Мятежное православие

Разумеется, официальная церковь, ее цензура, проповедники и печать не оставались в долгу, приписывая Толстому все и всяческие пороки, изображая его чуть ли не дьяволом во плоти, всячески стремясь ограничить распространение его взглядов и опорочить писателя. Выдающиеся писатели и ученые церковного звания не участвовали в этой травле. Те же «умственные силы» Синода, те деятели официальной церкви, кто мешал Толстому и нападал на него, напоминали пигмеев, пытающихся связать гиганта нитками и заглушить его голос своим писком. Терпя поражение за поражением, духовное ведомство все более склонялось к крайним мерам относительно писателя.

В 1886 году обсуждалась мысль о заточении Толстого в Суздальский монастырь-тюрьму. В 1888 году херсонский архиепископ Никанор писал, что «мы (Синод. — А, Б,) без шуток собираемся провозгласить торжественную анафему… Толстому». В 1891 году в речи «О лжеучении графа Л.Н. Толстого» харьковский протоиерей призвал предать писателя анафеме; речь была опубликована, но не возымела действия. В 1892 году до Толстого дошла весть, что за отлучение его от церкви выступает московский митрополит; мнение Синода было сформировано, обер-прокурор К.П. Победоносцев присоединился к нему. Однако император Александр III запретил открытое преследование писателя.

После смерти Александра III вопрос об отлучении Толстого вновь стал на повестку дня. О необходимости этого акта писал в 1896 году сам Победоносцев. Ко Льву Николаевичу неоднократно посылались духовные лица с целью склонить его к возвращению в православие. Граф был непреклонен и, принимая гостей, избегал разговоров на церковные темы. Однако он продолжал писать — и в ноябре 1899 года харьковский архиепископ Амвросий составил проект постановления Синода об отлучении Толстого, который по неизвестным причинам вновь не был принят. Возможно, церковные власти надеялись на «естественное» разрешение конфликта: Толстой был уже стар и, по-видимому, близок к смерти.

В 1900 году, когда газеты сообщили о серьезной болезни Льва Николаевича, по всем епархиям было «конфиденциально» разослано письмо «О запрещении поминовения и панихид по Л.Н. Толстом в случае его смерти без покаяния». Подписано оно было первоприсутствующим членом Синода митрополитом Иоанникием. Помимо указанного в заглавии и мотивированного в тексте предписания, в письме прямо говорилось, что Толстой достоин анафемы: «Таковых людей Православная Церковь торжественно, в присутствии верных своих чад, в Неделю православия объявляет чуждыми церковного общения».

Особое озлобление духовного ведомства было связано с выходом в 1899 году романа «Воскресение». Несмотря на многочисленные цензурные исправления и изъятия, роман сохранял колоссальную обличительную силу. Помимо прочего, под именем Топорова Толстой вывел в романе обер-прокурора Синода Победоносцева. Он, по словам писателя, «как и все люди, лишенные основного религиозного чувства, сознанья равенства и братства людей, был вполне уверен, что народ состоит из существ совершенно других, чем он сам, и что для народа необходимо нужно то, без чего он очень хорошо может обходиться. Сам он в глубине души ни во что не верил и находил такое состояние очень удобным и приятным, но боялся, как бы народ не пришел в такое же состояние, и считал, как он говорил, священной своей обязанностью спасать от этого народ.

Так же, как в одной поваренной книге говорится, что раки любят, чтобы их варили живыми, он вполне был убежден, и не в переносном смысле, как это выражение понималось в поваренной книге, а в прямом, — думал и говорил, что народ любит быть суеверным.

Он относился к поддерживаемой им религии так, как относится куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры любят, и едят ее, и потому их надо кормить падалью» ^{160}.

В декабре 1900 года Л.Н. Толстой так охарактеризовал обер-прокурора Синода в письме к императору Николаю II: «Из всех этих преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека, это дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам, злодеем, имя которого, как образцового злодея, перейдет в историю — Победоносцевым».

К.П. Победоносцев (1827–1907), чья неукротимая «охранительная» деятельность усугубила глубокий кризис Русской православной церкви и привела, по словам Г. Флоровского, к «отступлению Церкви из культуры» ^{161}, решился наконец на шаг, ставший подлинным символом этого «отступления». Считается, что инициатива отлучения Толстого исходила от митрополита Антония, ставшего в 1900 году первоприсутствующим членом Синода. Есть, однако, обстоятельства, заставляющие сомневаться в этом.

Антония характеризуют как человека безвольного, о котором сам Победоносцев говорил в досаде: «Кто нашего митрополита, как метлу, в руки возьмет, тот и метет». Первоначальный текст синодального послания об отлучении писателя был написан лично обер-прокурором, причем, по воспоминаниям участника событий, Синод, посвятивший обсуждению текста целых два заседания, занимался в основном смягчением тона послания. По-видимому, Антоний, «совершенно неожиданно и в настойчивой форме» потребовавший отлучения Толстого (как вспоминал служащий Синода В. Скворцов), выступил на этот раз в роли «метлы» в руках Победоносцева.

Не следует идеализировать состав Синода (митрополиты Антоний, Феогност, Владимир, архиепископ Иероним, епископы Иаков, Маркелл и Борис), принимавшего решение об отлучении Толстого, но нельзя не обратить внимание на его колебания и даже некое скрытое противодействие озлоблению Победоносцева. Синодальное послание, по его замыслу, должно было грянуть со страниц «Церковных ведомостей» 17 февраля, накануне Недели православия, когда в кафедральных соборах при торжественной архиерейской службе звучала «анафема» врагам православной церкви. 11 февраля митрополит Антоний писал Победоносцеву, что «теперь (выделено мной. — А.Б.) в Синоде все пришли к мысли о необходимости обнародования… суждения о графе Толстом… Это не будет уже суд над мертвым, как говорят о секретном распоряжении (не служить по Толстому панихид. — А.Б.), и не обвинение без выслушания оправдания, а “предостережение” живому…». Тем не менее сомнительно, чтобы Синод был единодушен: публикация послания об отлучении Толстого задержалась на целую неделю по сравнению с намеченным сроком. «Определение Св. Синода» появилось на страницах «Церковных ведомостей» 24 февраля, а 25 февраля было на видном месте перепечатано почти всеми газетами.

«…Все силы Ада, — гласило “Определение”, — по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви святой, которая пребудет непреодоленной во веки. И в наши дни Божиим попущением явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой. Известный миру писатель, русский по рождению и воспитанию своему, граф Толстой в прельщении гордого ума своего дерзко восстал на Господа и на Христа его и на святое его достояние, явно пред всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь святая…

Он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской… отвергает все таинства Церкви… и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из Таинств, святую Евхаристию…»

Можно себе представить, какими словами был написан Победоносцевым проект послания, если после двухдневного «смягчения» его остался такой текст! Хитроумие (как им казалось) проявили члены Синода в определении меры наказания Толстому. «Определение» говорило не об отлучении писателя, а о самоотторжении его от православной церкви. «Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею».