Римская история в лицах

«И вот Сулла, — пишет Саллюстий, — как уже было сказано, прибыв с конницей в Африку, то есть в лагерь Мария, поначалу неопытный и несведущий в военном деле, в короткий срок стал очень искусен в нем. Кроме того, он приветливо заговаривал с солдатами, многим по их просьбе, а иногда и по собственному почину оказывал услуги, сам же неохотно принимал их и воздавал за них быстрее, чем отдают долг; он ничего не требовал ни от кого и старался, чтобы больше людей было у него в долгу. То шутливо, то серьезно говорил он с людьми самого низкого звания; в трудах, походе и караулах неизменно участвовал и при этом не задевал доброго имени консула или иного уважаемого человека, как бывает при дурном честолюбии. Он только не терпел, чтобы кто-нибудь превзошел его в советах или в делах, сам же очень многих оставлял позади. Этими своими качествами и поведением он быстро приобрел величайшее расположение Мария и солдат». (Саллюстий. Югуртинская война. 96, 1-4)

Потом, как мы помним, он, командуя конницей, отличился в сражении, и с тех пор его авторитет в войске был прочно установлен. Не лишено интереса здесь же привести и общую характеристику, которую Саллюстий дает личности Суллы. Он пишет:

«Сулла принадлежал к знатному патрицианскому роду, к его ветви, уже почти угасшей ввиду бездеятельности предков. В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, но еще более до славы. На досуге он любил предаваться роскоши, но плотские радости все же никогда не отвлекали его от дел; правда, в семейной жизни он мог бы вести себя более достойно. Он был красноречив, хитер, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться. Был щедр на многое, а более всего на деньги. И хотя до победы в гражданской войне он был счастливейшим из всех, все-таки его удача никогда не была большей, чем его настойчивость, и многие спрашивали себя, более ли он храбр или более счастлив». (Там же. 95; 3,4)

Я думаю, что по поводу храбрости Суллы можно высказаться вполне уверенно. Достаточно вспомнить описанное в предыдущей главе его посольство к Бокху Отправиться без охраны в лагерь известных своим коварством туземцев и, находясь рядом с расположением отряда Югурты, требовать его выдачи римлянам! Для этого надо было обладать железными нервами. Нет, личной храбрости Сулле было не занимать. Когда уже в Греции при очередном столкновении с полчищами Митридата войско римлян начало отступать, Сулла схватил боевой значок легиона и ринулся с ним навстречу врагам, крикнув солдатам: «Если на родине вас спросят, где вы покинули своего вождя, отвечайте: при Орхомене». Пристыженные воины бросились за ним в отчаянную контратаку и одолели неприятеля.

В характеристике Саллюстия отметим упоминание о щедрости Суллы. А между тем мы знаем, что он был небогат. Несомненно, что при наличии еще и вкуса к роскоши, к богемной жизни его самолюбие от недостатка средств весьма страдало. В частности, и по этой причине, наверное, он так ревниво отнесся к попытке лишить его командования на обещавшей быть прибыльной войне в Азии. И тем не менее Сулла не превратился в корыстолюбца. Когда в его руках оказались и все богатства римской казны, и множество конфискованных имуществ, он легко отдавал и растрачивал все это так, что закончил свою жизнь человеком по-прежнему небогатым.

По-видимому, Сулла обладал чрезвычайно сильной волей и мог в любых обстоятельствах вполне владеть собой. Так, например, когда он, 55-летний прославленный полководец, вернулся победителем Митридата и уже в Италии сокрушил всех своих противников, ему случилось от 23-летнего Гнея Помпея услышать дерзкие слова: «Люди больше интересуются восходящим светилом, чем заходящим». Однако он не только не наказал мальчишку, а предоставил ему желанный, но формально противозаконный триумф и даже (я полагаю, не без иронии) наименовал «Помпеем Великим». Зато другого, причем одного из лучших своих военачальников Офелла, которому он в значительной мере был обязан победой над марианцами, Сулла за ослушание приказал убить тут же, на форуме. В первом случае он предпочел сдержаться, так как мог не опасаться дерзкого юношу, хотя и не вполне простил его до конца своих дней. Заботу о сыне завещал не ему, а Лукуллу. Во втором же случае Сулла счел возможным дать волю своему гневу, так как было полезно и своевременно преподать наглядный урок всем недовольным его политической реформой командирам. Плутарх не слишком лестно пишет, что... «крутой нравом и мстительный от природы, Сулла ради пользы умел сдерживать гнев, уступая расчету». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Сулла. XII) Эти несколько штрихов, обрисовывающих личность Суллы, мне хотелось добавить к рассказу о той части его биографии, которая в предыдущей главе «перекрылась» с биографией Мария. Теперь мы обратимся к главным событиям его жизни. Напомню все же, что к этому моменту у Суллы за плечами войны с Югуртой и кимврами, Союзническая война и бурный год его консульства, когда он сначала бежал из Рима от молодцов Сульпиция Руфа, а потом вернулся туда во главе своих легионов, с которыми теперь, в качестве проконсула и главнокомандующего, направлялся в Грецию на войну с Митридатом.

