Олег Рязанский

- В чем его кривда?

- В том кривда, что князь Ольг Иванович, вступив в союз с Москвой, на самом деле не стал её заединщиком и отказал князю Дмитрею Московскому в помоге против тебя...

- Почему же тогда он сам не выехал навстречу мне?

- Лишь потому, что остерегается мести Москвы.

Тохтамыш перевел взыскующий взгляд на Кирдяпу. Тот, указав пальцем на Ивана Мирославича:

- Он говорит, что его господин опасается мести Москвы. А вот мой отец не побоялся мести и прислал меня и моего брата Семена на помогу тебе, царь. Вот почему я утверждаю, повелитель, что рязанский князь, в отличие от моего отца, великого князя Суздальского и Нижегородского, лукавит...

Теперь Тохтамыш взыскующе посмотрел на рязанского посольника. Что ответит на обвинения Кирдяпы этот бывший татарский мурза, а теперь первый из вельмож рязанского князя? Как он оправдает действия своего господина? И Иван Мирославич нашел нужные слова.

- Его отцу, князю Суздальскому и Нижегородскому, - сказал Иван Мирославич, - навряд ли грозит месть князя Московского. Ибо они - тесть и зять, родственники, а свой своему - друг поневоле...

Кирдяпа вспылил, ухватился за рукоять сабли, но рязанский посол был спокоен: знал, что хан не допустит драки. И верно: грозным движением черных, вразлет, бровей Тохтамыш предупредительно осадил не к месту вспылившего Кирдяпу. Будто и не думая выхватывать из ножен саблю, Кирдяпа отцепился от рукояти и провел рукой по поясу, как бы оправляя его.

Переехав Оку на тот берег и обратно, Родослав и Керим приблизились к хану.

- Твердое ли тут дно? - осведомился Тохтамыш.

- Да, отец, - ответил Керим. - Дно не топкое, песчаное, ровное. Мой конь ни разу не споткнулся, не оступился.

- В наших реках камней нет, - добавил Родослав.

По привычке Родослав посмотрел на Ивана Мирославича, молчаливо с ним советуясь: то ли он говорит или не то... Иван Мирославич одобрительно кивнул. Он радовался поведению княжича, за которого нес двойную ответственность - и как старший посол, и как его отец крестный...

Хан о чем-то задумался и вдруг спросил, обращаясь к Кериму:

- Я вижу, сын мой, рязанский коназич - твой новый приятель? Ты подружился с ним?

- Да, отец. Мы с Родославом подружились.

Хан опять задумался, и эти несколько секунд его раздумий вновь встревожили Ивана Мирославича. Ему казалось, что хан не случайно заговорил о Родославе, и мысли теперь его о нем, Роде. А какие могли быть помыслы хана в отношении рязанцев? Самые коварные.

К счастью, Тохтамыш повернулся к своим военачальникам и заговорил с ними о предстоящей завтрашней переправе через Оку.

На другой день, чуть свет, ордынское войско переправлялось через Оку. Тохтамыш с несколькими десятками нукеров стоял на пригорке - следил за переправой. Когда передовые отряды на рысях пошли вверх по реке - на Серпухов, хан обернулся, отыскал взглядом Ивана Мирославича и подозвал его к себе.

- Ты, Салахмир, - назвал его прежним татарским именем, - возвращайся со своим посольством в Рязань.

Иван Мирославич поспешно приложил руку ко лбу и к груди и поклонился, мысленно благодаря Бога за то, что, кажется, все обошлось благополучно. Но тут Тохтамыш остро взглянул на Родослава.

- А коназича оставь... (Иван Мирославич остолбенел: вот оно - ханское вероломство!). Да, оставь коназича при мне. Твой коназ Олег, как верно говорит суздальский Василий, - лукавый, хитрый коназ. Он хочет перехитрить меня, но у него не получится. Чтобы он не сотворил мне каких-нибудь козней, чтобы не надумал встать под рукуДмитрею Московскому, оставлю его сына при себе. Так-то!

Иван Мирославич взмолился:

- Государь всемилостивый и всемогущий! Поверь мне: мой господин Ольг Иванович не держит против тебя камня за пазухой! Он превыше всего ставит законность, а ты - законнейший царь, ибо в крови твоей кровь самого Чингисхана... Как я вернусь без Родослава домой? Возможно ль? Я за него головой отвечаю...

