Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-194
Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-194 читать книгу онлайн
В книге исследуется издавна вызывающая споры тема «Россия и Запад», в которой смена периодов открытости и закрытости страны внешнему миру крутится между идеями отсталости и превосходства. Американский историк Майкл Дэвид-Фокс на обширном документальном материале рассказывает о визитах иностранцев в СССР в 1920 — 1930-х годах, когда коммунистический режим с помощью активной культурной дипломатии стремился объяснить всему миру, что значит быть, несмотря на бедность и отсталость, самой передовой страной, а западные интеллектуалы, ослепленные собственными амбициями и статусом «друзей» Советского Союза, не замечали ужасов голода и ГУЛАГа. Автор показывает сложную взаимосвязь внутренних и внешнеполитических факторов развития страны, предлагая по-новому оценить значение международного влияния на развитие советской системы в годы ее становления.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Практика экскурсионных туров по образцовым пролетарским квартирам и домам сопровождалась публикацией в 1931 году фоторепортажа под названием «24 часа из жизни московской рабочей семьи» в массовой газете Вилли Мюнценберга «Arbeiter Illustrierte Zeitung» («Рабочая иллюстрированная газета»). По словам Эрики Вольф, это было «просто фантастическое изображение условий жизни рабочих в Советском Союзе, предназначенное для распространения среди западных рабочих». Как показала Вольф, данная немецкая публикация не только глубоко повлияла на историю советской фотографии, но также стала коммунистическим пропагандистским ударом, направленным против германских социал-демократов, которые объявили эту подборку фотографий фальсификацией. В качестве хорошо спланированного ответного хода московская семья Филипповых снова и снова демонстрировалась иностранным делегациям — даже после того, как в СССР была опубликована подборка тех же фотографий, но специально измененных для местной аудитории, более знакомой с советскими условиями {586}. Как известно, в ходе реальной, а не фотографической экскурсии обмануть иностранцев было значительно труднее: так, британский политик-лейборист, побывавший в 1934 году в образцовом доме рабочего, сделал вывод, что население страдает от плачевных условий жизни, т.е. абсолютно обратный тому, которого от него ожидали {587}. Тем не менее претензии советского режима в разгар катастрофы «великого перелома» на признание жилищных условий в СССР наилучшими были не только значимы в плане восприятия их очевидцами тех лет, но также имели долговременные последствия, возродившись в новом качестве с наступлением культурной холодной войны {588}. Режим кампаний эпохи «великого перелома» способствовал распространению подобных беспочвенных и нарочито подчеркивавших соперничество с Западом претензий.
В это время ВОКС уже подвергся существенной перестройке, хотя в разгар важнейших политических событий той эпохи последствия данной перестройки едва ли обсуждались даже негласно. В 1920-е годы участие выдающихся представителей беспартийной интеллигенции в зарубежных культурных отношениях, осуществлявшееся через культурные и научные «секции» ВОКСа, изначально могло быть камуфляжем статуса Общества как независимого, но это участие быстро обрело ключевую роль в делах организации и планах Каменевой. Теперь же интеллигенция и ведущие сторонники нэпа в партии попали под удар, научно-дисциплинарные секции быстро отмерли, что серьезно изменило саму природу организации {589}. На смену секционной работе пришла новая готовность к агрессивной мобилизации советской науки и авторитетных в области культуры фигур для участия в следующих одна за другой международных кампаниях.
23 ноября 1930 года — за два дня до начала показательного процесса «Промпартии» — ВОКС созвал ученых, писателей и художников, чтобы заставить их подписать официальное заявление с осуждением «вредителей» (чья виновность была заранее предрешена), которое предполагалось использовать при создании нужной картины процесса за границей. Чтобы заставить видных беспартийных деятелей науки и культуры подписать требуемое заявление, организаторы этой кампании прибегли к плохо скрытым угрозам: «[Процесс “Промпартии”] дает советским ученым и художникам лишний повод выявить свое отношение к советской власти, с одной стороны, и к ее врагам — с другой» {590}. С развалом «секций» для интеллигенции ВОКС остался даже без фигового листка, изначально прикрывавшего его фальшивые притязания на статус неправительственной организации.
