Грозный год - 1919-й (Дилогия о С М Кирове - 1)

- Как же его убило?

- По своей вине убило, товарищ командир, по своей!.. Все не слушался! Что ни скажешь ему, у него на все один ответ: "Ладно, ладно". Сколько раз говорил: не высовывайся из окопа, а он внимания не обращал: в одно ухо влетит, в другое вылетит. Так его и убило.

- Слезы убитому не помогут, - сказал Боронин. - Ты лучше отомсти за друга.

- Убью сволочей, это так... А тезки все-таки не будет, - горько плача, сказал Костя Маленький и пошел, пошатываясь, по барханам.

- Славный парень. По другу как убивается, - сказал Боронин и тронул Орлика.

Навстречу им то и дело попадались раненые. Поодиночке и группами они медленно брели, изнемогая от жары и утопая в песках. Вот за барханом им встретилась целая толпа раненых из отряда Аристова. Телеги, на которых они ехали, застряли в песках, и теперь каждый сам по себе пробирался к дороге, где были раскинуты палатки полевого околотка. Впереди, чуть ли не весь в бинтах, шел плечистый парень. Его поддерживал такой же богатырь в рабочей блузе, с забинтованной головой. Лицо парня так сияло, что Боронин невольно остановил коня. Остановился и парень.

- К нам едете, товарищ комдив? - спросил он. - Опоздали малость, дело уже подходит к концу. Ну и дали мы жару кадету!

Раненый был тот самый Тисленко, командир второго орудия, у которого, по словам Пини, убило или ранило Василия Корнеева.

- Командир-то жив у вас? Или убит? - спросил Боронин.

- Разрешите по порядку, товарищ комдив... - переводя дыхание, попросил артиллерист. - Конечно, мы были на виду у кадета, и он нас все время обстреливал. Но мы упорно дрались, не обращая внимания на его огонь. Сначала ранили Боброва, моего наводчика, потом Кулеша. Осколок перерезал горло Козину... Меня вот тоже задело. - Тисленко как-то удивленно оглядел свои бинты. - Кровь хлынула, упал... Тогда за мое орудие встал Василий Корнеев. Он один работал за весь расчет. Сам подносил снаряды, сам заряжал, сам наводил и стрелял. На третьем выстреле он снес вражескую пушку... Через некоторое время меня унесли. Что стало с Корнеевым, не знаю... Одно хорошо помню: от батареи в целости осталась одна пушка, и за нею - комбат...

Рассказав эту историю, Тисленко с товарищами пошел дальше.

Боронин тронул поводья. Путь по барханам по-прежнему был тяжелым и утомительным. Орлик шел, осторожно перебирая ногами, и весь дрожал от усталости.

- Вот попробуй спешить куда-нибудь по этим проклятым барханам! - в отчаянии сказал Боронин и уж было пришпорил усталого коня, но вдруг где-то впереди заиграли на балалайке, а потом послышалась веселая, задорная песня.

Боронин обернулся к Сидорчуку:

- Слышишь? Играют.

- А? Что? - вздрогнул Сидорчук.

- Ты что, спишь?

- Думаю.

- Играют, говорю. Значит, и у них дела хорошо идут. Ишь ты, ишь ты, заливается, как соловей!

Боронин подобрал повод. Орлик пошел веселее. Но вот песня смолкла, замолчала и балалайка. Опять ехали в тишине и зное. Вдруг несколько звонких голосов затянули "На сопках Маньчжурии".

- Поют-то как! - Слезы умиления блеснули на глазах Боронина.

Из-за бархана показалась группа раненых бойцов. Один из них играл на балалайке, остальные несли на плечах носилки, и на них сидел с перевязанной ногой... Василий Корнеев.

- Чудо! - воскликнул Боронин и пришпорил Орлика. - Жив, Корнеев?

- Жив, товарищ комдив, - ответил Василий. - Сам не верю, а вот, поди, - жив!

Боронин спешился, обнял Василия и стал засыпать его вопросами. Василий рассказывал о бое: счастливый, восторженный, весь сияющий от радости.

Боронин подвел к нему Орлика:

- Садись!

- Мне и на носилках хорошо, Иван Макарович.

- Садись, раз старший приказывает.

Товарищи помогли Василию сесть в седло.

- Навстречу вам идет маршевая рота, - сказал Боронин. - Новички! Многие пороха не нюхали. Смерти не видели в лицо. Остановите их. От моего имени! Они знают, при каких трудностях мы, старики, воевали. Теперь пусть послушают, как насмерть стоять надо, как воюет молодежь.

Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В полдень 26 июня рыбница Михаила Рогова благополучно прибыла в Астрахань. Прямо с пристани Рогов позвонил в приемную Кирова. Но Сергея Мироновича не оказалось в Реввоенсовете: он в это время провожал в калмыцкую степь вновь сформированный полк 34-й дивизии. Тогда Рогов позвонил Атарбекову.

- Что-нибудь случилось с грузом? - спросил с тревогой Атарбеков.

Прежде чем ответить на его вопрос, Рогов попросил всех выйти из кабинета начальника пристани.

- Вместо бензина на этот раз я привез двух замечательных большевиков, вы их хорошо знаете. Но рыбницу мою задержали в Астрахани, а пассажиров арестовали. Приезжайте выручать!

- Кого ты привез, Рогов? - раздался в трубке нетерпеливый голос Атарбекова.

- Товарищей Серго и Камо!.. Вы слышите меня?.. Алло!.. Алло!.. Рогов нервничал, дул в трубку, но бесполезно. Наконец, рассердившись, он с треском повесил трубку и вновь стал вертеть ручку скрипучего, древнего аппарата. Но только телефонистка соединила его с кабинетом Атарбекова, как кто-то третий вмешался в разговор, потом раздались треск и шипение в трубке, и Рогов, махнув рукой на телефон, сел в кресло. Не успел он закурить, как у ворот пристани раздался автомобильный гудок. Он бросился к окну и увидел промелькнувшего Атарбекова.

Когда Рогов поднялся на пароход, где находились "арестованные", Атарбеков уже шумно, по-кавказски приветствовал Серго, Камо и их родных и друзей.

- А вот и наш герой! - сказал Серго, указывая на Рогова.

Атарбеков бросился обнимать Михаила Рогова.

Потом он горячо поблагодарил Дудникова, который скромно стоял в стороне, и всю команду.

С парохода они все перекочевали на рыбницу, стоявшую тут же у пристани. Атарбеков шепнул Рогову:

- Ты привез чудесных людей!

- Я счастлив, что эта честь выпала мне и моим ребятам. Серго и Камо мы все полюбили, нам жаль с ними расставаться.

Орджоникидзе привлек к себе Рогова и Дудникова:

- Мы ни с кем не прощаемся, ребята. Вечером прошу всей командой к нам в гости.

- Придем, товарищ Серго.

- Обязательно! Без всяких раздумий и размышлений! За такую благополучную поездку нам положено выпить хотя бы по чарке вина. Так, что ли, Георг?

- Только так и никак иначе, - рассмеявшись, ответил Атарбеков и увел с собой Серго и Камо.

Они зашли к начальнику пристани. Атарбеков позвонил в гостиницу и велел выделить несколько номеров для приехавших бакинцев. Потом женщин посадили в машину, для "мужской гвардии" наняли два фаэтона.

Атарбеков и Серго пошли пешком.

- Первым долгом я хотел бы повидать Кирова, - сказал Серго. - От Рогова я слышал о нем столько хорошего, что жажду крепко пожать ему руку.

- Да, Сергей Миронович необыкновенный человек. Ты полюбишь его так же, как мы все его любим, - сказал Атарбеков.

С Набережной они повернули на Никольскую и пошли теневой стороной улицы. Прохожие оборачивались и смотрели вслед Серго.

- Почему на меня так смотрят? Что необычного в моем внешнем виде?

- По-моему, все необычно, - ответил Атарбеков. - Во-первых, ты ужасно оброс...

- Ничего удивительного! До Астрахани мы добирались тринадцать дней на лодке, и нам было не до бритья.

- Вот я и говорю, что тебе необходимо прежде всего побриться. Потом шевелюра у тебя несколько необычная, прямо-таки львиная грива!

- Гриву тоже готов снять. Еще что?

- Чересчур длинная, а потому опять необычная, рубаха.

- К тому же измазанная дегтем! - Орджоникидзе рассмеялся и остановился. - В самом деле у меня, видимо, ужасный вид...

Часа через два они были у Кирова.

- Здравствуй, дорогой товарищ Киров. Очень рад тебя видеть. Давно мечтал о встрече. Сколько лет мы знаем друг друга, а увидеться никак не удавалось.

- Я тоже ждал этой встречи, товарищ Серго. Хоть мы и не были лично знакомы, но мне всегда казалось, что мы большие друзья и давно знаем друг друга.