Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)

- Не с чего выглядеть хорошо, Мироныч. Вот отдали Царицын! - Он полез в карман, не нашел портсигара, вскочил, схватил со стола кисет, стал нервно крутить цигарку.

- Да, но у нас есть и победа: Боронин сегодня занял Яндыки и Промысловку. Так что у нас не одни только поражения. Я бы хотел вот о чем поговорить с тобой, Георг... Если завтра Аристов придет с отрядом, смогли бы мы ликвидировать группу "Цианистый калий"?

- Ты думаешь, это надо сделать завтра? - Атарбеков с удовольствием затянулся цигаркой, нервно покачивая ногой.

- Боюсь, что контрреволюция использует падение Царицына для расправы с Астраханью. Медлить, мне кажется, нечего.

- Что ж, Мироныч, я готов... Мы это дело несколько затянули - не удалось разыскать еще трех человек из группы...

- Многое покажут следствие и допросы. Сколько человек подлежит аресту?

- Шестьдесят один. Минус три - получится пятьдесят восемь.

- Солидная группа!.. Ну что ж, давай вместе продумаем детали этой операции. - Киров поднялся, сел за стол. - Садись рядом, Георг!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Василий лежал на операционном столе, когда вдруг хлопнула дверь и в палату, размахивая свежим номером газеты "Красный воин", ворвался завхоз госпиталя, прокричал о падении Царицына... Хирург посмотрел на завхоза таким уничтожающим взглядом, что тот осекся на полуслове и, приседая и пятясь, скрылся за дверью. Сообщению завхоза как будто бы никто не придал особого значения, никто и слова не проронил. Но во всем ощущалась какая-то нервозность. Чувствовалось, что хирург спешит как можно скорей закончить эту вторую в жизни Василия операцию.

Первую ему сделали сразу же, как только привезли из фронтового околотка. Но ему тогда не стало лучше. Поднялась температура, вздулась нога, и он три дня бредил в жару. Сообщение завхоза настолько потрясло Василия, что он перестал думать о своей больной ноге. Ногу вылечат в конце концов, рана у него не тяжелая, а вот какова будет судьба Астрахани?

С этими мыслями его привезли в палату номер два. Хирург сказал, что здесь ему будет хорошо: в этой палате больше света и воздуха, не так жарко и больных всего трое - народ пожилой и степенный.

Пришла палатная сестра Валентина Ивановна, сама принесла Василию завтрак. Он выпил молоко, а от хлеба с маслом и каши отказался. Она с удивлением посмотрела на него, потом перевела взгляд на сидящих у раскрытого окна Петра Никодимова, Илью Аврамина и Корнея Ильина...

- Уди-ви-тель-ный больной, - сказала она.

- Почему удивительный? - спросил Василий.

- Да как же не удивительный! - всплеснула руками сестра. Она была молоденькая, розовощекая, с лукавыми и смеющимися глазами. - У нас больные крошки подбирают со стола, а вы отказываетесь от завтрака.

- У них, наверное, хороший аппетит, - сказал Василий. - А я всегда плохо ем... К тому же у них дело идет на поправку, а я только начал лечиться... Не знаю, что еще будет с ногой...

- Но я все-таки оставлю вам завтрак. - Сестра поставила тарелки на тумбочку и вышла.

Первым из больных к Василию подошел Петр Никодимов. Это был рослый, сильный человек, лет сорока пяти, с виду рабочий, мастеровой. Но у него была рыжеватая шкиперская бородка, которая делала его похожим и на моряка...

- Что, парень, худо с ногой? - спросил он. Карие его глаза глядели задумчиво и участливо.

- Нога - это что! Вот Царицын сдали - это уже совсем худо, - ответил Василий и махнул рукой.

- Да, парень, и не говори. - В коричневом фланелевом халате, спускавшемся чуть ниже колен, в шлепанцах на босу ногу, Никодимов неторопливой походкой прошелся по палате, вернулся к Василию, взял табурет и подсел к его изголовью. За ним к кровати подошли и Илья с Корнеем: эти были в одном нижнем белье, им, видимо, было жарко, и ходили они по палате босые.

- Не знаем, что и подумать теперь про нашу Астрахань. Осталась одна дорога. Что, если кадет ее перережет? - продолжал Никодимов.

