Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2)

- Заберем, как стемнеет, - сказал Синцов.

- Давайте понесу... - Солдат потянулся к мальчику.

Солдаты понесли мальчика, а Синцов пошел рядом, шаря в карманах ватных брюк. Там должен был лежать индивидуальный пакет, но его не было. И только потом, уже удивившись - как же так! - вспомнил, что отдал его раненому еще утром, в первой взятой траншее.

- У меня есть. - Один из солдат заметил, как Синцов шарит в кармане, и остановил второго: - Погоди, дай пакет достану.

- Не надо, - сказал Синцов. - Сейчас дойдем...

Богословского не было, наверно, распоряжался огнем, а Люсин стоял как вкопанный там, где остался.

Синцов увидел его бледное лицо и прошел мимо.

- Санинструктора к комбату!

- Я здесь, - близко отозвался голос.

- А солдата там оставили? - за спиной у Синцова спросил Люсин. Убитый?

- Был бы живой, не оставили бы... - тоже за спиной у Синцова сказал один из солдат, несших мальчика, и в голосе его было презрение.

- Занесите куда-нибудь в землянку и посмотрите, - сказал Синцов подошедшему санинструктору.

- А вас, товарищ комбат?

- Идите! Без вас перевяжемся. - Синцов потрогал пальцами рваную мякоть вокруг раны. Да, кости были целы!

Один из набившихся в траншею солдат, зажав конец нитки в зубах, с треском рванул индивидуальный пакет и стал перевязывать руку комбату.

- Потуже, - сказал Синцов.

- Сильно ранило? - спросил у него за спиной Люсин.

Синцов отвернулся от солдата, который перевязывал ему руку.

- Двух человек из строя вывели, - сказал он сквозь зубы, глядя в бледное лицо Люсина. И хотя форма выражения была безличная, выражение лица Синцова не оставляло сомнений: он сказал это не о немцах, а именно о нем, о Люсине.

- Но парень-то живой остался, - сказал Люсин.

И что-то в этом ответе еще больше обозлило Синцова. Об убитом солдате Люсин уже не думает, убитого солдата он уже списал в уме. "Парень-то живой остался". А солдат? Солдат, который сделал для этого чужого мальчика за несколько минут больше, чем для другого родной отец сделает за всю жизнь! Пошел без приказа, чтоб спасти, и умер ради этого. Не только умер, но и за эти минуты осиротил родных своих детей! А этот уже и не думает о нем!

- Кто вам разрешил брать мальчишку с собой? - спросил Синцов. Захотели идти, шли бы сами! Почему чужой жизнью распорядились, по какому праву?

- Он сам хотел, взялся к тебе проводить, - растерянно сказал Люсин.

Синцов ничего не ответил, подумал про себя: "Может, и так! А ты все равно сволочь. А мальчишка, боюсь, умрет..."

Подумал так в первый раз, еще когда полз по снегу, а потом, когда нес, показалось в теле что-то безнадежное, еще живое, но уже неживое...

- Товарищ комбат, возьмите.

Солдат, перевязавший Синцову руку, протягивал ему связанный в лямку бинт.

- Руку - подвесьте, а то крови лишней вытекет...

Синцов нагнул голову, солдат накинул ему на шею лямку. Синцов сунул в нее руку и пошел по окопу к землянке.

- Ну как? - спросил он, войдя.

- Сейчас, - сказал санинструктор.

Над головой в перекрытии зияла дыра, обшитые досками стены от взрывов выперло внутрь, и из-под них, шурша, сыпалась земля.

- Лучше землянки не нашли? Того и гляди, обвалится, - сказал Синцов.

- Другие еще хуже этой, разбитые, - сказал санинструктор.

Нагнувшись над мальчиком, он заканчивал перевязку. Приподнимая его одной рукой, еще раз пропускал бинт под спину. Мальчик длительно, прерывисто застонал. Санинструктор разогнулся, накрыл мальчика полушубком и повернулся к Синцову.

- Две пули, - сказал он. - Одна в живот, одна в бок...

"Наверно, та, которая мне через руку прошла", - подумал Синцов.

- Надо скорей вывозить, - сказал санинструктор. - Пульс неплохой. Если быстро на стол, может, еще и выживет.

- Организуйте, - сказал Синцов и нагнулся над мальчиком. - Ну, что ты, как?

