Войны Роз

Что можно сказать относительно нынешнего разрушения деревень, которое приносит голод вместо всеобщего благосостояния? Корень этого зла — жадность. Чума жадности заразила наше время, она ослепляет людей. Они — не сыновья Бога, но дети маммоны… Как Христос плакал по Иерусалиму, так и мы скорбим о разрушении нашего собственного времени. Есть люди, что радуются: и горе Христа к их радости.

Церковь тоже страдает, и наша земля выглядит так, будто по ней прошел враг. Сколько возмутительных вещей творят люди! Они огораживают площади деревень насыпями и окружают их канавами. В таких местах королевские дороги перегорожены, и бедные люди не могут пройти по ним. На месте пришедших в упадок деревень делают то же. Осмеян наказ Бога Ною, гласящий: «Возделывайте землю и взращивайте урожай».

Если разрушение, постигшее Уорикшир [209], последует и в других частях страны, то это будет бедствием для королевства. Ведь такое происходит не только в Уорикширских деревнях: уже есть подобные случаи, пусть их пока и немного, в Глостершире и Вустершире. ^{206}

…Англия превосходит по своим богатствам любую другую страну в Европе, как мне говорили самые старые и наиболее опытные торговцы, и в чем я также сам могу поручиться, исходя из того, что видел. Это происходит, во-первых, благодаря чрезвычайной плодородности почвы, такой, что, за исключением вина, они не привозят из-за границы никаких продуктов питания. Затем, продажа их ценного олова приносит королевству большие деньги; больше всего прибыли они получают благодаря необычайному изобилию их шерсти [210], которая повсюду в Европе ценится очень высоко. И чтобы сохранить в стране золото и серебро, они выпустили закон, который действует уже довольно давно и гласит, что никакие деньги, ни золотые, ни серебряные пластины нельзя вывозить из Англии под угрозой большого штрафа.

И каждый, кто окажется на этом острове, скоро оценит его удивительное богатство хотя бы потому, что там нет ни единого владельца даже небольшой таверны, каким бы бедным и скромным он ни был, кто не подавал бы на стол серебряные блюда и кубки; и нет никого, кто не имел бы в своем доме серебряной посуды стоимостью, по крайней мере, 100 фунтов стерлингов, что у нас равняется 500 золотым кронам. Но прежде всего их богатства представлены сокровищами церкви, поскольку в королевстве нет ни одной приходской церкви, которая не обладала бы распятиями, подсвечниками, кадилами, дискосами и кубками из серебра; и при этом не найти женского монастыря ордена нищенствующих монахов (mendicant friars) столь бедного, где бы не было такой же серебряной утвари [211], не считая множества других положенных соборной церкви украшений из того же металла. Ваше Величество может представить, каковы должны быть убранства тех чрезвычайно богатых бенедиктинских, картезианских и цистерцианских монастырей. Это, воистину, скорее дворцы баронов, чем здания, посвященные Богу…

…Вся красота этого острова заключена в Лондоне, который, хотя и находится в шестидесяти милях от моря, обладает всеми преимуществами приморского города. Он расположен на реке Темзе, уровень воды в которой на много миль вглубь (я не знаю точно, на сколько) зависит от морских приливов. Лондону приливы и отливы реки приносят такую пользу, что суда грузоподъемностью аж до 100 тонн могут подходить к городу, а корабли любого размера — еще и на пять миль за него. Тем не менее вода в реке чистая на двадцать миль ниже Лондона.

Хотя город не имеет никаких зданий в итальянском стиле, а только из древесины или кирпича, как у французов, лондонцы живут уютно, и, мне кажется, жителей здесь не меньше, чем во Флоренции или Риме.