Царь расположенного в восточной части черноморского побережья нынешней Турции крошечного Понтийского царства Митридат VI Эвпатор в начале I века до Р.Х. сумел подчинить себе туземные народы Колхиды, низовьев Кубани, северных берегов Азовского и Черного морей, Крым, обширное Боспорское царство. Используя практически неограниченные людские и материальные ресурсы завоеванных территорий, он сформировал и обучил по македонскому образцу огромное войско. А затем начал расширять свои владения на юг — за счет государств Малой Азии, находившихся под протекторатом Рима. На какое-то время он был остановлен и даже оттеснен обратно Суллой еще в 93-м году, когда тот был пропретором в Киликии — небольшой римской провинции на южном, средиземноморском побережьи Малой Азии. После возвращения Суллы в Рим понтийский царь возобновил свою агрессию.

В 90-м году сенат направил в провинцию Азия (западная часть Малой Азии) бывшего консула Мания Аквилия. Войска он с собой не привел, так как в это время разгоралась Союзническая война в Италии, и полномочий начать войну с Митридатом не имел. Тем не менее, опираясь на римский отряд, уже находившийся в провинции, и сумев вовлечь в свою авантюру западного соседа Митридата, царя Вифинии Никомеда, Аквилий начал военные действия против Понтийца. В 88-м году он был разбит, бежал на остров Лесбос, был выдан Митридату и казнен. Чтобы насытить алчность Аквилия, которая была побудительной причиной его неуместной военной активности, царь повелел влить ему в горло расплавленное золото.

И коренное население, и эллины приморских городов Малой Азии восторженно встречали понтийского царя. Встречали как освободителя от римского владычества, которое вследствие бессовестного ограбления азиатов публиканами и наместниками Рима давно уже воспринималось как тяжкое бремя.

Затем в Азию пришли известия о междоусобной борьбе в Италии и о том, что ожидавшееся прибытие грозного Суллы откладывается на неопределенное время. Это окончательно укрепило решимость Митридата. С восточной жестокостью он повелел в один день умертвить всех италиков-торговцев и публиканов, находившихся в попавших под его власть городах. Трупы их было велено бросить на съедение птицам, имущество конфисковать и половину отдать убийцам, а половину прислать царю. Соучастием в этом преступлении Митридат, кстати, привязывал к союзу с ним покоренные народы и города. Было убито более восьмидесяти тысяч безоружных мужчин, женщин и детей.

Армия понтийского владыки насчитывала в то время не менее 250 тысяч пехотинцев и сорока тысяч всадников, не считая союзных ему войск армянского царя Тиграна. Флот царя безраздельно господствовал в Эгейском море. Вся северная часть Малой Азии и большинство прилегающих к ней островов подпали под его десницу. На этих землях были учреждены сатрапии. Однако расположенные на малоазиатском побережье Эгейского моря греческие города объявлены были свободными. Свою столицу Митридат перенес в Пергам. Окрыленный успехом, он задумал присоединить к своей державе и саму Грецию. Сухопутное войско царя через Фракию и Македонию, а морской десант через остров Эвбею вторглись на Балканский полуостров и овладели западной его частью. В это же время в Афинах тираническую власть захватил некий Аристон — демагог, бывший раб, а затем преподаватель эпикурейской философии, сделавший ставку на поддержку Митридата. (Замечено, что из рабов получаются нередко самые убежденные, а главное — самые ретивые философы.)