Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Да, страшные вещи всплывают в страшные времена.

И все же версия об отравленном торте не единственная, с которой связывают кончину Крупской. Кстати, В. Дридзо ее начисто отвергает: «Я уже не могу слышать все эти выдумки об отравленном торте. Никакого торта вообще не было, а если бы он и был, то стоило бы подумать о том, почему же все остальные, в том числе и я, остались живы». Однако бывшая секретарь Крупской нигде не упоминает, что и она тоже лакомилась праздничным тортом. Его ведь не обязательно следовало выставлять для всех — судя по разным источникам, гостей за юбилейным столом собралось немало, так что вряд ли бы хватило каждому хотя бы по кусочку. На торжества в Архангельское приехали из Москвы Кржижановский с женой, Вера Рудольфовна Менжинская, Феликс Кон, Дмитрий Ильич Ульянов. Пришли и те, кто отдыхал в Архангельском — испытанные товарищи по ссылке и эмиграции.

В Архангельском тогда был дом отдыха старых большевиков. На выходные туда приезжали многие видные революционеры. Крупская последние годы часто бывала там, ей хорошо отдыхалось среди старых друзей. В то время была шестидневная рабочая неделя. В субботу, 23 февраля, почти до конца дня она была занята в Совнаркоме РСФСР, где обсуждался вопрос о третьем пятилетнем плане в области народного образования. Вернулась домой только к вечеру. Это был последний рабочий день в ее жизни. В тот же вечер она собралась за город.

В Архангельском переночевала. С утра потянулись гости — юбилейную дату решили отмечать в выходной день. Сели завтракать. Начались поздравления, вспоминали прошлое, шутили, смеялись. Крупская была в хорошем настроении… После завтрака пошли фотографироваться. Ничто не предвещало трагической развязки.

Вскоре гости из Москвы уехали. Под вечер Надежда Константиновна почувствовала себя плохо и ушла в свою комнату. От страшной боли она временами впадала в беспамятство.

Внезапность заболевания и породила слухи о насильственной смерти. Наряду с отравленным тортом имеет хождение и версия о другом сталинском знаке внимания — свежей клубнике, прошедшей специальную обработку в токсикологической лаборатории НКВД. Обе версии, к сожалению, до нынешнего времени не доказаны и не опровергнуты. Отсутствие экспертных материалов, нового, современного прочтения медицинского заключения тридцать девятого года провоцирует возникновение самых фантастических предположений. В 1989 году в одном серьезном педагогическом издании, например, утверждалось, что вдову Ленина поместили в специальный санаторий НКВД и там довели до смерти. Оказывается, автор краем уха слышал, что Крупская потеряла сознание в Архангельском и, ничтоже сумняшеся, подумал, что речь идет об одноименном военном санатории в Подмосковье, в котором в те годы лечились также работники НКВД. Казус, конечно, нелепость, но ведь надо видеть и причину. А она — в крайней скудости достоверных исторических фактов, фигурах умолчания, досадных пробелах в биографических данных. Выше уже говорилось, что даже в наиболее полной биографии Крупской, вышедшей в серии «ЖЗЛ», последние дни ее жизни изобилуют общими местами, которые, кроме досады и недоумения, ничего не вызывают, и, пожалуй, содержат вопросов больше, чем ответов на них. Правы сотрудник ИМЛ при ЦК КПСС И. С. Куликова и член-корреспондент АН СССР В. А. Куманев, писавшие в «Правде» 5 января 1990 года о том, что обстоятельства кончины Крупской требуют дополнительного и обстоятельного изучения.

Публикация М. Штейна в ленинградской «Смене» — одна из первых попыток проследить хронологию событий последнего дня жизни Крупской. Итак, в половине восьмого вечера — сильные боли, потеря сознания. Дридзо вызывает врача. Доктор старается, но боли не проходят. Требуется консультация более опытных коллег. Прибывают профессора Очкин и Кончаловский. Подозревают острый аппендицит, но окончательно в своем диагнозе не уверены. Предлагают немедленно отвезти в Кремлевскую больницу. По дороге из Архангельского в Москву у Крупской начинаются перебои в работе сердца.

В Кремлевской больнице — несколько консилиумов. Наконец приходят к выводу: воспаление брюшины как результат тромба в кишечнике.

Из официального «Сообщения о болезни тов. Н. К. Крупской», опубликованного на первой полосе «Правды» 28 февраля 1939 года: «Болезнь развивалась бурно и с самого начала сопровождалась резким упадком сердечной деятельности и потерей сознания. В связи с этим отпала возможность помочь больной оперативным путем. Болезнь быстро прогрессировала, и 27 февраля в 6 час. 15 мин. утра последовала смерть».

Как видно, расхождений между трактовкой М. Штейна и официальной версией пока нет. Но только до этого места. Далее автор говорит, что веру в правдивость строк о диагнозе болезни Крупской поколебал у него недавно скончавшийся сотрудник Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина И. С. Беленький. Он поведал, что получил от Анны Кравченко, соратницы Крупской с дореволюционных времен, для хранения в рукописном отделе библиотеки ее фонд. В фонде имеется рукопись воспоминаний медсестры Кремлевской больницы Лилии Лысяк (урожденной Закржевской), написанных в 1962 году.

Вот что свидетельствует Л. Лысяк: «В феврале в одно из моих ночных дежурств в отделение поступила Н. К. Крупская. Ей была отведена большая двухместная палата. Я не знаю, когда Н. К. Крупская была доставлена в больницу, что привело ее в больницу. Узнала я о ее пребывании в больнице и увидела ее только тогда, когда мне ее спустили с четвертого этажа (из операционной) уже оперированной. Н. К. Крупская была без сознания.

У меня, как дежурной по отделению, было под наблюдением около десяти палат (точно не помню, сколько). По установившимся правилам Кремлевской больницы особо тяжело больным или прооперированным больным предоставлялась индивидуальная медсестра. На этот раз такой медсестры не было, и мне пришлось наблюдать за Н. К. Крупской среди моей общей работы.

Помню как сейчас, что в палате она лежала справа от окна, на прикроватном столике горела нагнутая книзу электрическая лампочка, которая давала в палате слабый свет.

Надежда Константиновна лежала очень тихо, навзничь, изредка приоткрывала глаза, ничего не говоря.

Операцию Н. К. Крупской делал профессор Очкин, дежурным хирургом был Владимир Николаевич Соколов. Когда я его (Соколова) спросила, какая операция была сделана, он промямлил что-то совершенно неопределенное.

В ту же ночь (между 26 и 27 февраля) Н. К. Крупская, не приходя в сознание, скончалась».

Штейн сравнивает частное свидетельство Л. Лысяк об оперировании Крупской и официальное сообщение о невозможности помочь больной оперативным путем из-за плохого сердца — умрет на операционном столе, и выдвигает такое предположение: когда возник вопрос, делать или не делать операцию, было дано «добро»… Он обращает внимание и на следующий немаловажный факт: в день своего 70-летия Крупская не была награждена орденом, хотя это было принято. Да и Дридзо вспоминает — придя перед кончиной на короткое время в сознание, она сказала: «Врачи как хотят, а на съезд я пойду».

Чтобы выступить по проблемам культпросветработы?