Сарацины: от древнейших времен до падения Багдада

Представители Хашима, с другими потомками Кусая, встретились на пиру и торжественно поклялись Аллахом (Allah al-Muntakim), богом отмщения, что они всегда будут защитниками притесняемых и не перестанут добиваться справедливости доколе в океане останется хоть капля воды. В случае неудачи они готовы возместить ущерб из собственных богатств. И через много лет Мухаммед не удержался от гордого восклицания, что он не променял бы на лучшего верблюда во всей Аравии память о том, как он сам присутствовал в доме Абдаллы при клятве, связавшей союзников для защиты угнетенных!

VI

Погонщик верблюдов

Если верить народным легендам, благодаря которым наше повествование движется вперед, то на горизонте виднелись уже и другие знаки благоприятных для арабов перемен. Так, согласно преданию, на одном из самых почитаемых праздников в честь какого-то языческого идола, встретились четверо арабов, смотревших несколько дальше своих соплеменников. Соблюдая торжественную таинственность, они поставили вопрос о подлинности своей религии. «Мы, арабы, — признались они друг другу, — идем по неверному пути. Мы сбиваемся в сторону от религии Авраама. Что же это, в самом деле, за божество, в честь которого мы приносим жертвы, во имя которого мы устраиваем торжественные процессии? Ведь это же не более чем груда бесчувственных камней, и от них нам нет ни добра, ни зла. Полно, давайте искать правду. Обратим наши взоры к чистейшей религии Отца Авраама, и во имя сей заветной цели оставим нашу родную землю и познаем то, чему нас могут научить чужестранцы».

Одним из этих скептиков (или «ханифов») был Барака (ибн Науфаль), которому в свое время приходилось иметь дело и с христианами, и с евреями. Он был более образован, чем большинство его соплеменников. Он говорил, будто бы убежден, что в скором времени вестник с небес (именуемый Махди) должен спуститься на землю. Барака знал иврит, и впоследствии, после продолжительных занятий, он перешел в христианство. [26] Следующий из числа вопрошающих в составе этого тайного конклава приходился Бараке родственником. Он участвовал в сражениях «святотатственной войны», а теперь вознамерился объехать разные страны в поисках света. В конце концов он оказался в Риме, где сподобился христианских истин и принял крещение. Третий из участвующих был внуком Абд аль-Мутталиба, который также, после долгих мытарств и странствий, обрел пристанище в лоне христианской церкви. Четвертым был Зейд, Курайшит, давно уже боровшийся с сомнениями. Он изо дня в день ходил к Каабе и, прислонившись к ее стене, предавался благочестивым размышлениям. Свои мысли он облекал в следующие слова: «Господи, если бы я только знал, каким образом я должен служить Тебе и поклоняться Тебе, то я подчинился бы Твоей воле; но сие мне неведомо! О, раскрой мне глаза!»

Размышления Зейда, как и его молитвы, не приблизили его ни к христианам, ни к евреям, но дали ему религию собственного изобретения: он начал поклоняться единому богу, ревниво сражаясь с ложными божествами и заблуждениями своих сограждан, предупреждая последних о греховном характере некоторых омерзительных старых обычаев. Проповеди его были настолько страстными, что задели оппонентов за живое, и в конце концов Зейд был брошен в тюрьму. Он бежал и отправился странствовать по Месопотамии (Ирак) и Сирии, стараясь узнать как можно больше о религии населявших эти страны людей, пока не наткнулся на банду арабов, которые ограбили его, лишив всего имущества и жизни.

