Солдатами не рождаются (Живые и мертвые, Книга 2)

И еще: пять пленных немцев навстречу и с ними молоденький солдат, озабоченно просящий: "Разрешите я сам доведу". - "Почему сам?" - "А то они убегут"...

И еще один солдат, в поле на снегу, и приходится долго тыкать его наганом в спину, чтоб встал...

И еще один солдат, во взятом окопе, отпихнувший тебя от смерти, и немец, убивший этого солдата и застреленный тобой в упор и упавший прямо на тебя, мертвой рукой, как плетью, выбив из пальцев наган...

И еще что-то, чего не можешь вспомнить, но что вертится и вертится в голове. Какая-то яма, в которую ты вдруг падаешь на бегу среди поля, и, уже падая, ловишь сбитую пулей ушанку... И в ноздрях стойкий, тяжелый запах дымного, отравленного порохом снега. Такого дымного, что не лезет в рот, несмотря на жажду... И еще что-то... Что? Сейчас не сообразить...

- Вместе с ним одно училище окончили, - вдруг донесся голос Караева.

Да, это говорит Караев. Да, да, верно. Он слышал еще ночью, что им с Луниным повезло - окончили одно училище и попали в один батальон...

- Согрелись, можно кушать...

Это сказал мальчик. Рукавицей обернул банку с консервами и поднял с огня.

"В чем он все время тащил эти две банки, в полушубке, что ли?"

- Пойдем, комбат, в землянку. Хотя и разбитая, но все же без ветра, теплей.

Это сказал вылезший из землянки Ильин. Оказывается, он уже пришел от Чугунова.

"А что та минометчица убита, он еще не знает, я ему не говорил".

- Как у Чугунова?

- Все в порядке.

- А со связью?

- Еще волынят. Послал Рыбочкина - ускорить.

Синцов не сразу вспомнил, кто такой Рыбочкин. "Ах, да, Рыбочкин - это адъютант батальона..."

- Тогда будем есть, - сказал Синцов.

- Зайдем в землянку, - повторил Ильин.

- Потом, сейчас неохота. - Синцов озабоченно повторил: - Что же связь не тянут?

Он пока не хотел заходить в землянку, потому что решил, как только на проводе окажется Туманян, попросить у него разрешения сделать с той малой высоткой перед ротой Лунина то, что задумал. Если разрешение будет дано, незачем разнеживаться в тепле, все равно придется идти в роту. Другое дело, если отложится до утра...

Он вытащил финку и подцепил на кончик ножа кусок плававшего в жирном бульоне мяса. Есть не хотелось, но приятно было, что мясо горячее. Перед тем как передать банку Ильину, захотелось хлебнуть бульона; огляделся, у кого есть ложка. Но мальчик уже вытащил ложку из валенка и вытирал вынутой из полушубка тряпицей.

- Нате, товарищ старший лейтенант.

Синцов съел несколько ложек и протянул банку и ложку Ильину.

- Что-то вы мало, - сказал Ильин.

- С меня хватит. - Синцов заметил, как Караев быстро управляется со второй банкой, и кивнул на мальчика: - Повару оставь.

- Может, хотите немного?.. - спросил Ильин. - У моего ординарца - с собой.

Синцов мотнул головой.

- Пока бой, не пью. - Сказал и заметил мелькнувшее в глазах Ильина удивление: "А что, разве на сегодня не закончили?"

Война так складывает отношения между подчиненными и начальником, что не все принято спрашивать вслух. Но вопрос все равно остается вопросом, и раз заметил его в глазах, надо ответить "да" или "нет".

- Слушай, Ильин, - сказал Синцов, беря Ильина за плечо и отводя его немного в сторону. - Тут на сегодня один план созрел, как твое мнение?..

И, начав излагать, понял: уже не отступится, даже если у Ильина будет другое мнение. И в этой решимости - не только чувство своей правоты, но и откуда-то взявшееся предчувствие легкой удачи.

Ильин выслушал и не возразил. Но вместо комбата предложил в исполнители себя. То ли из самолюбия, то ли из привычки брать на себя все трудное, что встретится.

- Тебе своих дел хватит, на тебе две роты останутся, - сказал Синцов. А вот разведчиков собери, сколько наскребешь, и пошли туда, ко мне.

Ильин кивнул, но в его глазах задержался молчаливый вопрос: "Уже сейчас собирать разведчиков, считая дело решенным, или ждать, когда комбат свяжется с командиром полка?"

