда, в славный город с белокаменным Софийским двором на холме, устремляются с ярославского перевоза московские обозы, борясь за место на тракте с обозами, принявшими товары с речных судов. К привычным запахам добавляется запах соленой, сушеной и свежей рыбы, икры, дичины — она едет на север. Там, правда, много своей рыбы, но ведь речная ценится больше морской! На севере есть и богатые рыбой реки — кто купит волжскую белорыбицу, когда ее можно взять даром, только не ленись забросить невод? Наивности такого вопроса улыбнулись бы бородатые купчины: вестимо, что привозное слаще, а русский человек любит разнообразие в пище: найдет место в желудке для рыбки и с Северной Двины, и с Ахтубы. Недаром и с севера на юг не пустыми идут рыбные телеги!

От них стараются держаться подальше крепкие повозки с красным товаром, скупленным по всей России и в южных портах. Тонкие изделия: ткани, вышивки и кружево, ажурный металл, расписная керамика, кожаное плетение — соседствуют в повозках-сундуках с товарами из Туркестана, Индии и Китая. Часть роскоши купится на Русском Севере, но самое выгодное — транзит в Западную Европу, где на Амстердамской бирже за все дадут высокую цену. Потому и звучат над столбовой дорогой иноземные слова — это купцы вдалбливают своим взятым для научения наследникам навыки разговора с «галанскими» (голландскими. — А.Б.), «аглицкими», «францужскими», «светскими» (шведскими. — А.Б.) и прочими «немцами» (как называли западных иноземцев, в отличие от турок, кызылбашей-персов, цинов-китайцев и т.п.).

Иноземные купцы появляются, впрочем, и собственной персоной, но их сравнительно немного — тех, кто имеет привилегию торговать дальше Вологды. В Вологде их гораздо больше, а в славном Архангельском порту — хоть пруд пруди. Там на рейде и у причалов леса мачт со всеми флагами, огромные склады на берегу, хотя приезжие больше грузят на свои суда, чем свозят на берег товаров. В России маловато драгоценных металлов — вот товар, который охотно берут и купцы, и государство за труды своих промышленников. Кто не знает, что, встретившись в море, враждебные западные эскадры рвут друг другу паруса из русской парусины ядрами из русского чугуна, прежде чем начать прокалывать колеты из русской кожи шпагами русской стали, а затем заедать победу или поражение русским хлебом? Немало на московском тракте и иноземцев, ищущих применения своим способностям в России, где любят мастеров (особенно дипломированных) и разрешают по-своему молиться и лютеранам, и кальвинистам, и англиканцам, и католикам, и всем прочим, ревностно уничтожающим друг друга на Западе. Прожив довольно долго в Холмогорах и получив наконец из Москвы проезжие грамоты, иноземцы, несколько ошалев от гама, бродили по деревянным тротуарам Вологды, которая казалась им весьма большим и многолюдным городом, изобилующим каменными домами. Без привычки найти подводы для поездки в Москву было нелегко, хотя город бурлил от наплыва торговых и работных людей.

Русский путешественник, прибывший с большим торговым караваном, недолго любовался белокаменным вологодским кремлем. Прохожие без затруднений указали его извозчикам дорогу к подворью Соловецкого монастыря, снаружи напоминавшему небольшую крепость полкилометра в длину и метров двести в ширину, раскинувшуюся на высоком берегу реки Вологды. Склады товаров, зерновые амбары, каменные палаты для соли, дворы монастырских служителей и гостиные для приезжих плотно заполняли дорогую (земля была недешева) территорию подворья. В один из гостиных дворов приезжий сгрузил с подвод собственные припасы и большой сундук с книгами. Под берегом у пристаней виден был лес мачт монастырского флота. По лесенке, сторонясь забитого телегами и грузчиками взвоза, человек спустился к судам, чтобы договориться о путешествии на Соловецкие острова.

Река Вологда не широка, и, чтобы оставить свободным фарватер-стрежень, суда ставились у пристаней по обоим берегам в одну линию. Под монастырским двором было пришвартовано шесть насадов — больших судов по 35–50 метров в длину. Между ними стояли два дощаника длиною примерно по 35 метров каждый. Более мелкие суда — павозки — стояли с краю пристани, приткнувшись носами к речному берегу. Удивительна была слаженность, с которой команды судов поднимали из трюмов и сгружали на монастырские телеги огромные рогожи с солью. Любопытство заставило приезжего осведомиться у распоряжавшегося разгрузкой монаха об объеме привезенного. Тот так же спокойно, как отдавал приказания грузчикам, ответил, что по смете на шести насадах и двух дощаниках должно быть чуть более 3200 рогож, то есть свыше ста двух тысяч пудов соли. Конечно, была на судах рыба и всякие мелочи, сгружавшиеся отдельно.

Одновременно с разгрузкой шла и погрузка монастырских судов. Часть товаров — листы железа и слитки меди, связки канатов с монастырской мануфактуры, рожь, пенька, лен и меха — перевозилась к Архангельскому городу для продажи. На монастырский обиход была закуплена всякая лавочная мелочь — мед и воск, чеснок и лук, мыло, сукно крашеное и беленое и прочее и прочее. В огромных количествах грузилась рожь, меньше — пшеница, еще меньше — различные крупы и всяческие деликатесы. В мешках загружался овес, ячмень, горох, толокно, конопляное семя, в бочках — коровье масло (на пристани бочки стояли целыми стенами), в чанах — мясо, в ящиках — гвозди и иная железная мелочь, в связках — овчины, кожи дубленые и разноцветные тонкие (юфть), в рулонах — полотна всех видов, холсты и рогожи, в коробьях — шубы, нитки и т.д. Казалось, монастырские суда взялись снабдить всем необходимым большой город, а не одну лишь обитель, затерянную в соленых водах Белого моря. Трудно было вообразить, что вологодский монастырский двор примет этим летом еще не один караван судов — и не один караван загрузит в обратный путь.

Впрочем, и невооруженным глазом было заметно, что привезено в Вологду больше, чем повезется назад. Загруженные насады стояли в воде довольно высоко, показывая на бортах широкие зеленые от водорослей полосы. Верхние палубы, над которыми в пути натягивались полотняные навесы, оставались вовсе пустыми. Они, как и расположенные под палубами каморки, предназначались для сотен паломников, толпившихся на берегу в ожидании, когда можно будет договориться о перевозе с важными, знающими себе цену десятниками.