Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Западноевропейское феодальное рыцарство, в отличие от схожих социальных институтов многих других обществ, было далеко не только социальной корпорацией или сословием. Оно воплощало в себе культурный идеал, ценность которого ощущается по сей день. Создав свою собственную яркую и самобытную культуру, четко определившуюся в XII в., культуру чисто светскую, рыцарство во многом преобразило западный мир и чрезвычайно способствовало тому, что в этом мире в конце концов светское начало взяло верх над религиозным.

Основой рыцарской культуры была этика. Она явно противостояла этике христианской, как бы создавая второй полюс нравственной жизни западного общества. Если христианская этика была моралью смирения и покорности, то рыцарская — гордыни и достоинства.

Рыцарскую этическую систему образовывали четыре добродетели — доблесть, верность, щедрость, куртуазность. Нередко к ним относят и честь. Но хотя это понятие и было очень важным для рыцарского мировоззрения, оно в XI–XIII в. чаще всего обозначало не некое внутреннее достоинство человека, а выступало в значении почета, почести, славы. Поэтому чести добивались, ее завоевывали на ратном поприще. Кардинальным этическим понятием честь стала в позднее средневековье (XIV–XV вв.), когда изменилась концепция знатности, и честь оказалась неразрывно связанной с родовитостью. Ее стали представлять как важнейшее достоинство родовитого человека, передающееся по крови, и поэтому ее уже не «завоевывали», как раньше, а оберегали и защищали, памятуя о том, что «утрата чести горше смерти».

Рыцарская этика, несмотря на видимую простоту, обладала определенной целостностью. Она заключала в себе не просто нормы поведения, но и осмысляла жизнь и деятельность рыцаря. Подобно христианской морали, она обещала доблестным рыцарям, завоевавшим честь и славу, бессмертие. Правда, не вечное, а сохраняющееся, пока жив мир и пока жива в мире слава о них. В связи с этим, кстати, рыцари научились ценить образованность и образованных людей, клириков, способных сохранить в памяти потомков их доблесть. «Подвиги доблестных рыцарей не подлежат смерти, коль скоро они заносятся в вечную память мира благодаря книгам» (аноним XIV в.).

Наиболее старой, чисто воинской добродетелью была доблесть, предполагавшая храбрость и искусное владение оружием. Ей обычно противопоставлялась трусость, но в рыцарских трактатах подчеркивалось, что храбрость не должна быть безрассудной. Ее необходимо умерять, проявляя разумную осторожность.

Представление о верности также имеет глубокие исторические корни, уходящие в мир древних германцев, в отношения между дружинниками и вождем. Но четко оформилось оно в феодальную эпоху, когда распространилось принесение клятвы верности вассалом своему сеньору. Верность обычно обозначалась тем же словом, что и вера (foi), a клятва верности приносилась на чем-то священном, т. е. не только перед лицом человека, но и перед ликом Бога, святых. Поэтому вероломство, клятвопреступление расценивалось как особо тяжкий грех, кара за который должна постигнуть человека не только в этом мире, но и в будущем. Верность довольно рано стала толковаться более широко, нежели просто верность вассала сеньору. Это была также верность принятым на себя обязательствам и данному слову.

Щедрость, надо полагать, тоже восходит к психологии отношений древних германцев: именно от щедрот вождя дружинники ждали боевого коня и оружие. Щедрость, проявлявшаяся в вознаграждении, дарах, вызывая сильное чувство благодарности и накладывая на человека жесткое обязательство ответного дара или услуги, чрезвычайно укрепляла солидарность между сеньорами и вассалами. Она вменялась в обязанность прежде всего старшим, сеньорам, королю, хотя в общем это была добродетель, коей должны были следовать все рыцари. Щедрости противопоставлялась скупость, а точнее говоря — накопительство денег, скопидомство. В этом пороке рыцарственная литература в первую очередь обвиняла бюргеров, буржуа, которые представлялись воплощением праздности, матери всех пороков. Щедрость же предполагала трату денег, богатств, правда, она не должна была превращаться в безумное расточительство, как наставляли трактаты о рыцарстве. Рыцари, однако, далеко не всегда руководствовались этим наставлением. Необходимостью проявлять щедрость, кстати сказать, часто оправдывалось богатство. Оно естественно было нужно сеньорам, дабы они могли быть щедрыми.

