Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы

В условиях режима, являвшегося оккупационным, воспринимавшимся большинством местного населения чужеродным, немецкая пропаганда сделала просчет в принципиальных установках. Приблизительно такие же ошибки совершила советская пропаганда вскоре после «освободительного похода» в Польшу.

Не получив требуемых территориальных уступок от официального финского правительства, СССР 30 ноября 1939 г. начнет войну с Финляндией. В сентябре 1939 г., когда советские войска вошли в Польшу, в глазах восточнославянского населения они выступили как сила, альтернативная войскам фашистской Германии. Теперь ситуация оказалась иной. Советская пропаганда, однако, попыталась использовать приемы идеологической войны, оправдавшие себя в предыдущий раз.

На первом этапе войны лозунг «Мы идем в Финляндию не как завоеватели, а как друзья и освободители финского народа от гнета помещиков и капиталистов» [493] должен был сыграть все ту же роль благовидного предлога для начала военных действий. В этом контексте «ненавистное народу плутократическое правительство» [494] «не подходило» на роль его законного представителя, поэтому 2 декабря 1939 г. в городе Териоки было сформировано Народное правительство Финляндской Демократической Республики под руководством коммуниста Отто Вилле Куусинена. Подписав с правительством Куусинена Договор о взаимопомощи и дружбе, советское руководство от казалось от каких-либо контактов с хельсинским правительством. Более того, 4 декабря состоялась встреча В. М. Молотова со шведским послом Винтером, который «сообщил о желании так называемого «финляндского правительства» приступить к новым переговорам о соглашении с Советским Союзом». Далее с нашей стороны последовали доводы, как две капли воды похожие на те, что приводились во время польского похода: «Тов. Молотов объяснил г. Винтеру, что Советское правительство не признает так наз. «финляндского правительства», уже покинувшего г. Хельсинки и направившегося в неизвестном направлении, и потому ни о каких переговорах с этим «правительством» не может теперь стоять вопрос». В советской пропаганде место «реакционных правителей Польши» автоматически заняли «реакционные правители Финляндии», которым, с точки зрения руководителей СССР, была «обеспечена… участь беков и мосьцицких» [495], как писал корреспондент «Правды», напоминая читателям о бегстве польского правительства в Румынию.

Развитие событий не оправдало надежды советского руководства и выявило неверное направление пропагандистской кампании. Создается впечатление, что советские пропагандисты просто не знали, с какими лозунгами идти к финскому населению и как работать среди него.

По инерции использовался лозунг воссоединения — на этот раз карельского и финского народов — в составе единого финляндского государства, т. н. Финляндской Демократической Республики. Советское руководство, давая установки органам пропаганды, фактически приравняло малочисленных карелов к многомиллионным украинскому и белорусскому народам.

Но явным фаворитом пропагандистской кампании была все же социально- политическая аргументация, именно она вызвала обращение к истории, но к истории недавней. Пресловутый «образ врага» в «Зимней войне» сращивался с врагом в войне гражданской. Элементом пропагандистской кампании становится новообразование «белофинны», которое должно было проассоциироваться у населения СССР, у личного состава РККА, у рабочего класса Финляндии не только с классовым врагом, но и с неизбежностью победы над ним, уничтожением «белогвардейского ада для трудящихся». Авторы советских пропагандистских текстов, не имея возможности называть финнов «единокровным братским народом», апеллировали, по большей части, к классовой солидарности трудового народа, описывая бедственное положение рабочих и крестьян в Финляндии. В негативном свете изображались государственные лидеры, которые довели «своей империалистической политикой до полного истощения свою страну». «Политические картежники», «потерявшие разум», «шуты гороховые из потомства «свиноголовых» — пожалуй, самые мягкие определения, которые давала финским правителям советская пресса. По мнению уже упоминавшегося В. Г. Крысько, листовки, содержавшие прямые оскорбления авторитетных руководителей Финляндии, во время «зимней войны» принесли советской пропаганде большой вред. Премьер-министра Каяндера, например, в них называли «орущим петухом», «извивающейся змеей», «маленьким, жадным хищником, у которого нет зубов». Маршала Карла Густава Маннергейма (1867–1951) клеймили как «кровавого палача финского народа» и «старую сволочь» [496]. В качестве примера красноречив текст советской пропагандистской листовки «Мясник Маннергейм» (рис. 16):

1910: Наемник русского царя Николая Кровавого.

1918: Убийца десятков тысяч рабочих, финский мясник.

1939: Золото, которое Маннергейм добывает из крови финских рабочих и крестьян.

1940: Ставленник богатых английских банкиров, провокатор антисоветской войны.

Рис. 16. Мясник Маннергейм

Однако авторитет Маннергейма в стране был настолько велик, что финские солдаты воспринимали эти оскорбления словно личные.

Советская пропаганда довольно легко справилась с задачей дискредитации политического руководства разгромленной фашистской Германией Польши, чему в большой степени способствовали действия самого польского правительства осенью 1939 г., а также политика польского государства по отношению к украинцам и белорусам Восточных воеводств за предшествующее двадцатилетие. Однако в советско-финскую войну ситуация сложилась совсем иная. В данном случае деятельность пропагандистской машины оказалась крайне неэффективной. Не удалось сформировать у военнослужащих противника негативной установки по отношению к войне. Вплоть до конца военных действий в стране преобладал консенсус о необходимости защиты от агрессора. Не оправдала себя ставка на единство интересов пролетариата всех стран — национальные интересы для финнов оказались в явной прерогативе. Стереотип положительного отношения народа Финляндии к своему политическому руководству так и не удалось сломать. Лозунг освобождения финского народа от «белофинской банды» оказался устаревшим и не актуальным для финнов.

Рис. 17. Финская агитационная листовка

Рис. 18. Финская агитационная листовка

В условиях тяжелой ситуации, сложившейся на финском фронте в начале 1940 г., пришлось перестраивать пропагандистскую работу в самой РККА, об «освободительной миссии» которой говорить уже не приходилось. Высокий боевой дух финской армии не шел ни в какое сравнение с боевым духом отступающего почти без сопротивления в сентябре 1939 г. Войска Польского.

Руководство Политического управления Красной армии было вынуждено перестраиваться «на ходу». 4 февраля 1940 г. в действующую армию была направлена директива ПУ РККА за № 29 «О задачах агитационно-пропагандистской работы в связи с финляндской войной». В директиве утверждалось следующее: вместо повседневного разъяснения личному составу, что основной задачей в этой войне является обеспечение безопасности северо-западных границ СССР и Ленинграда, некие (естественно, не названные) «комиссары, политработники, пропагандисты и агитаторы», а так же армейская и дивизионная печать либо вовсе умалчивали об этом, либо выдвигали на первый план вопрос об интернациональных обязанностях Красной армии и «о помощи финскому народу в его борьбе против гнета помещиков и капиталистов». В директиве утверждалось, что действующие в таком духе «схематично, по-книжному решают вопросы политического воспитания масс, отрываются от конкретной обстановки» [497]. Справедливости ради заметим, что финская контрпропаганда отдавала себе отчет в важности должности политического работника в РККА и роли политруков в «политическом воспитании масс», поэтому либо стремилась дискредитировать их в глазах рядовых служащих РККА (рис. 17), либо призывала к их физической ликвидации (рис. 18).