На исходе дня. История ночи

Какой же, по мнению моралистов и врачей, должна быть продолжительность сна? Некоторые специалисты, к примеру врач тюдоровского времени Эндрю Бурд, считали, что сон необходимо принять за обязательную «составляющую человека». В качестве исключений один из авторов выделил грузчиков, чернорабочих, каменотесов и моряков: им требовался сон, превышающий рекомендованную восьмичасовую норму⁷. Другие вносили сезонные поправки, например спать восемь часов летом и девять часов в пору длинных зимних вечеров. В особом случае Джереми Тэйлор, бывший капеллан Карла I (1600–1649), предписал всего лишь трехчасовой ночной сон⁸. Обычно авторы не только в Британии, но и на континенте настаивали на продолжительности отдыха от шести до восьми часов, за исключением экстренных обстоятельств вроде болезни, уныния или попросту обильного ужина, когда допускался более долгий сон. Основная часть этого потока чернил выражала главное убеждение, состоявшее в том, что не более чем от одной четверти до одной трети из каждых двадцати четырех часов должны быть отведены для ночного покоя⁹.

По крайней мере таковы суждения авторов о предмете сна. Несмотря на то что книги по медицине широко перепечатывались — «Цитадель здоровья» (Castel ofHelthe) Томаса Элиота, появившаяся в 1539 году, выдержала в XVI веке более дюжины изданий, — трудно определить их роль. Формировали ли эти мнения народные нравы или, что кажется возможным, наоборот, отражали их, так или иначе, известные афоризмы содержали в себе схожие взгляды на необходимую продолжительность сна. Пословица «Шесть часов сна для мужчины, семь — для женщины и восемь — для глупца» имеет множество вариаций. Пословица «Природа требует пяти часов, обычай использует семь (курсив мой. — А. Р. Э.), лень — девять и злобливость — одиннадцать» отлична по содержанию, но идентична по интонации. Врач Гульельмо Гратароло в «Руководстве по здоровью для магистратов и студентов» (A Direction for the Health of Magistrates and Students; 1574), по существу, провел различие между восьмичасовым сном, продолжительность которого соответствует «общепринятой норме», и более долгим сном, практиковавшимся в «древние времена» согласно рекомендации Гиппократа¹⁰.

Следует уточнить, что некоторые работники, изнуренные за день тяжелым трудом, ложились спать рано, особенно в сельских местностях летом. Зимой низкая температура воздуха подчас торопила семьи улечься в постель. Педагог Давид Бекк в один из январских вечеров раньше времени отправился ко сну, «из-за холода будучи не в силах что-либо делать»¹¹. И по крайней мере некоторые шли спать, чтобы сэкономить топливо для тепла и света. Персонаж комедии эпохи Реставрации «Прожектеры» (The Projectors; 1665) наставляет: «Ешь мало, пей еще меньше и спи много, дабы сберечь огонь и свет горящей свечи»¹². Однако не многие из тех, кто не принадлежал к высшим слоям общества, могли позволить себе спать больше шести-восьми часов, еще меньшее количество людей — целую ночь, поскольку как работа, так и необходимость общения требовали личного драгоценного времени.

Дневники, в основном отражавшие положение дел в высших классах, не только сообщали о продолжительности сна, но и указывали на то, что общепринятое время отхода ко сну приходится на интервал между девятью и десятью часами. «Эта семья ложится спать между девятью и десятью», — отмечала Сара Каупер. Таковым было правило, которое, вероятно, применимо и к другим слоям общества. «Бесштанное время» — словосочетание, распространенное в некоторых частях Германии, — означает «девять часов»; между тем английская поговорка XVII века поучала: «Тот, кто ужинает в шесть и ложится в десять, проживет немало лет — десять раз по десять». Посмотрите, писал житель Лондона в 1729 году, «на жизнь аккуратного, честного человека, весь день усердно занимающегося своим ремеслом… который проводит вечер в невинной радости в кругу семьи или, быть может, с соседями либо с собратьями по ремеслу, иногда посидит час или два в пивной и оттуда идет в постель к десяти часам, а на работу — к пяти или шести». Объявление в приемной датского пастора гласило: «Останетесь до девяти — вы мой друг, до десяти — хорошо, а пробудете до одиннадцати — вы мой враг»¹³.

