На исходе дня. История ночи

Обычно банды демонстрировали склонность к дискриминации. Излюбленными мишенями становились путешественники и прочие чужаки. «Небезопасно для чужестранца, а тем более для англичанина, гулять по этому городу после ужина, когда простой люд в основном подогрет выпивкой», — открыл для себя, находясь в Гамбурге, Файнс Морисон. Легкой добычей были девочки-подростки, хотя, как правило, сексуальная энергия находила выплеск в «играх» вроде толкания их по кругу (от одного к другому) и растрепывания волос. Но были известны и тяжкие случаи. В XV веке ремесленники и чернорабочие Дижона приобрели дурную славу из-за групповых изнасилований. В год случалось не меньше двадцати нападений, и, вероятно, половина всего мужского населения города в юном возрасте «развлекалась» подобным образом. Прогуливаясь ночью по Гааге, Давид Бекк и некая супружеская пара были окружены шестью, а то и большим количеством слуг, которые, по ошибке приняв даму за проститутку, пытались отбить ее для себя. В Лондоне часто совершались нападения на девушек-служанок, а в XVII веке в Массачусетсе у молодой женщины вырвали из рук фонарь, после чего к ней пристала «компания грубых парней», один из которых несколько раз «засовывал руку под» ее «фартук и произносил гадкие и мерзкие слова». Дефлорация молодых девушек по своей сути была диким глумлением над установленным порядком, который предусматривал сохранение их доброго имени до замужества; тем позорнее было, если насильниками являлись мужчины, занимающие очень низкое положение в обществе⁵³.

Каждую ночь риску подвергались даже «столпы существующего порядка», включая купцов, лавочников и представителей местных властей. Ночь обнажала социальные конфликты. «Нет такого оскорбления, которое бы не досталось мне», — горевал сборщик соляной подати в Лиму. В сельской общине Отельфинген у казначея, подвергшегося «мести Ночного Парня», сломали изгородь и разбросали по земле восемь вязанок дров. Банды терзали и священников всех мастей. «Это как искать пасхальные яйца», — описывали в 1529 году швейцарские работники свои планы по выманиванию «мерзких священников» из «их тайных укрытий». Мало кто избежал этой участи, и не важно, насколько праведным был человек. В 1718 году в Норфолке небольшая группа молодежи проникла в церковь сразу после полуночи. Они трезвонили в колокола, пили крепкое пиво и ломали церковные скамьи, а кроме того, развели огонь на колокольне, чтобы приготовить бифштексы. Вооруженные банды Дижона — malvivantz — были виновны в том, что разбивали окна в домах «уважаемых горожан», включая «господ из парламента». Женатые мужчины представляли в неменьшей степени соблазнительные мишени. В одной французской деревне этим «образцам пристойности» из среднего класса кричали: «Вон в постель! Вон в постель!» — едва заставали на улице в поздний час. Так, некий сердитый юноша орал: «Я не стану тебя слушать! Ты женат! Давай вали спать к своей женушке!»⁵⁴

Рабы и свободные чернокожие не столь часто прибегали к насилию из-за риска ухудшить свое положение. Нападения на белых были редки, хотя случались и поразительные исключения. Закон, принятый в 1703 году в Массачусетсе, упоминал «великие беспорядки, дерзости и взломы», совершенные ночью «индейцами, неграми и мулатами — слугами и рабами». В 1752 году в графстве Нортумберленд (Виргиния) раб по имени Дик ударил спящего хозяина по голове плотницким топором. Менее двух лет спустя в Бриджтауне (Барбадос) четверо чернокожих под предлогом «множества бед», которые они претерпели «за прошедшее время», свалили с ног, избили и наконец зарезали «белого человека, который спокойно проходил мимо них однажды ночью». На Николаса Крессуэлла, прогуливавшегося как-то вечером с другом на Барбадосе, «несколько негров» обрушили настоящий «каменный дождь из-за мангровых зарослей». Годы спустя в Бостоне чернокожий, обменявшись оскорблениями с несколькими белыми джентльменами, бормотал, удаляясь: «Если бы только была ночь и у меня в руках оказалась хорошая палка, как бы я заставил удирать этих ублюдков!» Но вместо этого при свете дня он был арестован и наказан за свою наглость⁵⁵.