Мальчик попробовал открыть глаза и не смог. Снова попробовал, открыл и опять закрыл. Синцов махнул рукой и вышел, столкнувшись у выхода из землянки с Богословским.

- Подбери мне к завтрему у себя в роте кого-нибудь подходящего в ординарцы. Постарше кого-нибудь, - сказал Синцов и повернулся к подошедшему Люсину: - Расспросите бойцов о подвиге старшего сержанта Чичибабина. Он при атаке этой траншеи закрыл грудью пулемет и обеспечил успех. Найдите тех, кто видел. Раз уж пришли, так делайте свое дело...

И, не обращая больше внимания на Люсина, пошел по окопам с Богословским, объясняя подробности предстоящей атаки высотки.

Адъютант батальона Рыбочкин пришел с людьми своевременно и даже раньше, чем было обещано, еще до окончательной темноты.

Немецкая высотка чуть заметно серела в надвинувшихся сумерках. Ильин еще раз за этот трудный день проявил свою исполнительность: наскреб больше людей, чем просил Синцов. Не пятнадцать, а двадцать человек, не считая адъютанта и пришедших вместе с ним Завалишина и уполномоченного.

- Значит, теперь ты вместо Лунина ротой командуешь... - сказал Завалишин Богословскому. А когда присели все вместе в землянке, чтобы при свете поглядеть на карту, протер очки и добавил: - Теперь один я в батальоне декабрист остался.

Синцов посмотрел на него и, с трудом продравшись в памяти через все события дня, вспомнил тот, ночной, казавшийся теперь уже далеким разговор в землянке, когда Завалишин пошутил про двух декабристов - себя и Лунина.

Мальчика в землянке уже не было, его унесли.

- Я давно говорил, что этим дело кончится, - зло сказал уполномоченный про мальчика. - Даже писал по своей линии, чтобы забрали мальчишку от твоего предшественника Поливанова.

- Даже писал? - спросил Синцов.

- Писал, - сказал уполномоченный. - Такие мои права и обязанности. Чего ждал, тем и кончилось...

В словах его было больше горечи, чем зла, и Синцов, слушая его, почему-то подумал, что, наверно, он сам человек многосемейный. Может, оттого и писал, что представил себе своих собственных на месте этого мальчишки.

- Где были? - спросил он уполномоченного. - Что-то я вас не видел сегодня.

- А я не при вас, а при батальоне. Мне вам глаза мозолить не обязательно.

- Однако все же пришли?

- Пришел, потому что в других ротах ничего больше не ждем, а здесь операция.

- Пришли принять участие?

- Вот именно. Еще вопросы будут?

- Не сердись, - сказал Синцов. - Это я так, сдуру кусаюсь. За мальчишку переживаю...

- Не один ты, - сказал уполномоченный. - Хоть бы теперь на хирурга хорошего попал, чтоб вы не зря старались...

- Прохорова жаль, - вздохнул Завалишин. - Такой был беззаветный, безотказный старик. Ильин, когда с глазу на глаз, его всегда батей звал...

- Значит, на КП у нас теперь один Ильин остался? - спросил Синцов.

- А вот и связь... - сказал адъютант, поднимая трубку затрещавшего телефона. - Ильин вас просит.

Голос Ильина показался Синцову в телефон не таким, как обычно, хотя докладывал Ильин четко и ясно, как всегда: все в порядке, связь со всеми ротами есть, скоро должны доставить людям горячую пищу... Он звонит уже из другой землянки. В той, где были раньше, теперь КП полка. Левашов уже там, и Туманян должен скоро прийти.

- Позвоните им по двойке, когда у вас готовность будет. Левашов повторил, чтоб спросили "добро", прежде чем начинать.

- Через пятнадцать минут позвоню, - сказал Синцов.

И еще раз подумал, что хотя Ильин говорит как всегда, а голос у него не такой. Может быть, уже узнал про свою минометчицу, что ее больше нет на свете. И, подумав об этом, не стал говорить сейчас про убитого ординарца, положил трубку и повернулся к Завалишину.

- Зачем мальчишку с корреспондентом отпустили? При вас приказал, чтобы не шел со мною...

- Я на телефоне был, - объяснил Завалишин. - А когда вышел, они уже...

Синцов махнул рукой. Не хотелось больше говорить, все это теперь уже бесполезно.