Весна в Крыму (Преображение России - 15)

- Дда, видно, что военная косточка: походка четкая, строгая, - заметил Алексей Фомич.

- Осталась тут, возле паперти: говорит, что дождется, когда вы выйдете.

- А-а! Какие-то, стало быть, виды на меня имеет? Та-ак! - протянул Алексей Фомич. - Может быть, желает пригласить меня поужинать, - что же, я не прочь... Да и вам, отец дьякон, вреда это не принесло бы...

- Ну, теперь редко кто кого в гости зовет, - усомнился дьякон, но Сыромолотов оказался прав: только что оба они вышли из церкви, когда стемнело, они увидели Наталью Львовну, которая сказала, обращаясь к Сыромолотову:

- Вы где будете сегодня ужинать, Алексей Фомич?

- Да вот, в самом деле, - улыбнулся ей Алексей Фомич. - Я полагал, что вот отец дьякон что-нибудь приготовил в этом роде.

- Ну что вы! У отца дьякона семья, и где же у него там? Нет, уж раз я виновница вашего беспокойства, то вы ко мне и идите. Много обещать не могу, конечно, не то время, но что-нибудь заморить червячка у меня найдется. Идемте без разговоров!.. И вы, отец дьякон!

Дьякон вопросительно поглядел на Сыромолотова, и Алексей Фомич понял, что отказываться от приглашения поужинать было бы, может быть, даже оскорбительно для этой одиноко живущей молодой женщины, и не больше как через десять минут он входил уже, вместе с дьяконом, в просторный дом подрядчика, - ныне каптенармуса одного из пехотных полков на фронте, Макухина.

Без проволочек сели за стол, покрытый белой клеенкой, и когда прислуга Натальи Львовны Поля, низенькая круглая женщина, глядевшая серьезно и исподлобья, принесла из кухни что-то дымящееся, дьякон вполголоса, хрипуче обратился к Наталье Львовне:

- Свечка десятикопеечная у вас, вы сказали, залежалась, а может, и бутылочка винца от хороших времен, а?

На это Наталья Львовна только развела руками, и дьякон горестно выдохнул:

- Эхх! Всех нас доняла война эта!

- Чтобы вас утешить, отец дьякон, - сказал Алексей Фомич, - полагаю с большой вероятностью, что скоро вина польются реки.

- Почему это вы так полагаете? - очень оживился дьякон.

- Да по той простой причине, что скоро у нас начинается революция... как это было в девятьсот пятом.

- Это что же, - вы так думаете, Алексей Фомич? - приостановилась раскладывать жаркое на тарелки Наталья Львовна, а дьякон только открыл изумленно рот.

- Очень многие теперь так думают, - уверенно ответил Сыромолотов.

Дьякон поглядел на него с затаенным лукавством в глазах и обратился к Наталье Львовне:

- Не допустят теперь такого, как в девятьсот пятом!

- А убийство Распутина допустили же! - заметил на это Алексей Фомич. И кто же были убийцы Распутина? - Великий князь Дмитрий Павлович, князь Юсупов, царский родственник, и Пуришкевич - члены Государственной думы, правой, а не левой!

- Так вы думаете, значит, Алексей Фомич, - упавшим уже голосом начал было дьякон, но Сыромолотов перебил его своими прежними словами:

- Не я один, - очень многие так думают.

3

Когда собрался уходить дьякон, он обратился к Наталье Львовне:

- Как скажете, так и сделаю: скажете - увести Алексея Фомича, - уведу, у меня переночует, а скажете - оставить, то оставлю.

- Конечно, конечно, Алексей Фомич, вы у меня и заночуете! - кинулась к Сыромолотову и взяла его за руку Наталья Львовна. - Где же вам у отца дьякона ночевать? Совершенно негде! Разве я не знаю его квартиры? У меня, у меня, разумеется: дом большой и весь пустой.

- А может быть, лучше будет, если в гостинице? - в сторону дьякона сказал Алексей Фомич.

Но дьякон замахал руками:

- В гостинице! Чтобы деньги зря тратить! Ведь не вы будете платить, а мы должны, - приход; мы же люди вообще бедные, и у нас каждая булавка на счету!

- Вам здесь хорошо будет, вы увидите, - заснете, как у себя на даче!

- Вам неудобство доставлю, Наталья Львовна, - вот я о чем...