Громкие лозунги пропагандистских кампаний скрывали большие внутренние неурядицы. Чиновники ВОКСа по-прежнему пытались достичь превосходства своей организации в сфере культурных отношений с заграницей, однако период роста и развития Общества явно остался позади. Если Каменева регулярно и активно пользовалась своим прямым доступом к высшему партийному руководству, то теперь появились жалобы на то, что ее преемник Петров слишком обременен своей работой над «Большой советской энциклопедией». Он работал в ВОКСе всего по два-три часа в день, и то в основном лишь участвуя в торжественных приемах по случаю прибытия иностранных высокопоставленных лиц. Важнейшие посты в организации оставались вакантными. К большой досаде уполномоченных ВОКСа за границей, из Москвы к ним поступали материалы в еще более хаотичном виде, чем ранее, к тому же практически не принимались в расчет различия между странами-получателями. Быстрый рост значимости «Интуриста», как уже указывалось выше, серьезно подорвал позиции ВОКСа и поставил его в зависимое положение в смысле доступа к переводчикам, гидам и гостиницам, причем до такой степени, что в 1931 году представитель ВОКСа в Ленинграде сам предложил вариант «поглощения» своего представительства главным конкурентом в туриндустрии. Тревогу и ярость «ударников» ВОКСа, планировавших собственную кампанию по делу «Промпартии», вызвал отказ их организации предоставить им билеты на показательный процесс, что они совершенно справедливо расценили как явную потерю Обществом остатков авторитета {591}.
Утрата ВОКСом былого статуса в сочетании с хаосом новой эпохи сделали Общество легкой мишенью для зловещих обвинений в нарушении секретности, в то время как подозрительность в отношении связей с заграницей становилась все более характерной чертой политической культуры. Появлялись новые меры, направленные на ограничение контактов с иностранными визитерами. В 1931 году персонал ВОКСа был обвинен в «некритическом оживленном общении» с иностранцами и небрежном обращении с посылками из-за рубежа. Любые проявления подобного поведения представлялись как помощь разведывательным службам враждебных стран; схожие обвинения вновь в изобилии появятся в печати в годы Большого террора. Примерно в это же время в официальных и полуофициальных заявлениях защита от разрушительного капиталистического вмешательства (вместо избирательного импорта наиболее полезных достижений науки и культуры западных стран) начала рассматриваться в качестве главной задачи организации. ВОКС должен был стать «фильтрующим и контролирующим органом» для всех «чужих культурных течений», проистекающих из-за рубежа {592}. «Великий перелом» повысил риски, связанные с работой с иностранцами, несмотря на то что в течение этого периода угроза «заражения» от них определялась в классовых терминах, т.е. как близость не к иностранцам per se, а к западной интеллигенции и буржуазии.
В то же самое время три значительных события (Великая депрессия, подъем фашизма в Европе и первая пятилетка строительства социализма в СССР) стали предвестниками новой эпохи увлечения Запада советским экспериментом. Ведущие попутчики советского коммунизма, такие как Ромен Роллан и Андре Жид, ранее остававшиеся в стороне, теперь объявили о своей дружбе с Советским Союзом. Также получила распространение и практика щедрого приема и чествования иностранных друзей, таких как Бернард Шоу. По предположению Катерины Кларк, составной частью «постиконоборческой фазы» советской культуры после 1931 года (когда она ориентировалась уже не на разрушение старого, а на защиту нового) стала мечта партийных интеллектуалов сделать Москву символическим и организационным культурным центром в международном масштабе. В то время как под знаком соцреализма шло парадоксальное самоопределение советской культуры в качестве высшей точки великой общемировой или по крайней мере европейской традиции, эти деятели были готовы к тому, чтобы перейти от посещения дальних строек коммунизма и промышленных гигантов первых пятилеток к турам по европейским столицам в период роста антифашистской культуры {593}. С самого начала сталинизм комбинировал вариации двух соперничавших и хорошо укорененных идеологических принципов: первый обыгрывал опасности и враждебность Запада и в более широком смысле — всего внешнего мира, а второй выискивал и использовал любые благоприятные возможности, которые создавало восприятие иностранцами успехов революции. Программа мероприятий эпохи «великого перелома», ставившая задачу «догнать и перегнать», предполагала не только высокомерное отрицание, но и жаркие объятия.