Падение царского режима. Том 7

Председатель. – Генерал, вы изволили упомянуть о вашем выступлении в Думе. Не можете ли вы предпослать некоторый очерк обще-политического положения, в котором очутился совет министров? Ведь для вас не было тайной, что в Думе будут требовать удаления Штюрмера?

Шуваев. – И вообще ожидался целый ряд крайне нежелательных, резких выступлений в Государственной Думе. С тем, чтобы предотвратить их, собиралось несколько заседаний совета министров. На этих заседаниях, по началу, была выработана, ну, программа, что ли, чтобы сначала Н. Н. Покровскому войти в соглашение, чтобы та речь, которую имелось в виду произнести, со всеми этими резкостями, чтобы она была или изменена или совсем не произнесена.

Председатель. – Т.-е. чья речь?

Шуваев. – Я не помню.

Председатель. – Депутата Думы Милюкова или Штюрмера?

Шуваев. – Нет, депутата Думы. С ним войти в переговоры. И Николай Николаевич как будто ездил и говорил. И он искренно, от всей души хотел наладить эти отношения. Может быть, они и наладились бы… Тут принимал участие и Игнатьев, с другой стороны, частным образом, но принимал. Но вмешался в это Протопопов. Ну, и в совете министров не было выяснено, но говорят, он сказал, что разгонит Думу, и это, будто бы, испортило всякое отношение. Словом, сидели вечер, один, другой, третий, и все не двигалось, а время открытия Думы все приближалось. Наконец, Дума открылась. Вы знаете, как отчитали там Штюрмера. Говорят, что все-таки нужно дать пояснение, нужно в Думе кому-нибудь выступить. Ну, один, другой, третий. А потом, кому? Да военному министру. С этим обращается Штюрмер: «Вам». Я говорю: «Что же? Я солдат; если приказываете, выступлю». И нужно это было, как будто, экспромтом, т.-е. упрашивать, а затем Макаров вынимает листок и читает: а сказать, примерно, вот что. Я встаю: «Извините (встает с места), извините, а то, что сказать, это позвольте мне знать». Я говорю: «Мне приходилось говорить и перед бунтующей толпой населения, и перед бунтующими солдатами, и господь бог помогал. И тут так, то, что сказать, вы уж извините. Раз вы меня уполномочиваете»… – «Ну в общем, о чем вы будете говорить?» – «А буду говорить о том, что война не нами начата, что мы должны ее кончать, что нужно всем дружно вести. Ну, общие такие выражения, и никаких шпаргалок ни от кого. Я по своим шпаргалкам не могу, а по чужим тем более». И меня прямо, извините, задело это. Ну, затем морской министр. Я приехал в Думу. Никто не ожидал. Попросил слова. Вышел и сказал. Я с тех пор Штюрмера не видел, после того, как сказал. Ну, затем, тогда я был в ставке, там это произвело впечатление сильное, как разорвавшаяся бомба. Кто ругал, кто одобрял. Все не знали, как же отнесется государь. Я пошел к нему с докладом и имел в виду доложить все текущие дела, а потом, если угодно будет ему спросить. Но как-то вышло так, что чуть ли не с этого пришлось начать. Я ему говорил о предшествовавших обстоятельствах: «Вот, говорю, ваше величество, к чему это привело. Чего хлопотать! Если не хотите устроить хороших отношений, а тут непременно нужны хорошие отношения, кого же выбрать? Выбрать такого, который пользуется доверием Думы. Этот случай показывает, что министры должны работать рука об руку с Государственной Думой и государственным советом». Ну, затем рассказал ему, что я сказал: «А затем, – говорю, – как угодно вашему величеству». Он меня поблагодарил. Я вышел оттуда. Но можно думать, что здесь не то произвело впечатление. И, может быть, тогда же был решен вопрос о том, чтобы, может быть…

Председатель. – Т.-е. «здесь», это вы имеете в виду Царское Село?

Шуваев. – Да, Царское Село.

Председатель. – Скажите, генерал, а что было в записке А. А. Макарова, что было, как вы называете, в шпаргалке? Что Александр Александрович хотел, чтобы вы сказали?

Шуваев. – Нет, я решительно не помню. Меня самый факт, видите, смутил. Я ему не дал читать. Он начал читать: вот то-то докладывайте. В роде того: милостивые государи. Нет, я говорю, извините.

Председатель. – Позвольте вам напомнить то место, к которому я хотел вернуть вас: «Ваше величество, я буду счастлив, но позвольте доложить вам и просить вас недели через три сказать. Может быть, я не годен, может быть, не справлюсь с делом. Откровенно говоря, я не боюсь, я другого боюсь».

Шуваев. – Т.-е. придворной интриги.

Председатель. – Генерал, будьте добры дать краткий очерк того, как возникла мысль об этом высочайшем повелении, к которому вы оказались причастны, о привлечении мужского населения империи для работ по устройству оборонительных сооружений, и какое было тут участие Штюрмера, и какое ваше, потому что это имеет для нас значение.

