Мангазея

Некоторые молодые русские парни подолгу жили в юртах, вели совместный промысел и нередко женились, и детей имели — таких же, как матери, широкоскулых мальчишек и девчонок, с глазами цвета спелой вишни. Тобольские стрельцы и казаки не знали языка самоедов и остяков, поэтому и в остроге, и при сборе ясака выбирали толмачей из числа знающих русский язык самоедских женщин. А те толмачили всегда в пользу своих русских мужей — скрывали их соболиные промыслы, упромышленную пушнину. Надеялись пустозерцы и на то, что среди целовальников найдутся свои люди — выручат. С такой мыслью отправились они на промысел в тайгу.

А Данила Наумов подумал, как он был прав, когда предполагал, что Леонтий Плехан встретится с мангазейскими воеводами и что это первое плавание поморов в Мангазейский острог скажется на всей судьбе Мангазеи.

И СРУБИША ГРАД МАНГАЗИЮ

Дела надолго оторвали Данилу Наумова от вечернего занятия, а вместе с тем ему удалось выяснить далеко не все о Мангазее. Он уже знал о поморах-мангазейщиках, о тех путях, которые они освоили, и которыми ходили из своих слобод и городов на реку Таз, о Мангазейском морском ходе. Знал даже некоторых из мангазейщиков по имени и отчеству, выяснил и то, почему Борис Годунов послал на реку Таз первых воевод и построил Мангазейский острог. Но когда и кем был построен город Мангазея, ответа не нашел. Только вернувшись из трехнедельной поездки по Нижней Тунгуске, где пришлось заниматься сбором ясака, Данила возобновил свое чтение. На глаза попался интересный документ — «Список мангазейскому городу, и наряду, и зелью, и свинцу и всяким пушечным запасам, и что в Мангазейском городе всяких служилых людей, и что кому им мангазейским служилым людям государева царева и великого князя Михаила Федоровича всеа Руси оклад, денежное и хлебное жалованье». Составили этот список при воеводах Ефиме Мышецком и Андрее Волохове в 1626 г. Однако в «Расписном списке» не говорилось, зачем понадобилось строить на реке Таз город вместо острога, кто его строил и когда. Поэтому, как всегда в таких случаях, Наумов обратился к русским и сибирским летописям.

В 1601–1603 гг. Россию поразил страшный голод, особенно северные и центральные уезды. Тысячи крестьян бежали от помещиков, спасаясь от крепостной неволи и голода, в Северскую Украину. В 1603 г. на юге вспыхнуло первое крупное открытое восстание крестьян против феодалов. Борису Годунову пришлось отбиваться от полчищ, подступивших к Москве. В 1604 г. русскую границу перешел самозванец, объявивший себя царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного, якобы спасшимся от убийц в Угличе. В апреле 1605 г. скоропостижно скончался Борис Годунов. Центральная власть была ослаблена. В стране наступила «смута». Ослаблена была царская власть и в Сибири. В малодоступные районы Сибири хлынул поток беглых крестьян. По Мангазейскому морскому ходу через Ямал и по «Черезкаменному пути» шли обездоленные люди. В Сибири они искали спасения от своих поработителей, польско-литовских и шведских войск. Многие из них заводили здесь «бунты» в ответ на притиснения воевод, подбивали на такие выступления местное население, недовольное царскими поборами. Росло с каждым годом сопротивление самоедов и остяков. При первых же попытках покорить их организовывались они в значительные группы и нападали на стрелецкие отряды. По рассказу березовского казака Нестерка Иванова, в 1604 г. «сидел он, Нестерка, на Енисее от самояди в осаде восемнадцать недель». Подступили самоеды и к Мангазейскому острогу, и стрельцы с трудом их отбили.

Правда, к 1607 г. воеводам удалось подчинить своей власти значительную территорию на реке Таз и на Оби. В ясачной книге Мангазеи под 1607 г. отмечено, что платили ясак самоеды рода Мангазеянин непосредственно в острог, а самоеды под именем инбаки, жившие в верховьях реки Таз, — в Инбацкое зимовье. Казаки и стрельцы дошли и до верховьев Енисея, где обязали остяцкий род Ектесей платить ясак. Продвижение их отмечено и в сторону реки Турухан, где была объясачена «туруханская самоядь». А березовский казак Микула Кашлымов проник даже на Нижнюю Тунгуску и собрал дань с кочевавшего там лесного племени тунгусов.