В раннее Новое время ночной ландшафт de facto контролировался низшими сословиями, вынуждавшими прохожих сворачивать с выбранных ими путей. Они не пользовались традиционным «оружием слабых» — не прикидывались больными и не волочили ноги, к чему охотно прибегали в дневное время с целью обмануть существующие общественные порядки. И они не актерствовали, как делал порой веселящийся народ на ритуальных празднествах вроде карнавала⁵⁶. Банды, настойчивые в достижении собственных целей, агрессивно заявляли о своих правах на темное время. Френсис Плейс, «портной с Черинг-кросс», вспоминал, как он и его товарищи-ученики ходили «вечером к бару Темпла (Общество адвокатов)», устраивали там гам и расчищали от людей тротуар между пабом и Флитским рынком». Описывая одну такую эскападу, современник поведал, что они нападали на «всякого, кто попадался», били фонари, пинали «шлюх» и бранились с дозорными. Насилие провоцировал даже самый незначительный упрек в адрес молодежи: «валили с ног всех», кто осмеливался «бросить вызов» им, писал некий человек о лондонских ремесленных учениках. Падуанские студенты бродили по улицам, когда им вздумается. Приезжий замечал: «Никто не осмеливается выходить в город после наступления темноты из-за страха перед школярами и им подобным, которые, одевшись в черное и вооружившись карабинами и пистолетами, шляются взад-вперед компаниями по 20–30 человек почти всю ночь». В колониальном городе Чарлстон (Южная Каролина) вечерами беспрепятственно разгуливали даже рабы и свободные чернокожие. Именно это побудило большое жюри осудить буйное поведение рабов на городских улицах «в любое время ночи». Власть молодых и бедных была сильнее всего в городских предместьях, где в основном они и проживали. Но и маленьким общинам не удавалось избежать насилия. Когда мастер-портной в Лиму покинул безопасные стены своего дома, чтобы посмотреть на источник шума на улице, его встретил град камней. «Ты, ублюдок, — крикнул ему молодой парень, — как ты смеешь вылезать против такой большой банды! Я тебе и городу нос утру»⁵⁷.

Банды неимущей молодежи вселяли такой ужас, а численность их была столь велика, что только самые смелые и отчаянные ночные дозорные осмеливались бросить им вызов, особенно в ситуациях, когда речь уже не шла о спасении чьей-то жизни. Согласно отчетам XVIII века, стражники в Лавале часто отступали с целью «избежать большей опасности». В Бостоне троим дозорным, повстречавшим банду молодежи в два часа ночи, пригрозили шпагой, и они были вынуждены отказаться от ареста юнцов: «…один из дозорных, сильно испугавшись, выкрикнул: „Убивают!" — другие два, за неимением подмоги, оставили молодых людей и удалились». Плохо вооруженные и малочисленные дозорные сами являлись излюбленными мишенями. Куда им было восстанавливать общественный порядок — на них самих нападали или, как хвастались бандиты, «устраивали им головомойку». Компания молодых людей в Ковентри, «раскидав дозор», отправилась в «паб, чтобы отметить победу». Не храбрее была и стража в лондонском Сейнт-Джеймс-парке, «кишевшем» проститутками. «Что могут сделать полдюжины мужчин, наполовину заморенных холодом и голодом, с четырьмя или пятью десятками падших женщин, чье ремесло делает их отчаянными?» — вопрошал корреспондент одной из газет в 1765 году⁵⁸.

Некоторых районов, вроде Блэк-Бой-Элли в Лондоне, официальные лица избегали любой ценой, опасаясь града из обломков кирпича и бутылок. Если днем там еще висели фонари, то ночью им приходил конец. Куда более жуткими были ночные пабы, которые сэр Джон Филдинг объявил «ужасом дозорных». Стража жаловалась на одно такое местечко: «Мы боимся зайти туда в любое время суток по любому поводу, ведь, как только мы заходим, все свечи тут же гасятся и констеблей жестоко избивают»⁵⁹. В сельской глубинке власти справлялись не намного лучше. В Южной Англии контрабандисты нахально нападали на драгун. «Зачастую их атакуют ночью в таких количествах, — рассказывал Даниель Дефо, — что они не осмеливаются сопротивляться, а если рискнут, то их ранят и избивают, а иногда и убивают». В Испании, отмечал некий путешественник, крестьяне, трепетавшие при виде «штыка в дневном свете», становились «дерзкими в часы темноты, вооружившись ножами»⁶⁰.