Арабо-израильские войны

В истории сохранилось описание такого эпизода: прямо с крепостных стен Старого города арабы держали под постоянным обстрелом еврейский квартал Эмин Мойша. «Решить проблему» вызвался боевик Мишка Рабинович. Вместе со своей подружкой по имени Дина он пробрался в дом по авеню Король Георг V, из окон которого раскрывался прекрасный вид на оживленный арабский перекресток у Яффских ворот Старой крепости. Установив пулемет прямо в окне, боевик поднялся с биноклем на крышу здания. Ждать пришлось недолго. При первом выстреле с арабской стороны он подал Дине сигнал, и еврейский «ответ» был ужасен. Нажав на спуск, она держала палец, пока весь магазин не опустел. Наверху Мишка с удовлетворением увидел в бинокль, как с полудюжины прохожих, словно тряпичные куклы, повалились на мостовую. Остальные бросились врассыпную. Быстро спустившись с крыши, он разобрал пулемет, спрятал его, и, обняв Дину за талию, словно парочка влюбленных, они удалились вниз по проспекту.

Следует упомянуть, что на «разборе» того дня боец Рабинович получил замечание, и вышестоящий командир заявил ему: «…твое дело — бой, а не убийство». Только убитым от этого легче не стало.

Даже городское кладбище — последнее место, где евреи и арабы продолжали пребывать в мире и согласии — также оказалось под прицелом. Со второй декады месяца были отмечены случаи обстрела печальных процессий, поднимавшихся на Оливковую гору, чтобы похоронить своих близких.

Итог этих столкновений был грустным. К концу года счет (только непонятно, в чью пользу) составил 175 погибших арабов, 150 убитых евреев и 15 павших британских солдат. Можно констатировать, что арабы и евреи словно соревновались в кровожадности и жестокости для того, чтобы увеличить счет с другой стороны. «Хороши» были и те, и другие.

…«Битва на дорогах» уже началась. Одиночные грузовики и «легковушки» уже не рисковали проскочить Баб-эль-Уэд в одиночку. «Хагана» перешла на систему конвоев, когда ежедневно две колонны автомашин направлялись из Тель-Авива и две возвращались. Автобусы блиндировались, кабины грузовиков покрывались дополнительными листами металла, но все чаще прибывающие транспорты приходили в пулевых пробоинах, со следами и подпалинами от взрывов самодельных гранат. Самые патетические моменты были обычно по вечерам, когда толпы собравшихся родственников и друзей встречали последний прибывающий конвой на центральной автостанции компании автобусных сообщений «Эггед».

Первые выходящие пассажиры часто были покрыты кровью и импровизированными повязками. Поддерживаемые другими путешественниками, они медленно шли к ожидавшим каретам «скорой помощи». Затем, под радостные восклицания встречавших, в проемах дверей показывались непострадавшие пассажиры. Последними выносили покойных, которых под трагические крики толпы укладывали для опознания тут же на перроне прибытия…

Счет смертей продолжал увеличиваться.

В этот прохладный декабрьский денек, прямо с раннего утра, десятки людей устремились в один известный им адрес. Они ехали из Яффы, Хайфы, Наблуса, Дженина, Тулкарема и десятка других мест. Конечный адрес следования у всех был единый — арабская деревня Бейт Суриф к югу от Эль-Кодса. К полудню все уже были на месте; еще какой-то час ожидания, и наэлектризованная толпа взорвалась криками восторга и оваций при виде остановившегося запыленного «крайслера», из которого вышел мужчина в европейском костюме, но с традиционным палестинским платком «куфия» на голове. Он был среднего роста, круглолицый, плотно сбитый, в возрасте 40 лет. Его подлинное имя было Абдель Кадер, но большинству он был известен под своим боевым псевдонимом Абу Мусса. Происходя из клана Хуссейни, за два дня до этого он встречался в Каире со своим дядей, Муфтием Хуссейни, который дал ему необходимый инструктаж и одновременно назначил командующим армией, которая отныне должна была противостоять «Хагане». Эта армия уже получила название, которое ныне будет хорошо понятно и российскому читателю, а именно: «Воины Джихада».