Тобольские воеводы — единственные в те «смутные годы» правители Сибири — всемерно стремились укрепить и расширить Мангазейский острог. Вот почему, отпуская на реку Таз воевод Булдакова и Елчанинова, они приказали укрепить острог, поставить гостиный двор для торговых людей, выдали им 10 пудов пороха и свинца. Не рассчитывая, очевидно, на крепость острожных стен, просили их быть поласковее с ясачным населением, пригласить лучших людей в съезжую избу — «из волостей и из юртов, по скольку человек пригож, а самим в съезжей избе быти в цветном платье, и сказати им потомуж государево царево и великого князя Бориса Федоровича… жалованное слово, что царское величество их пожаловали, велели их во всем беречи, чтоб им насильство и убытка и продажи ни которые ни от кого не было, а ясаков лишних имать с них и вновь прибавливать не велел… А с бедных людей, кому платить ясаков не мочно, по сыску, имать ясаков не велел, чтоб им мангазейским и енисейским всяким людям ни в чем нужи не было; и они б, мангазейская и енисейская самоядь, всякие люди жили в царском жалованье в покое и в тишине…». Воеводам надлежало накормить и напоить старейшин родов и отпустить их домой. А что касается служилых людей, стрельцов и казаков, то тобольские воеводы записали особым пунктом: «смотрети и беречи накрепко, чтоб оне не воровали и не грабили, и мангазейской самояди и торговым людям насильства и продажи и убытков не чинили». Мангазейских воевод предупреждали о том, чтобы следили за теми, кто подстрекает самоедов и остяков на восстание против царя. В наказной памяти не забыты были и меры, так сказать, духовного свойства. С воеводами направлялся в Мангазею «на житье» поп Яков с женою и с детьми. Вез он туда «церковное строение, образа, книги и колокола».

Однако все эти меры не гарантировали безопасность небольшого Мангазейского острога, и поэтому в 1606 г., направляя на реку Таз — уже от имени самозванца Лжедмитрия I — воевод Давыда Васильевича Жеребцова и письменного голову Курдюка Петровича Давыдова, Тобольск распорядился построить на месте острога Мангазейский город. То, что этот город был срублен при Жеребцове и Давыдове, Данила Наумов нашел точные документальные доказательства. В древней летописи Мангазеи, которая велась в соборной церкви Троицы, он отыскал такую запись: «Во 115 (1607) году зарублен город Мангазея на Тазу реке, а зарубил тот город Давыд Жеребцов». Сопоставляя наказные памяти первых воевод, он увидел, что именно после Давыда Жеребцова в них стали писать отсутствующую в прежних документах фразу, а именно: принять дела у Жеребцова и Давыдова «от города и острога и на городе и на остроге наряд и казну зелья…». В наказах до Жеребцова она читалась так: принять «…острог и на остроге наряд, и казну зелья». Наказ, в котором впервые упоминалось слово «город», выдан в 1608 г. мангазейским воеводам Ивану Нелединскому и письменному голове Степану Забелину от имени царя Василия Ивановича Шуйского. Итак, выходило, что город Мангазея был построен при воеводах Жеребцове и Давыдове.

Что же представлял собой этот легендарный город? Вот здесь и пригодился «Расписной список» 1626 г. Судя по нему, Мангазея не отличалась ничем особенным от других рубленых русских средневековых городов Севера. В ней имелась крепость — кремль, крепостная стена, посад, кладбище, три церкви, гостиный двор, «государевы житницы». Но было в нем и такое, что не повторилось ни в одном русском городе. Здесь находилась аманатская изба — явление чисто сибирское. Городские постройки стояли на вечной мерзлоте, поэтому их фундаменты укреплялись на слое замороженной строительной щепы. Под фундамент подкладывались листы бересты, чтобы грунтовая вода не проходила в подвалы здания и не разрушала смороженного слоя. Строительство такого города, насчитывавшего, по некоторым данным, до 500 домов, в которых могли разместиться до 1000–1500 человек, не считая сотни казаков и стрельцов, требовало особого умения и немалого искусства.