Сарацины: от древнейших времен до падения Багдада

Самым образованным из современников был Барака, занятый добросовестными поисками религии, которая была бы совершеннее верований его отцов. Обществом этого человека и его мудростью Мухаммед наслаждался при каждом удобном случае. Как и он, Мухаммед был удручен положением своего народа, и так же, как и он, имел самые смутные представления, что бы такое возвышенное и благородное можно было почерпнуть из священных книг соседних народов.

На склоне горы Хира, в двух-трех милях на север от Мекки, была небольшая пещера красного гранита, которую Мухаммед облюбовал для уединенных размышлений и куда его нередко сопровождала возлюбленная супруга Кадиджа. Подобно христианскому пустыннику, он временами заточал себя на несколько дней, с все более усиливающейся тревогой размышляя о тягостных невзгодах, обременявших его душу. Именно здесь он привык проводить месяц Рамадан, когда у арабов был пост. Воздерживаясь от пищи, медитируя и молясь, он созерцал возвышенный пейзаж, где, казалось, окружающая природа была в полном согласии с порывами его души. Утомленный взгляд его не натыкался здесь ни на один зеленый предмет. Кругом все было пустынно и мрачно, лишь белоснежный песок долины внизу оживлял картину.

Под гнетом столь необычного напряжения рассудок Мухаммеда превратился в ристалище необузданных видений, которые не давали ему покоя ни ночью ни днем. Он погружался в экстатические состояния и трансы. Нередко, теряя власть над реальностью, он падал наземь будто мертвый. [30] Доброй Кадидже приходилось порой наблюдать подобные приступы религиозного исступления, и тогда она тщетно пыталась выяснить, какова их причина. Ответы мужа были туманны; иногда он издавал яростные возгласы на каком-то непонятном языке (часть из них дошла до наших дней). Одну из его фраз — хотя она не принадлежит к числу самых ранних — до сих пор повторяют, как «Отче наш», во время общей молитвы и приватных молений по всей Аравии:

(Перевод Б. Шидфара)

Возможно, потрясенный осознанием неблагодарности тех, кто забыл о помощи Аллаха, преисполненного благодати, он восклицал:

(Перевод Б. Шидфара)

Иной раз чисто человеческие свойства рассудка, утраченные было в моменты приступов, проявлялись в нем с особенной яркостью, и тогда он восклицал:

(Перевод Б. Шидфара)

Это не бессвязный бред, не плод помутненного сознания. То были могучие призывы того, кто искренне стремился к добру для своих ближних. И эти слова исторгались пророком вследствие интенсивных переживаний, они были высказаны тем, кто, говоря словами мастера вдохновенного слова, «нашел всё, не прозябал более в сомнении и тьме, но всё увидел. Что все идолы и догматы не что иное, как ничтожные деревяшки; что во всем и надо всем был единый

Бог; что мы должны оставить идолов и следовать за Ним. Что Бог велик; и что нет на земле ничего, более великого, чем Он! Он — единственная реальность. Деревянные идолы мнимы, а он — реален. Он — тот, кто нас сотворил, прежде всего, и продолжает поддерживать нас; как и всё земное, мы — лишь Его тень; мимолетный покров, заслоняющий собою Вечное Величие. "Аллах Акбар" — Аллах велик. «Ислам» — мы должны подчиниться Аллаху!» [31]

Авторитет Мухаммеда, тем временем, продолжал возрастать. Однажды в долине произошло наводнение или, может быть, пожар, в результате чего часть Каабы была разрушена, так что пришлось перестраивать здание — до того самого места, где покоился священный белый камень. Разгорелся спор о том, кому достанется честь возвращения священного белого камня на прежнее место, и благочестивые, но несговорчивые строители уже дошли до взаимных оскорблений, решая, какому из племен должно выделить одного из своих представителей, дабы это исполнить. Внутри священных стен собрался совет, на котором, по решению главы Курайшитов, было решено, что ставить на место камень будет доверено тому, кто в определенный момент войдет в дверь. Именно в этот момент Мухаммед (el Amin), «Преданный», вошел и услышал о принятом решении. С проворством, поразившим присутствующих, среди которых много было простодушных и бесхитростных, он сбросил плащ, положил на него камень и попросил глав четырех самых видных семейств взяться за концы его. Когда те подняли камень до нужной высоты, Мухаммед бережно положил его на место. И такое глубокое впечатление эта сцена произвела на жителей Мекки, что имена четырех мужей, с благоговением державших плащ за уголки, хранятся в памяти народа по сей день. Не только мир был сохранен этим поступком, но также нрав Мухаммеда обнаружил свою мудрость и зрелость. С того самого дня и он сам, возможно, убедился, что не является обычным человеком, и это ощущение уже не оставляло его всю оставшуюся жизнь.

VIII

Месяц Рамадан

Год проходил за годом. Мухаммед продолжал уходить в пустыню, чтобы сосредоточиться в полной тишине. Временами он слышал голоса, взывавшие к нему: «Слава тебе, о посланник Аллаха!» Однако, оглядываясь, чтобы посмотреть, кто говорит с ним, он замечал вокруг лишь деревья и скалы. Невозможно поверить, будто Мухаммед мог жить подобной жизнью и скрывать в собственном сердце все свои вдохновенные порывы, никак не выдавая их жившим рядом с ним людям. Они должны были как-то обсуждать между собой изменения, замеченные ими в муже Кадиджи, человеке, которого они некогда столь высоко ценили за практический опыт и смекалку.

Он, несомненно, говорил с ними о религиях иудеев и христиан, и люди, должно быть, обращаясь непосредственно к нему, говорили что-то вроде: «Воистину, Аллах и впрямь удерживает небо и землю, иначе они упали бы; если бы Он дал нам пророка, как Он дал пророков другим народам, мы бы позволили руководить нами, как руководимы ими те». Возможно, отходя в сторонку, они отзывались о нем иначе, и вполне возможно, что о таких двуличных людях он говорил, когда произносил слова суры о Хулителе:

(Перевод Б. Шидфара)

И не о таких ли восклицал он также: