Севастопольская страда (Часть 3)

- Так-с, очень хорошо-с! - потер руки с довольным видом Раух и кивнул чиновнику, чтобы записал ответ Хлапонина. - Фамилия этого, за которого вы просили?

- Фамилия - Чернобровкин, имя - Терентий...

- Ну, вот видите как! - точно сам удивившись успеху своего допроса, обратился Раух к поручику Доможирову. - Итак, Терентий Чернобровкин! Отчество его?

- По отчеству - не знаю как, господин полковник.

- По отчеству он - Лаврентьев... Скажите, он к вам приходил и вы с ним говорили?

- Приходил, точно, и я говорил с ним, - повторил Хлапонин.

- Это было в отсутствие вашего дяди?

- Да, насколько помню, дядя уезжал куда-то... кажется, в Курск, припомнил Хлапонин.

- И этим отъездом своего дяди вы воспользовались, чтобы настроить против него этого самого вот негодяя Терентия Чернобровкина? - откинувшись на спинку кресла, почти выкрикнул Раух.

- Господин полковник! - изумленно проговорил Хлапонин и встал; он почувствовал, что испарина охватила его виски и лоб, а сердце начало беспорядочно биться.

- Сядьте! - приказал Раух трескуче.

- То, что я услышал от вас...

- Сядьте, я вам говорю! - и Раух показал пальцем на стул.

Хлапонин сел; стоять он все равно не мог бы больше, - он чувствовал сильную слабость не только в ногах, - во всем теле. Он даже оглянулся на дверь, за которой осталась Елизавета Михайловна, - не вошла ли она, услышав, что сказал этот голубой подполковник с немецкой фамилией.

- Восстановление же крестьян против их помещиков есть преступление политическое, - известно ли вам это? - тоном, не предполагающим даже и тени возражения, проскандировал Раух.

- Точно так, господин полковник, это мне известно, - пробормотал Хлапонин.

- Известно? Вот видите! А между тем вы... принимаете в отсутствие владельца имения у себя крестьян... (он посмотрел в бумаги) даже целыми семьями... и говорите с ними... О чем именно вы говорили с этим Терентием Чернобровкиным и его женой?

- Я не могу припомнить... этого разговора...

- Тогда я вам напомню-с! - Раух перевернул бумагу, посмотрел в нее и спросил: - Вы говорили, что имение должно было принадлежать после смерти вашего отца вам лично, но незаконно будто бы захвачено вашим дядей-опекуном? Это вы говорили?

- Я вспоминаю, что мы... говорили, как охотились вместе... когда я был еще кадетом, а он, Терентий, казачком у нас в доме, - с усилием проговорил Дмитрий Дмитриевич.

- Ага! Так что вы с ним, значит, старые приятели? - иронически спросил Раух и кивнул чиновнику. - Хорошего приятеля вы себе нашли!

- Могу ли я узнать, в чем же собственно обвиняется Терентий Чернобровкин, господин полковник? - спросил Хлапонин, почему-то несколько окрепнув.

- Задавать вопросы имею право только я вам, а не вы мне, - сухо ответил Раух, - вам же я советую чистосердечно сознаться в том, что вы, пользуясь приятельскими отношениями вашими, с отроческих еще лет, с этим самым Терентием Чернобровкиным, подбивали его на убийство своего дяди, чтобы имение перешло в ваши руки!

- Господин полковник! - снова поднялся Хлапонин.

- Сядьте! Попрошу вас сесть и отвечать мне сидя! - приказал Раух.

Но Хлапонин не сел. Он весь дрожал крупной дрожью... Он повернулся к двери и крикнул вдруг:

- Лиза!.. Лиза!

- Что такое? - изумился Раух и привстал над столом, но тут отворилась дверь и вошла Елизавета Михайловна.

От этой неожиданности все сидевшие за столом встали, а Хлапонин, шатаясь, пошел навстречу жене, приник к ней и зарыдал, как ребенок.

- Штабс-капитан Хлапонин контужен в Севастополе, господин полковник, контужен в голову, - шепотом ответил Доможиров на вопросительный взгляд, обращенный к нему Раухом. - Он один никуда не ходит, а только в сопровождении своей жены... Мне пришлось взять и ее тоже...

Жандармский унтер, дежуривший у дверей кабинета, не ожидал, что на крик оттуда ринется мимо него в дверь эта красивая, прилично одетая дама, и хотя он тоже вошел в кабинет своего начальника вслед за нею, но совершенно не знал, что ему делать, и остановился в выжидающей позе, выпятив грудь.

Елизавета Михайловна в первые мгновения совершенно не могла понять, что такое случилось тут, и, обняв приникшего к ней мужа, к которому привыкла уж за время его болезни относиться, как к своему ребенку, переводила изумленные глаза с знакомого поручика на незнакомого костлявого полковника, стараясь найти ответ хотя бы в выражении их лиц.

Она знала своего мужа после раны его и контузии как человека, слишком спокойно, болезненно безучастно относившегося ко всему, что творилось около него, и считала спасительным для него это спокойствие; она видела пробуждение в его памяти сильнейших из всех впечатлений жизни, - именно детских, и была за него рада; она переживала вместе с ним не менее радостное для нее возмущение его во время последней их беседы с Василием Матвеевичем; но таким потрясенным до глубины души она видела его вообще впервые, и ей показалось, что вот рухнуло сразу все воздвигнутое в нем ею с таким огромным, самоотверженным трудом, что за этим неожиданным для нее припадком слабости придет, может быть, полная ночь его рассудка, поэтому она спросила тихо, но строго, обращаясь к полковнику:

- Что такое сделали вы с моим мужем?

Высокая, с бледным и строгим лицом женщина, так неожиданно для Рауха ворвавшаяся в его кабинет, как бы спугнула царившую в нем карающую Немезиду*. Раух вышел из-за стола и сказал, поклонившись:

- Сударыня! Я не был осведомлен о том, что ваш муж настолько болен!.. Но в таком случае вы можете взять его домой, и мы допрос отложим до его выздоровления.

_______________

* Н е м е з и д а  - богиня возмездия у древних греков.

- Допрос, вы сказали? - изумилась Елизавета Михайловна. - Он разве обвиняется в чем-нибудь, мой муж?

- Если получены официальные касательно его бумаги, то, сударыня, мой долг выяснить все, чтобы не была допущена какая-нибудь грубая ошибка.

- Я прошу вас... господин полковник... прошу продолжать допрос! вдруг выпрямился и, сдерживая дрожь, бившую все тело, проговорил Дмитрий Дмитриевич.

- Потом, потом, не волнуйтесь! - отозвался на это Раух, слегка даже дотронувшись до его локтя, - мы это сделаем потом. Поезжайте домой к себе, отдохните, успокойтесь... Ведь мы не думаем же, что вы от нас куда-нибудь уедете, так как вам нет никакого смысла это делать. Гораздо лучше подумать, как очиститься от возводимых подозрений...