Шуваев. – Тут, главным образом, требования ставки, во что бы то ни стало, дать рабочих. Они начали с миллиона. С одной стороны, дать миллион рабочих, – извините, я цифры могу перепутать, а с другой стороны, около 300.000, средним счетом, пополнения в армию. В общем счете, это около трех миллионов с лишним нужно давать в год. А у нас всего населения, которое могло бы пойти на укомплектование, было около двух миллионов. Очевидное дело, у нас внутри России нельзя было добыть этих рабочих. Тогда ставка категорически заявила: «Ну тогда мы всех будем забирать на фронт». Т.-е., что значит на фронт? Это не значит буквально там, где корпусный район. А это значит весь тыл, т.-е. Киевская, Черниговская, часть Витебской и Петроградской, вообще все то, что входит в район театра военных действий. Таким образом, я решительно был поставлен в невозможность обойтись без какого-нибудь источника, который бы давал эти миллионы. Но, параллельно с этим, шла усиленная торговля со ставкой в лице начальника штаба верховного главнокомандующего.

Председатель. – Генерала Алексеева?

Шуваев. – Да. Я на 300.000 людей указывал ему в месяц.

Председатель. – Это 10.000 людей в день?

Шуваев. – Да. И на необходимость это уменьшить. И, таким образом, пришли к 400.000.

Председатель. – 400.000?

Шуваев. – Рабочих. Вместо миллиона дать 400.000. Так вот, где же их взять? По началу и раньше, был вопрос о привлечении к отбыванию воинской повинности инородцев. Но какой повинности? Видите, был запрос ген.-губернатору и всем местным властям; это за тем, чтобы министерство финансов не получило того… Одним словом, признали необходимым этот вопрос отложить. А между тем, нужно во что бы то ни стало этих рабочих получить. Как же получить? И получить их немедленно, можно сказать, получить не по закону какой-нибудь повинности, а немедленно должны были получить. Это настоятельно требовалось, как письменно, так и словесно, при поездке в ставку. Я, вернувшись из ставки, позвал к себе с разрешения Штюрмера, Куколя-Яснопольского, затем начальника главного штаба ген. Аверьянова и Фролова и говорю: «Мне во что бы то ни стало, хоть тресни, а нужно рабочих, иначе, говорю, мы проиграем кампанию». Если рабочих, то это в рамках существующего закона можно.

Иванов. – Т.-е. по найму?

Шуваев. – Да, деньги платить. Но это все-таки наряд рабочих, привлечение рабочих. Мне, извините, решительно все равно, а Куколь-Яснопольский говорит, что, если бы даже и введена была повинность, она повлечет за собой гораздо больше неприятностей. Я говорю: «Мне дайте 400.000 человек». В пределах каждого округа, Туркестанского, затем Сибирского, командующие войсками имеют право, имели, да и теперь, вероятно, имеют право призывать рабочих».

Председатель. – Так что потребовалось по 400.000 рабочих с каждого округа?

Шуваев. – Нет, всего 400.000. Ведь, собственно, стояли на той точке зрения, что объявляется призыв новобранцев. Говорят, призывается 500.000, а затем министерство внутренних дел делает разверстку и призывает. Правда, в этих комиссиях есть представители военного министерства, но это не дело военного ведомства. А в военное ведомство дело попадает с того времени, когда оно приходит к воинскому начальнику. Таким образом, военное министерство назначает количество. А затем разверстка и все последующее, это есть дело министерства внутренних дел. Потом, когда они явятся на сборный пункт, они снова попадают в ведение военного министерства. Таким образом, и тут военное министерство или, правильнее говоря, ставка, а мы являлись исполнителями. 400.000 министерство внутренних дел распределило между населением, при участии генерального штаба, а затем министерство внутренних дел отдало все распоряжение по призыву, а когда они начали собираться в команды, тогда они снова поступают в военное министерство, которое уже их отправляет. Тут происходит смешение. Я далек кого-либо обвинять, но военное министерство сказало – 400.000, распределило, призвало, хотя это не дело военного министерства, а дело министра внутренних дел, а раз пришли, сформировали части и отправили – это дело военного министерства. Я до сих пор остаюсь убежденным, что тут нового закона не было, а был закон о привлечении местного населения к оборонительным работам; причем слово «местное» понималось и на театре военных действий таким образом, что это не относительно жителей, а относительно той власти, которая определяет, потому что, если стать на иную точку зрения и сказать, что призываются только местные жители, призвать рыть окопы местных жителей только в Киевской губернии, то из Подольской их нельзя призвать. А понималось таким образом: губернатор – в пределах губернии; генерал-губернатор – в пределах губернаторства; командующий фронтом – в пределах фронта. Но так как фронта и театра военных действий не было, и командующий войсками имел право призывать, то ему приходилось отправлять на театр военных действий людей вне своего района. Правда, по отношению к самому тылу, хозяином являлось как бы военное министерство, но нигде этого точно не указано, так можно только толковать. В этих видах мною и было испрошено высочайшее соизволение, чтобы мне их не призывать. Призывать их могли командующие войсками, а отправлять, т.-е. предоставлять военному министерству на них право, мог главнокомандующий фронтом. Так что, по-моему, тут не было нового закона. Затем, положение крайней необходимости; это нужно было во что бы то ни стало сделать. Затем меня спрашивали, почему я не запросил генерал-губернаторов? Да потому, что я не смотрел на это, как на новый закон; если бы это была воинская повинность в более широком смысле, тогда нужен новый закон.