- Собирай, - махнул рукой Синцов. - И разведчиков, и ординарцев, и всех, кто подходящие. Чтоб человек пятнадцать было, кроме тех, кто в роте.

И, сказав, подумал, что своего ординарца с собой не возьмет, оставит тут. Все-таки ребенок. Одно дело ходить хвостом за командиром в обороне, а другое дело - в бою. За день больше, чем за месяц, нахлебался! Как бы ни плакал, завтра же отправить в тыл.

- Слушай, Ильин, - окликнул он Ильина, который уже двинулся выполнять поручение.

Ильин повернулся.

- Проследи, чтоб горячая пища была, а то старшины пропасутся в тылу до ночи...

- У нас так не заведено, товарищ старший лейтенант. Все будет в порядке. Разрешите идти?

- Иди.

Едва ушел Ильин, как в окоп рядом с Синцовым спрыгнул Рыбочкин, адъютант, и за ним связист с телефоном и катушкой.

- Наконец-то, - сказал Синцов. - Еще бы до ночи прочухались.

- У него напарник, оказывается, раненый. Пока... - начал было объяснять Рыбочкин, но Синцов прервал его:

- Потом объясните. Ставьте телефон, - и указал на вход в блиндаж.

Он вошел в блиндаж вслед за адъютантом и связистом и чуть не упал, споткнувшись о труп, лежавший поперек входа. В блиндаже горела коптилка, но после дневного света ничего не было видно.

- Эй! - крикнул Синцов, высунувшись из блиндажа. - Хоть блиндаж-то очистите. Все же КП!

В блиндаж влезли усатый старик, ординарец Ильина, и мальчик, они вытащили из блиндажа труп.

- Офицер? - крикнул вдогонку Синцов.

- Офицер, с крестом, - отозвался снаружи мальчик.

"Все же много их сегодня набили, - подумал Синцов. - Главное, конечно, артиллерия, но и мы тоже. В несколько раз больше, чем сами потеряли".

- Все еще чухаетесь со связью? - нетерпеливо спросил он.

- Готово, - сказал связист.

Слышно было плохо, провод где-то заземлило. На том его конце, против ожидания, оказался не Туманян, а Левашов.

- Объявился, пропащая душа! - закричал Левашов и весело выматерился по телефону. - Где находишься?

Синцов доложил, где находится и что в этом узле обороны пять больших блиндажей, - очевидно, тут был штаб немецкого полка. Сейчас все они, конечно, дыбом, но один-два можно будет привести в порядок.

- Вот и хорошо! - сказал Левашов. - Командир полка вернется - свой КП перенесем к тебе, а тебя вперед выпихнем.

- Вперед - некуда. Впереди немцы. А где командир полка?

- Ушел в первый батальон, комбата менять. Комбат на мину нарвался, все хорошее настроение испортил... Корреспондент там, у тебя?

- Какой корреспондент? - спросил Синцов, вспомнив, что, когда взяли первую немецкую траншею, заметил неподалеку от себя обоих корреспондентов, а с тех пор не видел ни того, ни другого.

- Очкарик у меня, - сказал Левашов. - А старший политрук должен быть у тебя. Очкарик за него беспокоится.

- Не видели.

- А ты поищи, ты за него отвечаешь.

- Слушаюсь. А где начальник штаба?

- Где-то передвигается, - сказал Левашов. - Со старого места снялся, а сюда еще не пришел. Зачем он тебе?

Синцов решил не дожидаться возвращения Туманяна и доложил Левашову свой план: сразу после наступления темноты тихо, без артподготовки, взять высоту перед ротой Лунина. Объяснил, что, как только возьмем ее, сразу нависнем на фланге у той, другой, большой высоты.

- Подожди, сейчас по карте посмотрю. - Левашов с минуту молчал. - Так, ясно, вижу. В успех веришь?

- Не верил - не просил бы разрешения. - Синцов окончательно расставался с подавленным, но еще существовавшим в душе желанием, чтобы атаку отложили до завтра.

- Раз так - не возражаю! Но если почувствуешь, что уперся, остановись, не клади зря людей.

- Ясно, - недовольно ответил Синцов: то, что сказал сейчас Левашов, говорить было лишнее: все это слова, хотя и хорошие, а все равно слова.

- Корреспондента найди! - крикнул в телефон Левашов. - Под твою ответственность.