- Ты боишься за судьбу коназича, пока он со мной? - с легким упреком сказал Тохтамыш. - Ай-яй-яй!..

Иван Мирославич растерянно оглянулся на Родослава: тот, по-отцовски выпятив губу, держал сжатый кулак на луке седла.

Подал голос Керим:

- Отец, отпусти коназича Родослава...

С удивлением посмотрел Тохтамыш на сына.

- Разве тебе будет хуже, если коназич останется при моем дворе? Ты сам говорил - подружился с ним. Я наблюдал за ним на конских скачках и на воинских состязаниях - он крепкой выучки, и ты, Керим, сможешь у него кое-чему поучиться. Да и твоему другу небесполезно будет пребывание при мне...

- Это так, отец. Но если можно, не делай из него пленника.

- Успокойся, сын. Он останется при мне как почетный заложник. Будет мне служить так же, как служат мои мурзы. И никто его не обидит - об этом позабочусь я сам.

Сказав так, Тохтамыш подумал: "Теперь у меня в руках сыновья не только суздальского коназа, но и рязанского. Осталось заполучить сыновей Дмитрия Московского и Михаила Тверского. Тогда все главные русские коназы станут у меня как шелковые. Станут куда более послушливыми Сараю, чем привыкли за годы смут в Орде... Будут вовремя и сполна платить дань...."

Иван Мирославич попытался было подступиться к хану с новыми доводами и уговорами отпустить Родослава - тщетно. Нукеры оттеснили рязанского посла с присущей им бесцеремонностью. Посоветовали ему не обременять хана своими бесполезными просьбами. Весело пересмеивались.

Так и пришлось Ивану Мирославичу возвращаться в Переяславль без Родослава - на душе было скверно.

Глава седьмая

Разорение

Слуга накинул на плечи Дмитрия Ивановича легкий алый плащ - пора во двор, к ожидавшей его дружине... Князь был не в духе: войско Тохтамыша, как донесла разведка, уже переправилось через Оку и двигалось на Москву. Дмитрию Ивановичу так и не удалось собрать под свою руку русских князей. Приходилось покидать Москву. На скорях ехать в Кострому, чтобы там собраться с силами и прогнать татар.

- Господин мой! - вдруг взвенел голос княгини Евдокии (рядом с ней малые дети с мамками и няньками). - Возьми нас... Увези из Москвы! На кого ты нас оставляешь?

Дмитрий Иванович гневно сверкнул глазами: как смела княгиня говорить ему такое под руку? Ведь знала о решении боярского совета оставить семьи князя и бояр в Москве. Это было верное решение. Оно позволяло избежать паники горожан. Если бы горожане увидели, что семьи князя и знатных лиц покидают Москву, город опустел бы в один день. А без горожан не оборонить крепость малыми силами.

Гнев, однако, длился недолго - князь прекрасно понимал состояние жены, её страхи, её опасения и за детей, и за себя.

- С тобой останутся бояре, митрополит! - все же не сдержал досады князь. - Весь народ останется!

Обескураженная вспышкой гнева, которую увидела в глазах мужа и которую тот подавил усилием воли, Евдокия смятенно оглянулась на чад. С ними она чувствовала себя сильнее, увереннее. Снова попыталась убедить князя:

- Не я одна в страхе и трепете... И чада наши боятся!

Дмитрий Иванович взглянул на детей, увидел сморщенное личико одного из сыновей - маленького Андрюши, готового вот-вот заплакать. И окончательно смягчился:

- Не бойся, свет мой... Кремль не по зубам Тохтамышу. Литовин Ольгерд трижды ходил на Москву: не взял. Не возьмут и татары. А я скоро вернусь сразу же, как только соберу в Костроме крепкую рать.

Последние слова он говорил уже ласково и ободряюще: убеждал княгиню, что никому не дано взять Москву с её полуторасаженными каменными стенами. Взял её за плечи, трижды поцеловал и вышел на крыльцо. Поклонясь народу и приняв благословение священника (митрополит Киприан в тот час ещё только подъезжал к Москве, возвращаясь из Новгорода, где пребывал по пастырским делам), грузно сошел по ступенькам. Широкие плечи его и голова были слегка опущены - снова и с горечью подумал о разобщенности русских князей, виня в этом прежде всего себя.