Севастопольская страда (Часть 3)

- Была, вы сказали? Как же так была? - и теперь улыбнулся продолжительнее, чем обычно, как будто желая этим выразить, что понимает его обмолвку и относит ее за счет контузии.

- Да вот оказалось так, что именно была... Пристав становой прислал оттуда письмо... Умер будто бы дядя, - с усилием проговорил Дмитрий Дмитриевич, а Елизавета Михайловна добавила:

- По-видимому, от воспаления в легких, потому что скоропостижно как-то умер.

- Ах, так вот оно что-о! - протянул сожалеющим тоном жандарм. - Умер, бедный, и вы даже не знаете, от какой болезни!.. А пристав разве не написал вам этого в письме?

- Нельзя и письмом назвать эту бумажку, какую он нам прислал, ответила за мужа Елизавета Михайловна. - Это было, как бы сказать, полицейское извещение о смерти, и только.

- Ну да, ну да, должностная бумажка, - понимающе кивнул головой поручик. - Должно быть, он думал, что подробности напишет кто-нибудь из дворни?

- Очевидно, именно так, но ведь никто из дворни там нашего московского адреса не знает, - сказала Елизавета Михайловна.

- Что же так? - удивился поручик. - Ведь дядюшка ваш, я думаю, по-родственному сам вас и провожал на станцию? - по-прежнему как-то беспечно и пусто и ненужно спросил Доможиров и поглядел тут же на ногти своей левой руки.

Этого пустого с виду вопроса все о том же дяде, а кроме того пристального внимания к своим ногтям со стороны молодого жандарма достаточно было для Елизаветы Михайловны, чтобы она поняла вдруг, что визитер их имеет и еще какие-то задние мысли, а не только заботу об ее муже, пострадавшем при защите Севастополя; в то же время она заметила, что и муж ее становится все более нетерпелив и беспомощен.

- Дядя не провожал нас на станцию, - вдруг ответил он, в упор глядя на поручика.

- Не провожал даже? Вот видите как! Должно быть, уж и тогда чувствовал себя нездоровым, - как бы внезапно догадался жандарм.

Дмитрий Дмитриевич беспомощно поглядел на жену по усвоенной в последние месяцы привычке прибегать к ее помощи во всех затруднительных и раздражающих случаях, и жандарм перехватил этот взгляд и сам обратился к Елизавете Михайловне самым вежливым тоном и с самой сладкой улыбкой:

- Не могу ли я попросить у вас стакан чаю, мадам?

Это обращение его вышло до того неожиданным, что Елизавета Михайловна начала даже извиняться, что не догадалась сделать этого сама, и вышла из комнаты, а жандарм, оставшись наедине с Хлапониным, как он и хотел, вынул небольшую записную книжечку из бокового кармана мундира и, заглянув в нее бегло, спросил вдруг:

- Скажите, господин капитан, вы ведь знали там, у вашего дяди, крепостного крестьянина Терентия Чернобровкина?

- Терентия? Как же не знал? Знал и давно знаю, - невольно оживившись при таком повороте разговора, ответил Хлапонин и теперь уже смотрел на жандарма неотрывно, ожидая объяснений.

- Давно его знаете, вы говорите? А как именно давно? - спросил жандарм.

- Это что же такое? Допрос, что ли? - очень удивился Хлапонин и встревоженно перевел глаза на дверь, в которую вышла жена.

- Нет, какой же допрос, - отозвался жандарм, впрочем, не улыбаясь. Беседа у вас же на квартире разве называется допросом? - И добавил как будто между прочим: - Скажите, этот Чернобровкин здесь теперь, с вами, в Москве?

Дмитрий Дмитриевич отшатнулся на спинку стула, поглядел на дверь, но овладев собою, спросил сам и даже с любопытством:

- А разве его нет в Хлапонинке? Куда же он делся?

Голубой поручик теперь уже не щурил глаза, - напротив, он и не мигал даже, он смотрел неподвижно, уставясь в глаза Хлапонина.

- Чернобровкин бежал, как вам хорошо это известно, - сказал он с оттенком презрения к нему, не умеющему как следует притворяться.

Этот неподвижный жандармский взгляд с оттенком презрения вздернул Хлапонина. Он теперь уже не взглянул на дверь. Он нашел в себе самом силы противостать голубому.

- Мне известно, вы говорите, господин поручик? Нет, мне неизвестно, что он бежал... А что он был назначен в ополчение, это я знал и даже с дядей говорил об этом. Но чтобы бежал он... Когда же это бежал?

- Совершив свое злодейское преступление, конечно, он должен был бежать, как же иначе? - сказал поручик, все так же не щуря уж глаз.

Как раз в это время Дементий, который мало был похож на камердинера, а больше на "кухонного мужика", внес на подносе стакан чаю, вазочку сахару и сухари, а следом за ним вошла и Елизавета Михайловна.

- Слышишь, Лиза, Терентий, оказывается, бежал! - тут же обратился к ней Хлапонин. - И... что такое еще он сделал? Да, злодейское преступление какое-то сделал, потом бежал.

Дементий ушел, а Елизавета Михайловна не села на свое прежнее место, очень пораженная тем, что услышала о Терентии. Только теперь поняла она, зачем именно пришел к ним этот жандармский поручик, и тут же связала смерть Василия Матвеевича со словами "злодейское преступление".

- Уж не убил ли он Василия Матвеевича, а? - спросила она встревоженно и мужа и одновременно поручика в голубом мундире.

А поручик Доможиров, не прикасаясь к стакану, переводил заострившиеся глаза с нее на ее мужа, стараясь не пропустить ни одной черточки на их изумленных лицах. И это была решающая для них минута.

Он пришел с готовым уже обвинением против них обоих, создавшимся отчасти там, в Хлапонинке, у станового пристава Зарницына, но в большей части уже здесь, в жандармском управлении, а между тем не поддельно изумил и этого контуженного штабс-капитана и его красивую спокойной красотой жену.

До чая он не дотронулся, он продолжал наблюдать их обоих, постепенно теряя то одно, то другое из своей предвзятой уверенности в том, что они сообщники Терентия Чернобровкина. Он даже сказал, поднимаясь:

- Очень прошу прощения за беспокойство, какое я вам принес, но, знаете ли, служба, я действую по приказанию своего начальства... И я бы посоветовал вам вот что: если только позволит вам состояние здоровья, господин капитан, не проедетесь ли вы со мной в наше жандармское управление?

- Вы... арестовать его хотите? - вскрикнула испуганно, заломив руки, Елизавета Михайловна. - За что? За что?

- Не арестовать, помилуйте, что вы! - И даже дотронулся до ее рук жандарм, как бы стараясь хоть этим ее успокоить. - Не арестовать, а только дать свои показания по этому делу, которые будут там записаны, понимаете? Свидетельские показания только!