Правдивы ли эти предания? Этого нам не скажет никто. Но даже если отдельные детали не имеют под собой основания, у нас достаточно причин считать справедливым то, что сознание арабов в те времена пробудилось, ощущая потребность в какой-то новой религии, лучшей, нежели верования их отцов. Ни одно выдающееся достижение не приходит в мир, не объявив о себе во всеуслышание. Никогда великое изобретение не приходит к нам ниоткуда: мы видим, как много умов, сменяя друг друга, готовят появление того, кто в конечном счете придает открытию законченность. Существует такая вещь, как совместное стремление вслепую, на ощупь двигаться к истине, объединяющее лиц, никогда между собой не общавшихся. Бывает и так, что сообщество людей ищет, но не находит то, что оно хочет, до тех пор, пока не узнает, что очередной Гала- хад в самом деле узрел Священный Грааль. Так было в описываемое время (как, впрочем, и всегда). Вполне возможно, ищущих было не четверо, а гораздо больше, и все они в тот момент задавались вопросами: «Кто я?», «Что есть жизнь?», Что есть смерть?», «Во что мне верить?», «Что я должен делать?» и «Что это за безмерный мир, в котором я живу?» [27]

Не исключено, что Барака и его собратья были всего лишь немногими представителями ханифов, как назывались эти искатели истины, и, вне всякого сомнения, они оказали влияние на самосознание арабов. [28]

Тем временем юный Мухаммед пас овец на холмах и долинах вокруг своего родного города, ибо, как сказал он через много лет, еще не было такого пророка, который не был бы в прошлом пастухом. Не многие из нас знают, что такое быть одному. В некотором смысле мы не задумываемся, как мало времени в нашей жизни мы находимся в полном одиночестве. Нам кажется, что мы достигли его, если прошагали ночь или совершили прогулку по малонаселенным местам, которые еще можно встретить порой в нашем цивилизованном мире; однако подобные странствия не могут составить правильного представления о том одиночестве, которое сотни лет назад испытывал в Аравии один пастух. Ничто человеческое не отвлекало его от собственных мыслей, если он хотел поразмыслить над теми великими вопросами, которые и сейчас продолжают привлекать внимание всякого, кто вообще имеет обыкновение задумываться. О Мухаммеде мы не может помыслить иначе, как о задумчивом человеке. Он, должно быть, постоянно смотрел на небо и необъятный горизонт широко раскинувшегося вокруг мира, в поисках ответов на те вопросы, которые задавали себе ханифы.

И всё же, он был не до такой степени склонен к задумчивости, чтобы пренебрегать практической пользой. Мы обнаруживаем, что ему приходилось сопровождать караваны, шедшие в Сирию и Йемен. Как-то дядя сказал ему: «Я, как тебе известно, человек небогатый. Поистине, для меня наступили тяжелые времена. Но послушай, караван твоих соплеменников, родственников твоих отцов, направляется с товарами в Сирию. Вдова Кадиджа попросила сынов Курайша сопровождать ее грузы, и ей понадобились твои услуги».

«Пусть будет так, как она скажет», — ответил юноша.

С Кадиджей было условлено, что четыре верблюда Мухаммеда должны повести караван тем же путем, каким он когда-то шел в Бозру. Должно быть, былые воспоминания с неимоверной силой нахлынули на него, когда он взирал на места по прошествии тринадцати лет, — ведь то путешествие составляло все впечатления его юности. Всё, что он видел теперь, добавляло ему знаний о людях и мире, и готовило его к достижениям в дальнейшей жизни. Он выгодно распорядился товарами, переданными Кадиджей на его попечение, и приобрел новые для продажи в Мекке. Так он заслужил прозвище, на веки вечные закрепившееся за ним среди сограждан, — «Преданный».

Мухаммед был немногим выше среднего роста, внушительного вида: мощная грудная клетка и широкие плечи завершала высокая, прекрасных очертаний шея, увенчанная массивной головой. Лицо он имел открытое, овальной формы с крупным орлиным носом. Большие, беспокойные, пронзительные черные глаза были окаймлены длинными и густыми ресницами, густая борода падала на грудь. Он продолжал подолгу размышлять, произнося вслух немногие, но веские слова. Он обладал чрезвычайно утонченной душевной организацией, ведал сильные страсти, которые, тем не менее, полностью контролировались разумом. Он был непритязателен в своих привычках, а своими поступками заслужил репутацию человека большой скромности, с чем согласился бы всякий, кто его знал. Добрый и внимательный к своим друзьям, к врагам он был почти неумолим. Таков был погонщик верблюдов, поступивший на службу к Кадидже благодаря посредничеству Абу Талиба.