На дальних подступах

Все коренным образом изменилось, когда осенью 1926 года Кронштадтская крепость была передана флоту и наше соединение стало называться Первой артиллерийской бригадой береговой обороны морских сил Балтийского моря. Дело не только в том, что всех нас переодели в морское. Во флоте мы сразу почувствовали отличие и значение именно морской артиллерии. На Специальных курсах усовершенствования командного состава флота, или, как сокращенно они назывались — СКУКСе, был создан береговой класс, и первые счастливцы поехали переучиваться. Я попал на СКУКС только год спустя. Вот когда я понял, что как был полевым артиллеристом, так им и остался, хотя и продвинулся за первые четыре года краскомовской службы до командира батареи на форту Первомайском. Я не знал ни теории ведения огня по морским подвижным целям, ни правил этих стрельб, не разбирался в дальномерах и иных артиллерийских приборах управления огнем — на все это мне открыли глаза на СКУКСе.

После года учения я вернулся в бригаду, которой теперь командовал латыш-краснознаменец Эмиль Карлович Озолин, а его заместителем по политической части был Владимир Алексеевич Лебедев, позже, в годы войны, ставший начальником ПУБАЛТа. Все в бригаде стало иным и все строилось по-другому. Кончились «летние лагеря» и «зимние квартиры». На фортах батарейцы жили круглый год, вели стрельбы и летние и зимние, практиковали регулярно совместные учения с флотом, с кораблями. Быстро менялся средний командный состав, крепость получала теперь пополнение из специальных учебных заведений береговой артиллерии — из соответствующего класса при Военно-морском училище имени Фрунзе в Ленинграде и из Севастопольского училища береговой обороны имени Ленинского комсомола Украины, воспитавшего не одно поколение артиллеристов-береговиков, тех, кто прославил наше оружие в годы Великой Отечественной войны и на Балтике, и на Севере, и на Черном море, и на Тихом океане; многие из питомцев этого училища служат на флоте и по сей день.

Мне поручили готовить из отборных краснофлотцев специалистов крепостной артиллерии — комендоров башен, дальномерщиков, командиров палубных орудий. Всего через эти восьмимесячные курсы прошли сто двадцать человек; неграмотных среди молодых новобранцев уже не было — сказались первые результаты колоссальной работы партии по ликвидации неграмотности в стране. Флот и его береговая оборона получили лучших, наиболее подготовленных призывников. Служба на фортах, трудная и долгая, закаляла и развивала людей; могу сказать, я с гордостью вспоминаю, что иные из крупных военачальников были когда-то моими питомцами и начальную школу мужества прошли на кронштадтских фортах.

Партия в тридцатые годы отдала много сил перевооружению фортов и обновлению их техники. В шести-семи километрах от финского берега приходилось заботиться об обороне фортов во время ледостава, когда они превращались, по существу, в сухопутные. На форту Красноармейском, где с 1931 года я командовал сначала башенной батареей, а потом, после успешных стрельб по буксируемому щиту, и дивизионом, были построены трехамбразурные пулеметные доты и размещены роты пулеметчиков; вместе с присланными на зиму подразделениями кронштадтского стрелкового полка они решали задачу непосредственной обороны фортов от возможного нападения со льда. Острота опасного соседства с недружественным миром нарастала с каждым годом. Мы знали о военных приготовлениях соседей, ближних и дальних, на командных пунктах перед артиллеристами появились изображения силуэтов новых их броненосцев, с которыми нам довелось столкнуться в бою позже.

Прослужив одиннадцать лет на фортах, я стал готовиться к поступлению в Военно-морскую академию, сдал предварительный экзамен и приказом командующего флотом Льва Михайловича Галлера был зачислен кандидатом.

Но учиться не пришлось. Командующий предложил мне отложить учебу и принять под начало знаменитый форт Красная Горка.

Началась новая полоса моей военной жизни. Два года я командовал этим фортом, потом незнакомым, но чрезвычайно интересным формированием — железнодорожной артиллерией, в которую входили орудия разных калибров, вплоть до 356-миллиметровых.

