Дубровицы

Кирпичная лемешовская церковь, поставленная на высоком берегу Пахры, удачно вписалась в окрестный пейзаж. Ее скромная архитектура не претендует на соперничество с творением Петровской эпохи в Дубровицах, она привлекательна своей простотой. План сооружения характерен для елизаветинского времени – квадратное основное помещение перекрыто высоким, напоминающим купол, граненым сводом и дополнено прямоугольными помещениями алтаря и притвора. С запада вплотную примыкает приземистая колокольня, которая придает определенное своеобразие силуэту памятника. Плоские фасады оживляют скромные белокаменные вставки в виде угловых пилястр, ленточных наличников и профильных карнизов (эта отделка частично закрыта поздними пристройками). Больше фантазии зодчие вложили в завершение храма, поставив на свод крохотный вычурный барабан и главу, будто приплюснутую сверху невидимой тяжестью.

При подъезде к Дубровицам со стороны Подольска удаленная лемешовская церковь привлечет внимание лишь на короткое время. Взгляд невольно вернется к сверкающей прямо по курсу золотой короне белокаменного дубровицкого столпа.

Рядом со Знаменской церковью усадебный дворец. Он выстроен несколько позже – в середине XVIII века и потом неоднократно перестраивался. Архитектуру дворца некоторые ценители классицизма называли «нелогичной» и даже «курьезной». С точки зрения строгости стиля им казались чрезмерно грузными фронтоны над южными боковыми выступами – ризалитами, а над северными, напротив, весьма легковесными. Конструктивно неоправданной казалась иным несколько завышенная центральная часть здания с полуциркульными окнами под карнизом. Все это нередко рассматривалось вне строительной истории сооружения. Некоторые ревнители классицизма усматривали даже «неумение мастера справиться со всеми сложностями композиции». Однако при более объективном анализе неизбежно следует вывод, что отступление от привычной для классицизма строгой и ясной планировки допущено не случайно. Все дело в том, что в основе дворца было сохранено построенное, очевидно, при С. А. Голицыне здание в стиле барокко. Его центральная часть первоначально не была завышена, с боков же имелись характерные для барокко ризалиты, которые позже надстроили классическими фронтонами.

Сохранились до наших дней возведенные в соответствии с замыслом середины XVIII столетия каменные флигели, которые располагались относительно главного дома на диагональных осях. Утрачен лишь один из четырех флигелей – северо-восточный. Зато хорошо сохранившийся северо-западный флигель дает неплохое представление об изначальной архитектуре дома. Во вкусе елизаветинского времени этот флигель оформлен парными пилястрами, а его окна – ленточными наличниками, позволяющими довольно точно датировать постройку 1750-ми годами.

Флигель состоит из двух одинаковых по величине палат, разделенных сенямн. На западном фасаде, невидимом со стороны дома, исчезли окна с барочным декором, появился новый дверной проем и была пристроена терраса, а вход с южной стороны закрыл деревянный тамбур. Раньше в этом флигеле находилась квартира управляющего усадьбой. Образующие парадный двор одноэтажные южные флигели, возведенные также при С. А. Голицыне, были основательно перестроены в конце XVIII века, получив тогда отделку в стиле классицизма.

К елизаветинским временам относится и устройство в Дубровицах французского парка, ныне почти утратившего признаки регулярности. Парк занимал участок к западу от дворца, в конце его были построены служебные корпуса. Знаменский храм в этот период ни в ремонте, ни в переделках не нуждался. Владелец Дубровиц ограничивался лишь ежегодными указаниями мажордому Татаринову «О довольствии священника Иоанна Семенова».

После смерти С. А. Голицына в 1758 году Дубровицы достались его младшему сыну Алексею Сергеевичу (1723-1765), который, выйдя в отставку в звании полковника, поселился здесь безвыездно. Жизнь этого Голицына завершилась незаметно. Погребли его в родовой усыпальнице московского Богоявленского монастыря. А. С. Голицын оставил после себя долги и расстроенное хозяйство. Его наследник, двадцатипятилетний гвардейский офицер Сергей Алексеевич Голицын (Второй), вынужден был с имением расстаться. Он продал знаменитые и славные Дубровицы своему полковому командиру Григорию Александровичу Потемкину, фавориту императрицы Екатерины II.