Конечно, множество людей продолжали бодрствовать после десяти часов не только по привычке, но и потому, что их внутренние часы были весьма неточны. Хотя писатель Томас Тассер советовал «зимой ложиться в девять, а летом в десять», сезонные изменения представляются нам незначительными. Важнее то, что, как и в других традиционных культурах, время сна зависело не столько от привычного режима, сколько от наличия дел. Сэмюэл Пепис, в поздние часы разрывавшийся между соблазнами плоти и бременем управления, имел особенно беспорядочное расписание. Другие, и в сельской местности, и в городах, тоже работали или общались в предназначенное для сна время. «Всегда, когда это возможно, иди в кровать в десять или раньше», — писал сассекский лавочник Томас Тёрнер. Несмотря на то что он старался позволить себе семь-восемь часов сна, его обязанности приходского служащего и любовь к выпивке, помимо других «непредвиденных» случаев, препятствовали отдыху. Однажды в декабре после вечернего приходского собрания он вернулся домой около трех часов двадцати минут [ночи] не очень трезвым. «О, спиртное, — простонал он, — какие сумасбродства заставляет оно нас совершать!»¹⁴

II

В 1764 году читатели London Chronicle узнали о том, что близ французской деревни Мон «выдающийся соня» в течение пятнадцати лет изо дня в день спал с трех часов утра до восьми-девяти часов вечера. Подобные загадочные истории о сне, в том числе о нарколепсии и лунатизме, получали пространные толкования как в произведениях литературы, так и в прессе. Многие сочинения Шекспира — и «Макбет», и «Генрих V», и «Юлий Цезарь» — явно обращены к популярной теме сна. И не только сновидений, по праву являвшихся неиссякаемым источником вдохновения. Оливер Голдсмит подробно изложил на страницах Westminster Magazine рассказ о Чирилло Падовано, благочестивом падуанце, который во сне совершил кражу из монастыря и разграбил кладбище, погубив «все то хорошее, о чем молился днем». Джеймс Босуэлл, считавший сон «одним из самых необъяснимых и удивительных» чудес природы, записал в своем дневнике, что однажды, когда он и еще один атторней [83] спали в своих кроватях, они провели слушание судебного дела¹⁶.

В основном эти диковинные случаи были связаны с заблуждениями, рожденными на призрачных территориях, разделяющих сон и явь. Значительно ближе большинству людей было качество их собственного отдыха. «Крепкий сон — сокровище» — гласила итальянская поговорка. А Николас Бретон считал плохой сон одним из самых крупных «несчастий в жизни человека». В конечном счете, объяснял некий французский автор, «сон и бодрствование — это стержни, на которых держится все в нашей жизни, и если что-то разладится в них, то смятения и беспорядка следует ожидать и в остальном». Значимость сна состояла в том, что он породил типологию более утонченную, чем та, которую, по обыкновению, мы используем сегодня. Получившие широкое распространение выражения «спит как собака», «как кошка» или «как заяц» относятся не только к чуткому, но и к беспокойному сну. «Он такой осторожный, — писал церковник Томас Фуллер, — спит, как заяц, с открытыми глазами». «Ты спишь, как собака на мельнице» — говорится в шотландской пословице¹⁷. Более предпочтительным был «мертвый», или «глубокий», сон, который Босуэлл назвал «абсолютным, бесчувственным и бессознательным». Самым желанным все же был сон одновременно глубокий и продолжительный, или, как о нем иногда писали, «спокойный» и «тихий». «Спокойный сон, — отмечалось в старинном тексте, — пусть краткий, приносит больше пользы»: мысль, которая подтверждается современными исследованиями, показывающими, что состояние человека по утрам — отдохнувшим он себя чувствует или нет — зависит от количества его пробуждений в течение ночи¹⁸.