- Никаких решительно! Я даже гордиться этим буду, что вам случилось ночевать в моем доме!

Тут дьякон простился и с художником и с хозяйкой дома и решительно направился к выходной двери.

- Я ведь и с вашим сыном знакома, Алексей Фомич, - радостно сказала Наталья Львовна, подходя к Сыромолотову с папиросами.

- Не курю, спасибо! - отодвинул коробку Алексей Фомич. - С сыном моим? Где же и когда же это? Сын мой вот уже с самого начала войны взят в ополчение, а не так давно был тяжело ранен...

- Не-у-же-ли тяжело ранен? - вскрикнула Наталья Львовна с такою острою болью в голосе, как будто ранена была сама.

- Да, писал, что тяжело и что дают ему какой-то "бессрочный отпуск", а это значит, что не полная отставка, но все-таки к строевой службе считается уже не годен.

- Вот как! - глухо отозвалась она и жестом, повторившим жест Сыромолотова, отодвинула от себя коробку с папиросами, добавив: - Я тоже совсем почти перестала курить после смерти моей матери. А с вашим сыном я познакомилась здесь, в Симферополе, в больнице.

- В больнице? - удивился Сыромолотов. - Когда же он лежал в больнице? Что вы?

- Лежал в больнице не он, - поспешила объяснить Наталья Львовна, - наш общий с ним знакомый. И ваш сын, и я - мы в один час приехали в больницу его проведать, - поэтому и познакомились. Богатырь такой показался мне тогда он, ваш сын, и вот...

- И вот искалечен, - закончил за нее Алексей Фомич, - и уж едва ли будет теперь художником.

- Будем надеяться на лучшее...

- Надеяться никому не воспрещается. Надеюсь и я, что вы мне покажете комнату, где будет моя постель.

Постель оказалась уже заготовлена в комнате, которую Сыромолотов сразу признал уютной и располагающей к крепкому сну.

- Может быть, вам какую-нибудь скучную книгу дать, Алексей Фомич, чтобы вы поскорее заснули на новом месте? - предложила Наталья Львовна.

- Зачем? - удивился Алексей Фомич. - Нет, я имею свойство засыпать сразу, чуть голова моя коснулась подушки.

- Хорошо, что вы мне это сказали, а то я могла бы говорить с вами до полночи: здесь ведь говорить не с кем. В таком случае - покойной ночи!

И Наталья Львовна ушла к себе в спальню, а Алексей Фомич, хоть и казалось ему, что он рано заснет, довольно долго перебирал в мозгу впечатления этого неожиданного для него дня, причем воображение его, как художника, больше всего занимала молодая женщина с высокой шеей и красивыми, но тоскующими глазами.

И он даже пожалел о том, что как-то очень круто и поспешно напомнил ей, что ему хочется спать с дороги, она же, видимо, хотела высказаться, так как говорить здесь о своем ей было не с кем.

Встал он, чуть рассвело, и тут же после чая поспешил в церковь, чтобы пораньше закончить свою работу.

Прощаясь с Натальей Львовной, он сказал ей, что больше уж некогда ему будет зайти в ее дом: прямо после того, как закончит реставрацию иконы, поедет к себе домой.

- А вот вы, если будете в Симферополе, милости прошу, заходите ко мне, - закончил он и увидел, как эти несколько слов обрадовали ее, как она вся засияла.

Эта неподдельная радость тронула Алексея Фомича, и он еще раз сказал:

- Прошу, прошу! Загляните!

К церкви он подошел одновременно с дьяконом. Сиккатив помог закрепленному с вечера холсту высохнуть. Сыромолотов теперь, пользуясь цыганской иглой и суровыми нитками, аккуратно пришил привязанный им кусок холста к картине.

- Это - самое важное, отец Никандр, - самое важное. Нитки потом я замажу, и никто, издали глядя, не догадается даже, что здесь была зияющая прореха, - говорил Алексей Фомич, делая частый шов.

Голуби, уже наполовину сделанные, теперь, при дневном свете были как живые.

Без особых усилий закрепил потом Алексей Фомич уже в раме холст ниже голубей - глинистую золотую землю и узкий черный кувшин на ней; а к полудню садился уже на линейку извозчика, снабженный на дорогу куском серого хлеба и вареными яйцами.

Уже смеркалось, когда пара плохо кормленных извозчичьих коняк довезла Сыромолотова до его дома на Новом Плане.