Абу Мусса завоевал широкую известность еще в ходе арабского антиеврейского восстания 1936 года, когда он был дважды ранен. Харизматическая фигура, человек необычайного личного мужества, он одним своим появлением мог увлечь в бой сотни и тысячи арабских феллахов. В отличие от многих других соратников Муфтия, он был хорошо образован, но вместе с тем оставался близок к простым людям. Абдель Кадер прекрасно знал добродетели, достоинства и недостатки своего народа, и все это отныне следовало обратить на пользу объявленного джихада…

В гостиной простого каменного дома его с поклонами усадили перед традиционным праздничным блюдом. Это была гора дымящегося риса, обложенного овощами, с цельным запеченным бараном поверху. Все присутствующие приступили к еде, но бедуинский банкет не затянулся. Обтерев губы кончиком «куфии», Абдель Кадер подал знак своим компаньонам, что обед закончен и пора приступать к серьезным вещам. Во многом отличаясь от других соратников своего дяди, Абу Мусса был наименее склонен к словесным всплескам и взрывам. Это действительно был умный, мыслящий человек, который всегда предпочитал говорить по делу и знал, что и как надо сказать.«…Дипломатия и политика не позволили нам достичь наших целей, — констатировал он. Арабский народ Палестины больше не имеет выбора, и нам остается лишь одно: своей саблей защитить нашу честь, достоинство и целостность страны».

Медленно, методично он излагал свою военно-политическую концепцию. Точно так же, как Игал Ядин и Якоб Дори на той стороне, он заявил, что война в Палестине развернется в основном на дорогах. Изолировать киббуцы, нарушить их снабжение, перерезать линии коммуникаций — такова была первостепенная задача «Воинов джихада». Он знал, что никакая другая военная тактика не была лучше знакома мусульманам, чем тактика засад и внезапных нападений на конвои, а возможность безнаказанно «взять трофеи» (то есть пограбить) только воспламеняла их боевой дух. На этих струнах сыграл Абу Мусса, и попадание в цель было стопроцентным. План получил полное одобрение всех присутствующих.

Итак, предположив, что контроль над дорогами обеспечен, можно было переходить к решению следующей стратегической задачи. Палец Абдель Кадера передвинулся к центру развернутой карты. Большое черное пятно под английской надписью Jerusalem означало 100 тысяч евреев, сконцентрированных в одном месте. Арабский командир решительно накрыл это пятно ладонью и произнес: «Джерузалем будет задушен».

В Иерусалиме, как и во всей Палестине, стратегия «Хаганы» была определена Д. Бен-Гурионом. Она была простой: все, что держат в руках евреи, должно быть сохранено. Ни один еврей не мог оставить свой дом, свою ферму, свой киббуц или свое рабочее место без разрешения. Каждый аванпост, каждое поселение или деревня, как бы они не были изолированы, должны были защищаться, как будто речь шла о самом Тель-Авиве.

Кто действительно и не помышлял о каком-то отъезде, так это жители Еврейского квартала. Это было единственное место в Палестине, где евреи продолжали жить на протяжении уже двадцати столетий, даже после того, как все остальные были рассеяны по всему миру. Еврейский квартал находился внутри самой крепости Старого города, в ее юго-западной части. Внешней границей его служила часть крепостной стены с воротами Сиона и Дунга, а внутри крепости он граничил с кварталами Армянским, Христианским и Мусульманским. Одной своей частью он выходил прямо к Стене плача, которая, как считается, является основанием разрушенного римлянами Храма Соломона, древнейшей иудейской святыни. Вообще Еврейский квартал — это центр иудаизма, место поклонения евреев всего мира. На конец 1947 года на сравнительно небольшой территории стояли 27 синагог, из которых Эли Ханави, Бен Закай и Хурва являлись жемчужинами иудейской архитектуры.

На тот момент население квартала насчитывало неполных 2000 человек, то есть одну десятую численности проживавших в Старом Иерусалиме. В основном это были действительно тихие ремесленники, мелкие торговцы, но в первую очередь «служители культа», включая преподавателей и учащихся многочисленных религиозных школ. Это были люди, строго придерживающиеся традиционного, жестко ортодоксального образа жизни, большую часть времени проводившие в молитвах и песнопениях.