Куртуазность (фр. courtoisie, дословно «придворность») представляла собой этический идеал, появившийся в феодальную эпоху, на рубеже XI–XII вв., в провансальской, или окситанской, лирике Южной Франции. Это был прежде всего идеал любовный, в основе которого лежала идея утонченной любви, доступной только благородным людям. Она изображалась в виде служения мужчины прекрасной даме, наподобие служения вассала своему сеньору. Сильный нравственный запал этого идеала состоял в том, что любовь считалась тем необходимым чувством, которое духовно, нравственно возвышает мужчину и вдохновляет рыцарей на подвиги. Главными условиями возникновения и сохранения такой любви были ее внебрачность и потаенность. Считалось, что если любовники вступают в брак или тайна их любви разглашается, то любовь непременно исчезает (Андрей Капеллан «О любви», XII в.).

Куртуазность требовала от мужчины проявления глубокого почтения к женщинам и вежливого, галантного обращения с ними. Как свод норм вежливости она уже в XII в. как бы обособляется от любви и становится нравственным достоинством, определяющим культуру благородного поведения вообще. В этом виде куртуазность похваляли и церковные мыслители, полагая, что она помогает сдерживать дурные чувства и страсти, ввергающие человека в грех (Гуго Сен-Викторский, XII в.; Винцент де Бове, XIII в.). В том же XII в. в моралистических сочинениях начинают появляться разделы, посвященные куртуазному поведению, главным образом за столом, а позднее стали выпускаться специальные трактаты, детально определявшие нормы того же поведения. Причем с XIII в. это были чаще всего сочинения на национальных языках, происходившие из самих куртуазно-рыцарских кругов.

Куртуазность, главными очагами которой были дворы крупных феодальных сеньоров, постепенно смягчала нравы грубого воинственного рыцарства, становясь стержнем его духовной и материальной культуры. Ею проникаются рыцарские романы, особенно французские, где любовь и служение даме часто становятся главной подоплекой рыцарских приключений и подвигов. Сюжеты из куртуазно-рыцарских романов в XIV–XV вв. нередко использовались для организации и оформления рыцарских турниров и джостр, во время которых рыцари не просто вступали в бой друг с другом, а ради освобождения или защиты некоей прекрасной дамы. Куртуазностью вдохновлялись художники-миниатюристы и мастера прикладного искусства, работавшие на высокородных заказчиков. Наконец, стоит отметить, что куртуазной культуре мы обязаны появлением европейской моды с характерной для нее периодической сменой стилей одежды и более или менее явно выраженной эротичностью. Начало ей положил появившийся в XIII в. куртуазный стиль обтягивающей тело мужской и женской одежды, шившейся по меркам. В XV в. этот стиль достиг пика своей экстравагантности и эротичной изысканности.

В этике рыцарства как воинского сословия особое место занимали правила ведения боя, смысл которых сводился к тому, чтобы уравнять шансы сражающихся на победу, которая должна зависеть исключительно от доблести. Это запрет нападения на безоружного, предварительный вызов на бой, исключающий внезапность нападения, и другие нормы, которые в случае сражения между рыцарскими войсками практически не позволяли прибегать к различным тактическим приемам, хорошо, впрочем, известным по античным военным трактатам.

Наряду с собственно рыцарской светской этикой происходило становление клерикальной религиозно-нравственной концепции христианского воина, основу которой в феодальную эпоху заложил Одон Клюнийский (X в.). Признавая необходимость военного, рыцарского сословия для общества, устроенного по воле Провидения, религиозные мыслители четко определяли его особые социальные функции: защита с оружием в руках справедливости, христианской веры и церкви, борьба с неверными, покровительство слабым и сирым. В связи с этим получила распространение идея справедливых, богоугодных войн, участвуя в которых человек не губит свою душу: «военные могут быть праведными людьми» (Ансельм Луккский, XI в.). Идеал христианского воина определился к середине XII в., и наиболее четкий этический кодекс для него дал Иоанн Солсберийский в своем сочинении «Поликратикон». «С хвалою Богу на устах и с обоюдоострым мечом в руках» рыцари должны воевать не по собственной воле, не ради тщеславия, алчности или упрямства, а выполняя волю Бога, ангелов и людей в согласии со справедливостью и собственной пользой. Клерикальные писатели в то же время сурово порицали рыцарей за многочисленные отступления от христианских и феодально-рыцарских норм поведения. Так, испанец Альварес Пелайо (начало XIV в.) в трактате «О плаче Церкви» перечислил 31 порок членов этого сословия.