«Теория заговора». Историко-философский очерк

При обращении к историческому прошлому конкретных стран мы увидим, что «тайные общества» представляют собой достаточно распространённое явление, соотносимое с социально-политическими процессами, культурными, религиозными традициями тех или иных социумов. Так, в истории Китая «тайные общества» играют важную роль. Во II в. н.э. даосским проповедником Чжан Цзяо создаётся «Тапиндао» (Учение о пути великого равенства), сторонники которого создают «тайное общество». Несколько позже, в 402 г., возникает «Ляныпе» (Общество лотоса), преобразованное потом в «Байляньцзяо» (Секта Белого лотоса). Последнее «тайное общество», помимо решения этических, религиозных задач, активно участвует в политической жизни китайского общества. Именно оно возглавляет восстание в 1799-1804 гг. против засилья маньчжуров.

Как мы видим, китайские «тайные общества», даже относящиеся к религиозным, не замыкаются в эзотерической сфере, но достаточно реактивны по отношению к социальным процессам. Конспирологическое бытование подобных организаций не выступает как начало самодостаточное, их закрытость объясняется прежде всего конкретными социально-политическими условиями. Поэтому естественно, что сами общества обладают достаточно выраженным трансформационным потенциалом. «Неустойчивость и кратковременность существования характерны для большинства тайных обществ. Одни из них после непродолжительной деятельности сливались с соседними организациями, другие, подняв восстание, утрачивали черты конспиративной организации и превращались в открытые вооружённые отряды, к которым мог примкнуть каждый желающий, третьи раскрывались властями и подвергались разгрому» ^{55}.

Обозначенные особенности китайских «тайных обществ» нашли своё продолжение и в XX веке. Обострившаяся национальная борьба против засилья маньчжурской династии Цин, завершившаяся Синьхайской революцией, находила своё выражение и в возникновении новых многочисленных тайных союзов, получивших обобщающее наименование «хуэйдан». В основе их функционирования доминировали морально-этические принципы, актуализирующие определённые пласты традиционной китайской культуры. Так, значимым символом в подобных объединениях выступает образ Лян Шаньбао — героя известного романа «Речные заводи», защитника всех обездоленных. «Хуэйдан» в большей степени были ориентированы на решение конкретных социальных задач: «Тайные союзы представляли собой противостоящие официальным социальным и политическим структурам организации самозащиты и взаимопомощи различных слоев и групп китайского населения» ^{56}. Необходимость в подобных организациях естественно повышалась в ситуации нарастающей социально-политической энтропии, когда официальные государственные институты практически бездействовали.

Следует подчеркнуть, что «теория заговора» соотносится с широким спектром социально-политических явлений и может присутствовать опосредовано в иных социокультурных образованиях. Обратимся в качестве примера к такому феномену, как шпиономания. По внешним признакам шпиономания весьма напоминает «теорию заговора». К признакам конспирологического свойства относятся напряжённый поиск внутренних врагов, стремление к истолкованию незначительных обыденных деталей как доказательств подрывной, шпионской деятельности. В фундаментальном исследовании Луи де Ионга «Пятая колонна в Западной Европе» даны достаточно выразительные образцы шпиономании, всплески которой относятся к эпохам Первой и Второй мировых войн.

Так, в самом начале Первой мировой войны объектом шпионской истерии становится известная швейцарская фирма «Магги», которая, по мнению французских обывателей, служила прикрытием немецкой разведывательной сети. Идея о том, что обратные стороны рекламных щитов швейцарской компании используются в качестве «почтовых ящиков» германскими агентами оказалась настолько правдоподобной, что нашла своих сторонников и в Англии. «Сообщения из Франции о рекламных вывесках “Магги” привели к тому, что в Лондоне создали специальные группы людей, которые, захватив отвёртки, занялись просмотром обратной стороны всех рекламных плакатов» ^{57}. Шпионов видели в бродячих музыкантах, официантах, парикмахерах, ювелирах, священниках, монахинях, то есть в представителях тех профессий и родов занятий, которые традиционно считаются безобидными или, по крайней мере, политически нейтральными.

