Весна в Крыму (Преображение России - 15)

- Ты всегда что-нибудь такое скажешь, Алексей Фомич, - улыбнулась последним словам Надя, - что даже и наш Джон, хоть он на дворе, начинает лаять.

- Не Егорий ли опять гремит там щеколдой? - попробовал догадаться Алексей Фомич.

- Нет! Это какой-то солдат... Шинель без погонов... в левой руке чемодан - довольно объемистый... Джон, Джон! Назад! Сюда! - закричала в форточку Надя.

И тут ставший рядом с нею Сыромолотов вскрикнул:

- Да это же Ваня! Это Ваня из госпиталя, с фронта!

7

Алексей Фомич все следил за тем, владеет ли правой рукой его Ваня, и когда увидел, что сын его, несший чемодан левой рукой, перенес его в правую и правой поставил в передней на пол, радостно сказал:

- Браво! Значит, писать кистью и подавно можешь! Брависсимо!

Заметив, как недоуменно глядит Ваня на молоденькую женщину с голубыми глазами, Сыромолотов поспешно представил Надю:

- Моя жена! Ведь я, кажется, писал тебе, что женился?

- Нет, ничего не писал, - отозвался на это Ваня, целуя руку Наде почтительно, как совсем еще незрелый пасынок у мачехи величественного отца. Алексей Фомич бормотал при этом:

- Странно! Неужели не писал? Но в конце-то концов, не все ли равно, писал или нет! Важно то, что если тебя и покалечили, то как будто по-божески, по-божески... Дай-ка пощупаю, где это! - очень оживленно протянул руку Алексей Фомич к предплечью сына, когда тот снял шинель и оказался в мундире тоже без погонов.

- Пощупай, пощупай! - улыбнулся Ваня, и отец охватил его бицепс, твердый почти как камень.

- Это и есть протез, о каком ты писал?

- Это он самый. Под ним трубчатая кость, которую сломать ничего не стоит любому борцу.

- Ну уж, только ли борцу! Стало быть, теперь ты ни в каком цирке выступать не будешь.

- Куда уж теперь выступать в цирке! - горестно согласился Ваня.

- А красками писать пробовал?

- Пробовал: могу.

Алексей Фомич ждал, что сын теперь спросит, в свою очередь, его, окончил ли он свою картину? Но Ваня сказал:

- На тебя вся надежда: дай мне какое-нибудь свое старенькое пальтишко вместо проклятой моей шинели! Твое на меня годится, а в магазине готового платья я не мог по себе подобрать. Из твоего дома в свой я должен буду перейти совершенно штатским во избежание... как бы это выразиться... неприятных инцидентов со стороны солдат, хотя погоны и с шинели и с мундира я снял.

- Постой-ка, постой-ка! Ты каких-то страстей наговорил за одну минуту столько, что и в голову не уложишь!

- Да ты читал ли приказ по армии номер первый?

- Это, кажется, чтобы солдаты не отдавали больше чести офицерам? - не совсем уверенно припомнил Алексей Фомич.

- Вот именно! И с того началось!.. Потом пошли "Советы солдатских депутатов", - "солдатских", - понимаешь? А не "солдатских и офицерских"... Значит, офицеры в армии стали лишними, и сиди - жди, когда тебя выволокут и убьют!

Заметив, что великовозрастный пасынок ее очень взволнован, Надя сказала:

- Иван Алексеевич! Вам с дороги и белье переменить надо. На кухне у нас сейчас никого нет, а на плите в котле много горячей воды... Подите выкупайтесь! Алексей Фомич вам поможет.

- Непременно! Это непременно надо сделать в первую голову! - поддержал жену Сыромолотов и повел сына на кухню.

8

У Вани был счастливый, сияющий вид, когда после головомойки, как он это назвал, устроенной ему отцом на кухне, он сидел за самоваром, поставленным его мачехой, допивал восьмой стакан чаю и говорил:

- Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, а это оказалось большой моей удачей, что меня ранили австрийцы, если бы не эта рана, я не попал бы в госпиталь, и меня убили бы свои. Убивают и младших офицеров, не одних только кадровиков ротных и батальонных. Развал армии - вот что делается на фронте. Стихотворение кто-то из младших офицеров написал на эту тему, - оно ходит среди горемычного офицерства. Длинное, и я помню из него только три первых куплета:

О боже святый, всеблагий, бесконечный,

Услыши молитву мою!