- Конечно, если сидеть сложа руки, так оно и может получиться, глядя в потолок, ответил Василий. - Но город можно защитить от врагов, нужно. Астрахань с виду как будто бы и незавидный город, и ничего нет в нем особенного - пыль, грязь да жара!.. А вот значение для защиты всей страны огромное!

- Ну и правильно! - Петр Никодимов достал из кармана своего халата старенький солдатский кожаный кисет и неторопливо стал раскручивать на нем шнурок. - Парень ты молодой, а грамотей. Сразу видно - комсомолия!.. И мы так думаем. - Он посмотрел на Илью Аврамина и Корнея Ильина. Те в знак согласия молча кивнули головой. - Будем друзьями. Может, закуришь? Табачок - "зверобой". - И он протянул раскрытый кисет.

- А сестра? - спросил Василий, с радостью принимая кисет.

- Когда окна открыты, разрешает курить... Она у нас добрая. Никодимов протянул Василию и газету.

Опершись на локоть, Василий свернул цигарку и с удовольствием затянулся дымом.

- О ране ты не тужи, друг, - успокоил Василия Петр Никодимов, хирург в этом госпитале человек понимающий, вылечит. Да и молод ты, рана скоро заживет. А вот наше дело табак, парень! Ездить нам теперь или в обозе, или служить в Караульном полку. А повоевать еще хочется! Англичан прогнать! Кадету башку сломать!

- Пехотинцы? - спросил Василий.

- Разведчики, хотя, конечно, оно тоже как ни есть - пехота. - Аврамин прищурился, вспоминая. - Стали, значит, эдак ползти к его переднему краю, а он, подлец беляк, возьми и засвети всю местность ракетами! Видно, почуял беду. Потом пошел хлестать из орудий...

- Лежали мы шагах в десяти друг от друга, - нетерпеливо проговорил Корней Ильин. - Один из снарядов и ахнул в аккурат между нами!

- Меня вот всего изранило, в легком три осколка сидят - дышать больно. - Илья Аврамин стал потирать свою тощую грудь, накрест опоясанную бинтами.

- А меня в ногу резанул осколок, - сказал Корней Ильин...

Под окном раздался оглушительный выстрел.

Покачав головой, Петр Никодимов подошел к окну, лег на подоконник.

- Деда, а дед! - крикнул он. - Скоро ты перестанешь народ пугать?

- Это наш сторож стреляет, - пояснил Василию Илья Аврамин. - Из берданочки! Англичан, значит, увидел.

Дед внизу прокричал:

- Везет, собака, "французские булочки". Убить может! Тикайте из палат!

Василий отбросил одеяло, взял костыли и подошел к окну. Внизу шумел с берданкой в руке бородатый и суматошный дед в длинном армяке.

Выстрел прозвучал как сигнал. Со всех концов госпитального двора стали сбегаться больные и раненые с винтовками в руках: кто в накинутой на плечи шинели, кто в одном нижнем белье. Все с напряжением смотрели вверх.

Но англичан что-то не было видно. Их или не было совсем, или они летели на большой высоте со стороны солнца.

Многие уже стали расходиться со двора, ругая деда за ложную тревогу, как вдруг отчетливо послышалось гудение вражеских самолетов. Снова все задрали головы кверху и на этот раз увидели англичан: на город летели три самолета. Один из них, средний, - двухмоторный.

Самолеты сделали круг над городом. Убедившись, что им не грозит опасность со стороны нашей авиации, они пошли на снижение и стали выбрасывать пачки листовок.

- Где же Щекин? - закричали во дворе.

Дед снова прицелился и выстрелил по самолетам.

Его поддержали залпом больные и раненые, ударили крепостные пушки, потом начали стрелять с кораблей военной флотилии, с плавучих баз, и весь город загрохотал выстрелами.

Но Щекин уже летел навстречу англичанам, оставляя за своим тарахтящим "ньюпором" пушистый хвост черного дыма. Вот он приблизился к ним на расстояние выстрела. Одномоторные самолеты отвалили в сторону, а двухмоторный нырнул и пронесся над самыми крышами. Но Щекин успел нагнать его и прострочить по хвосту длинной очередью.

На Щекина бросились одномоторные самолеты и завязали с ним бой. Этим воспользовался двухмоторный бомбардировщик: он сделал над городом круг, выбрал цель и сбросил первую бомбу.