Шпиономания, как и «теория заговора», не имеет национальных границ, проявляет себя в различных странах. Известный советский писатель Л. Пантелеев в своём дневнике военных лет описывает достаточно симптоматический случай, произошедший в Ленинграде в самом начале войны: «Когда вспыхнула настоящая шпиономания, я был очевидцем нескольких даже очень конфузных историй. А один раз, может быть, даже спас человеку жизнь. Огромная толпа тащила по Садовой во второе отделение милиции сильно пожилого человека в новенькой “с иголочки” форме. Мальчишки, помню, уверяли, что у него “околыш на два сантиметра больше, чем у наших”» ^{58}.

Но можем ли мы при всех перечисленных признаках, сближающих шпиономанию с конспирологией, отождествлять данные понятия? На наш взгляд, это не совсем верно. При обращении к онтологическим основаниям шпиономании мы получаем следующую картину. Шпиономания возникает в ситуации резкого, катастрофического для индивидов, изменения жизни, привычного окружения, смены привычных и ясных социальных ориентиров. Стрессовая ситуация усугубляется отсутствием объективной информации, понимания протекающих процессов. Тот же Луи де Ионг отмечает: «Под влиянием сильного, но безотчётного чувства страха, под влиянием раздражения, в обстановке беспомощности и неуверенности нарастает внутреннее напряжение. Возможность разрядить такое напряжение появляется в том случае, если люди могут найти в своей собственной среде тех, кого можно было бы заклеймить словом “враги”» ^{59}. В отличие от шпиономании конспирологические настроения напрямую не зависят от социально-политических катаклизмов, хотя, естественно, с ними связаны. Поэтому интенсивность и длительность шпиономании ограничена рамками первых этапов военного конфликта.

В последующем, когда наступает некоторая стабилизация и в известной степени восстанавливается, при всех неизбежных изменениях, эффективность социальных институтов, шпиономания отступает, становясь, по большей части, орудием официальной пропаганды. Уже сама власть, используя средства массовой информации и пропаганды, пытается поддерживать высокий уровень шпиономании, рассматривая её в качестве элемента мобилизации общества. Таким образом, можно сделать вывод о качественном различии между шпиономанией и конспирологией: первая представляет собой, как было уже сказано, непосредственную реакцию на отсутствие информации, резкое изменение привычных социальных ориентиров. «Теория заговора» имеет более сложную природу, каналы артикуляции, интенсивность и качественность её проявлений зависят от более глубоких комплексных социально-политических факторов. Фаза активизации конспирологических настроений не синхронизируется исключительно с периодами социальных катаклизмов, что свойственно, как мы уже сказали, для шпиономании. «Теория заговора» достаточно активно функционирует и развивается и в эпоху относительной социальной стабильности. В то же время, следствием социально-политических потрясений выступает реактивная форма конспирологии. Именно эта форма конспирологии «откликается» на актуальные социально-политические события и катаклизмы, увязывая деятельность «тайных обществ» с наглядной действительностью.

Примером, подтверждающим наши слова, служит антимасонская кампания в США первой трети XIX века. Непосредственной причиной для возникновения антимасонского движения послужила история капитана У. Моргана. Будучи масоном с тридцатилетним стажем он, совместно с адвокатом Д. Миллером, подготовил к изданию книгу «Иллюстрации масонов», представляющую собой описание масонской символики, тайных знаков и устройства лож. Противники издания — масоны — всячески пытались противодействовать выходу книги. Предпринимались попытки сжечь типографию, в которой должна была печататься книга, неизвестные проникли в дома авторов с целью поиска и уничтожения рукописи. История драматически завершается таинственным исчезновением У. Моргана, похищенного средь белого дня 12 сентября 1826 года. Этот день и становится точкой отсчёта для антимасонской кампании. Во многих штатах стихийно прошли демонстрации, возникли антимасонские комитеты, стали издаваться многочисленные конспирологические газеты и памфлеты. В следующем, 1827-ом, году создаётся Антимасонская партия. Кандидатам от новой партии удалось получить места в ряде законодательных ассамблей, антимасоны сумели получить и несколько губернаторских кресел.