Услыши меня, мой заступник предвечный,

Пошли мне погибель в бою!

Смертельную пулю пошли мне навстречу,

Ведь благость безмерна твоя!

Скорей меня кинь ты в кровавую сечу,

Чтоб в ней успокоился я!

На родину нашу нам нету дороги,

Народ наш на нас же восстал,

Для нас сколотил погребальные дроги

И грязью нас всех забросал.

Непременно я был бы убит: ведь я полковым адъютантом был, - приказы по полку составлял, - непосредственно, значит, помогал командиру полка, а против этого командира взбунтовался полк еще до революции. Фамилия командира нашего полка - Ковалевский. Говорили мне, когда я был в госпитале, что ему удалось спастись, однако пуля прошла сквозь шею, - лежит теперь в госпитале, а выживет ли, - неизвестно: рана куда более тяжелая, чем моя.

- Тебя лечили на совесть, - вставил Алексей Фомич. - Протез бицепса отлично сделан и хорошо прилажен к руке... Гм... где же я читал о князе Меншикове, - не петровском Сашке, а его внуке или правнуке, ну о том самом, который Крым защищал - читал, что при осаде нами в Турецкую войну Варны был ранен в икры обеих ног турецким ядром, - тоже вот так, как ты, снесло ему это ядро икры обеих ног, - и вот еще в те времена, - почти сто лет назад, ему сделали протезы, и представь, он мог отлично верхом на лошади ездить... Что же из этого следует, - какой вывод? Не призовут ли тебя обратно в твой полк, а?

- Могут призвать, - согласился Ваня. - Ведь в бумажке у меня стоит не "отставка", а только "бессрочный отпуск". Могут взять снова на нестроевую должность, однако куда же именно брать и зачем брать? Союзники наши англичане и французы - требуют от нас наступления во что бы ни стало в апреле, а у нас развал армии, и мы не только наступать, даже и защищаться не можем. И наступать нам не с чем: нет у нас ни снарядов к трехдюймовкам, ни пулеметных лент, ни патронов для винтовок, - ничего!

- Позволь, позволь! - удивился Алексей Фомич. - А почему же все-таки ничего этого нет?

- Рабочие Петрограда это нам доставляли, а теперь они не работают, бастуют, требуют увеличения платы. Кроме того, - англичанам и французам хорошо назначать день всеобщего наступления до десятого апреля по новому стилю, а у нас в это время - половодье, везде разливы рек и речек. Одним словом, положение такое: немцы могут устроить баню нам в любой точке и даже в ста точках сразу!

- Почему же они этого не делают? - не понял сына Алексей Фомич.

- А чего они будут кормить пленных наших солдат? У них и без того есть два с половиной миллиона пленных с одного только русского фронта. Они, эти немецкие генералы - Гинденбурги и людендорфы - воевать умеют: линию Западного своего фронта они выпрямили: на сто шестьдесят километров она стала меньше, освободилось сорок дивизий, и этого вполне довольно, чтобы им резать русский фронт где угодно, как мясо ножом! Они этого пока не делают, а зашевелись мы, выйди из окопов, - что им помешает где угодно зайти нам в тыл? Перед выпиской из госпиталя я слышал, что все наши запасы продовольствия измеряются несколькими днями: на двенадцать дней, - только и всего! А Нивель, главнокомандующий французов, требует непременного наступления всем фронтом в конце марта по нашему стилю!

- Значит, теперь же должны готовиться? Понимаю... Но почему же нашими войсками командует какой-то Нивель?

- Потому, что мы были куплены за огромный заем, - вот почему! Мы пушечное мясо французов... Когда немцы перебили всех сингалезцев под Верденом, туда погнали наши корпуса... А теперь наша революция взбесила наших хозяев в Париже: тоже нашли время, когда революцию делать! И вот теперь министр обороны или военный - Гучков наседает на Алексеева, Милюков-Дарданелльский - министр иностранных дел - хоть сейчас готов толкнуть в наступление миллионы наших солдат и офицеров: "А то не получим от союзников Дарданеллы!" А русские солдаты предпочитают убивать своих офицеров, чтобы через них французские генералы Нивели и прочие ими не командовали... И солдаты бегут, бегут неудержимо! И никакие полевые суды удержать их не могут.