Более ста лет Голицыны владели Дубровицами. И какое неуклонное скольжение вниз: от спесивого князя Бориса Алексеевича, который так и не признал себе ровней никого из окружения Петра I, до никому не известных теперь его потомков, вынужденных продать фамильную собственность временщику.

С. А. Голицын (1756-1795), прослужив всю жизнь в лейб-гвардии Преображенском полку, вышел в отставку в чине бригадира. Где, в каком имении закончил он свои дни, неизвестно. Дубровицы к тому времени давно ушли и из рук Потемкина.

В архивах пока не найдено купчей Г. А. Потемкина на Дубровицы. Усадьбой этот вельможа владел недолго- с 1781 по 1789 год. За эти годы занятый ответственными поручениями императрицы на юге России фаворит и светлейший князь мог побывать в Дубро'вицах считанное число раз, да и то проездом.

Григорий Александрович Потемкин (1739-1791), сын небогатого смоленского помещика, появился в Москве в 1746 году. Позже он учился в Московском университете вместе со своим родственником Д. И. Фонвизиным (будущим автором «Недоросля» и «Бригадира») и Н. И. Новиковым, ставшим крупным книгоиздателем.

Вместе с Новиковым Потемкин был отчислен из университета «за леность и нехождение в классы», хотя способности обоих заурядными никак назвать нельзя. В одно время поступили они и в гвардию. Служивший в кавалерии Потемкин был взят ординарцем к принцу Георгу Голштинскому и в чине вахмистра принял участие в дворцовом перевороте 1762 года. Он конвоировал в Ропшу Петра III, где тот был задушен.

В числе других лиц Екатерина II наградила Потемкина за участие в этих событиях. В списке отмеченных «вахмистру Григорьи Патиомкину» следовало два чииа по полку и 400 душ в Куньевской волости Московского уезда.

В первые годы правления Екатерины II Г. А. Потемкин не занимал высокого положения. До 1768года он служил в Синоде, потом был определен камергером ко двору императрицы. В год начала войны с Турцией Потемкин снял придворный мундир и надел военный, отправившись искать удачу в действующие полки. Главнокомандующий русской армией П. А. Румянцев в донесениях Екатерине отмечал личную храбрость ес бывшего камергера, который к концу войны был произведен в генерал-поручики.

Незадолго до Кючук-Кайнарджийского мира последовало неожиданное возвышение Потемкина. В феврале 1774 года он был определен в генерал-адъютанты императрицы, в октябре пожалован подполковником лейб-гвардии Преображенского полка (полковником считалась сама императрица), произведен в генерал- аншефы и назначен вице-президентом Военной коллегии. У героя русско-турецкой войны фельдмаршала Румянцева появился опасный соперник. Впрочем, Екатерина оценила сначала иные качества нового фаворита. В письме к барону ГримМу она объясняла причину своего внезапного расположения к Потемкину, сравнив его с получившим быструю отставку фаворитом Васильчиковым: «Я удалилась от некоего прекрасного, но очень скучнаго гражданина, который тотчас же был замещен, не знаю сама, как это случилось, одним из самых смешных и забавных оригиналов сего железного века».

Среди всех временщиков этот «оригинал», по общему признанию современников и историков, был наиболее выдающейся личностью. Один из его биографов А. Г. Брикнер, должно быть, справедливо отмечал: «В характере Потемкина соединены были совершенно противоположные качества – добро и зло, добродетель в пороки, замечательные умственные способности и большие нравственные недостатки. Он был в одно и то же время замечательным государственным деятелем и легкомысленным сибаритом, представителем всеобъемлющих проектов Екатерины и своенравным, корыстолюбивым аферистом. В нем были соединены гениальность и сила, героизм и фанфаронство, идеализм и цинизм, культурная утонченность и тупое варварство, гуманность и кичливое самолюбие, ум и сумасбродство».