Здесь во множестве есть предметы роскоши, так же как и жизненно необходимые вещи. Но больше всего потрясает в Лондоне изобилие серебра. Я имею в виду не частные дома, хотя владелец дома, в котором жил миланский посол, имел столового серебра на сумму в 100 крон, но магазины Лондона. На одной-единственной улице под названием Чипсайд, ведущей к собору Св. Павла, находятся пятьдесят два ювелирных магазина, столь же богатые серебряной посудой, большой и маленькой, как и все магазины Милана, Рима, Венеции и Флоренции вместе взятые. Причем там, я думаю, не найти в изобилии многих великолепных вещей, которые можно увидеть в Лондоне. И вся эта посуда представляет собой либо банки для соли, либо кубки, либо чаши для мытья рук, поскольку они едят из прекрасного олова [т. е. оловянной посуды], которое немногим хуже серебра.

Это большое богатство Лондона не объясняется тем, что его жители являются дворянами или джентльменами; напротив, все они люди низкого происхождения и ремесленники, приехавшие сюда со всех частей острова, и из Фландрии, и из разных других мест… Однако граждане Лондона выглядят так же внушительно, как венецианские джентльмены в Венеции…

Англичане всех возрастов, и мужчины, и женщины, в большинстве своем красивы и хорошо сложены, хотя и не настолько, как мне думалось раньше, до приезда сюда Вашего Величества. И я слышал от людей, знающих эти края, что шотландцы гораздо привлекательнее и что англичане чрезмерно любят себя и все принадлежащее им — они думают, что кроме них, не существует никого и нет никакого другого мира, только Англия. И всякий раз, завидя красивого иностранца, они говорят о том, как он похож на англичанина или как жаль, что он не англичанин.

И когда они едят какое-нибудь лакомство вместе с иноземцем, то спрашивают у него, бывает ли такое в его стране. Они получают большое удовольствие от изобилия превосходной пищи и также много времени проводят за столом, очень экономя вино, когда пьют его за свой счет. И, как говорят, они делают это, чтобы вынудить других английских гостей тоже пить вино медленно: не считается неудобным, когда трое или четверо пьют из одного кубка. Немногие держат вино в собственных домах, покупая его главным образом в таверне. И когда они хотят выпить много, то идут в таверну, и так поступают не только мужчины, но и леди. Недостаток вина, однако, вполне восполняется обилием эля и пива, к потреблению которого эти люди настолько привыкли, что во время празднеств, изобилующих вином, они будут пить и его [т. е. пиво], и в больших количествах. И они думают, что нет большей чести, чем пригласить другого к себе за стол или быть самому приглашенным. И они скорее дали бы пять или шесть дукатов, чтобы развлечь человека, чем грот [212], чтобы помочь ему в любом несчастье.

Они все с незапамятных времен носят прекрасную одежду и чрезвычайно вежливы, говоря на своем языке, который, как и фламандский, хотя и заимствован от немцев, но потерял свою естественную резкость и достаточно приятен на слух. К тому же они невероятно любезны и обходительны при разговоре друге другом, во время которого они остаются с непокрытыми головами. Они одарены быстрым умом и очень сообразительны; немногие, однако, за исключением духовенства, расположены изучать грамоту…

Они имеют очень хорошую репутацию в военном деле. Из большого страха французы им всячески угождают, надо полагать, чтобы задружиться с ними. Но у меня есть также достаточно достоверные сведения, что даже когда война идет слишком яростно и неистово, они будут заботиться о хорошей еде и других удобствах, не задумываясь о том, что это может им навредить.

Они недолюбливают иностранцев, воображая, что те приезжают к ним на остров только с целью похозяйничать и присвоить их товары. Никогда не рассчитывайте на их искреннюю и преданную дружбу, поскольку они не верят даже друг другу при обсуждении будь то общественных или частных дел, как это делаем мы у себя в Италии, ведя доверительные разговоры.

И хотя их нравы довольно распущенны, мне никогда не доводилось замечать ни при дворе, ни среди простолюдинов кого-либо, кто бы был влюблен, из чего можно сделать вывод, что либо англичане — самые скрытные влюбленные в мире, либо они и вовсе неспособны любить. Я говорю так про мужчин, понимая, что с женщинами, очень сильными в чувствах, все обстоит наоборот. Тем не менее англичане очень ревниво охраняют своих жен, хотя, в конце концов, власть денег способна возместить любой ущерб. ^{207}