Вдоль берега Финского залива до самой границы того времени с буржуазной Эстонией была построена система позиций для транспортеров с подъездными железнодорожными путями. Но батареи словно вросли в землю возле Лебяжьего. Следовало заставить их двигаться, готовить к подвижной мобильной службе, отвечавшей замыслу и назначению этого формирования. Походы, полевые поездки, изучение своеобразной тактики железнодорожной артиллерии — все это меня крайне увлекало, но снова пришлось переучиваться на ходу. Помогло то, что в этой железнодорожной артиллерии был хороший командный состав, отлично воевавший позже при обороне Ленинграда и в наступлении на Восточную Пруссию.

В декабре 1937 года меня перевели из кандидатов в члены партии. Вступление в партию для меня, как и для всех моих сверстников, важнейшее событие жизни.

До 1928 года я считал себя идейно, а главное — теоретически неподготовленным. Только после учебы на СКУКСе я решился просить о приеме в кандидаты. С июня 1926 года условия приема стали жесткими. Когда-то я работал в экспедиции почтамта, значит — служащий. От меня потребовали пять рекомендаций членов партии с пятилетним стажем и обязательно рабочих от станка. Где же их взять, если я уже десять лет на военной службе? Владимир Алексеевич Лебедев прикрепил меня для пропагандистской работы к парторганизации наших шефов — рабочих завода «Большевик». Около двух лет, используя все свободное время, даже выходные дни, я ездил из Кронштадта в Ленинград и вел пропагандистскую работу в цехе. На заводе меня за эти годы узнали, и когда настал срок, цеховая парторганизация сама подобрала мне рекомендующих. Так в 1931 году я был принят кандидатом в члены партии. А в 1933 году прием в партию был приостановлен. До декабря 1937 года я оставался кандидатом, и наконец сбылось мое горячее желание: я стал коммунистом.

Из железнодорожной артиллерии в 1938 году меня перевели в штаб Ижорского укрепленного района помощником коменданта, а вскоре и комендантом. Присвоили звание комбрига. Это был период больших передвижек, смещений и перемещений командиров. Был создан Народный комиссариат Военно-Морского Флота и управление тыла; соответственно тыл флота создали и на КБФ. Весной тридцать девятого года я стал начальником тыла.

Академия казалась несбыточной мечтой, хотя потребность в ней возрастала с каждым днем и с каждой ступенью столь стремительного продвижения по службе. Но такова была судьба многих из нас, призванных к военной профессии революцией и гражданской войной. Не прошло и двух десятилетий после гражданской войны, а мы уже остро чувствовали неизбежность новой войны. Особенно после трагического исхода борьбы с фашистами в Испании.

Став начальником тыла флота, я с первых шагов увидел, сколь нелепо и нестерпимо наше положение на Балтике. Флот растет, но ему негде плавать. Негде развернуться и тылу, все сжато на территории Котлина и на узкой пограничной полосе южного берега. Танкеры принадлежали Совторгфлоту, заправлять линкор или крейсер горючим с баржонки — это все равно, что черпать для него горючее ложкой.

Приехав в те дни на один из фортов, я узнал, что на нем сосредоточен весь запас мин флота. Командир, ведавший минным делом, утверждал, что так надо, все, мол, должно быть у флота под рукой на случай срочных минных постановок. А если на форт упадет бомба? Все взлетит на воздух. Граница-то в десятке километров от форта, артиллерия вероятного противника на расстоянии пушечного выстрела, не лучше ли оставить на форту небольшой запас мин для срочных действий, а остальное укрыть в складах на материке?!

Командующий флотом поддержал меня и приказал перевезти мины на материк, в тыл. Но в те времена, в условиях Балтики, понятие «тыл» оставалось относительным. Как же в таких условиях гарантировать крепкую оборону северо-запада страны и безопасность Ленинграда?!

Глава третья

Командировка в Эстонию

То, что случилось со мной осенью тридцать девятого года, теперь, на расстоянии времени, я, пожалуй, могу назвать командировкой в будущее. Конечно, тогда я не мог в должной мере оценить новое назначение, но общее ощущение было именно таково: мне выпало ехать вперед, в края, к которым подступала уже начавшаяся вторая мировая война.