Белый Харбин: Середина 20-х

В экзаменационной комиссии состояло пять человек. В билете у меня было: Александр I, Освободительная война, 1813 год, Венский конгресс; Французская революция 1830 г.; Торговые связи Финикии, Вавилона. Уверенно начинаю отвечать, говорю минут пять, все четко представляю себе, чувствую, что отвечаю хорошо.

Вдруг наш историк М. К. Дунаевский прерывает меня:

— Простите, каким пособием Вы пользовались?

— "Историей" профессора Ключевского.

Михаил Ксенофонтович как-то победоносно посмотрел на членов комиссии, а мне: "Продолжайте!"

Продолжаю, подхожу к Венскому конгрессу, говорю о нем уже минуты три и слышу председателя комиссии Н. Ф. Волонцевича:

— Господа, достаточно, не так ли?

— Да, да, конечно.

Ответ был признан блестящим, отвечал я 12 минут!

Так, постепенно и закончились экзамены, я выдержал их все на "5". Наш 12-й выпуск Харбинских Коммерческих училищ оказался "урожайным" на медали: каждый из трех классов получил их по две золотых и по две серебряных.

31 мая состоялся выпускной акт. Закончилась чудесная пора!

Начиналась совсем неизвестная жизнь, но и в ней знания, полученные в дорогом мне училище, всегда были мне надежной опорой и огромной помощью!"

Теперь о впечатлениях отца, уже студента второго курса Русско-китайского техникума — будущего Харбинского политехнического института, о начале в Харбине постановок постоянной оперы, об его впечатлениях о них, о любимце харбинской публики премьере Николае Антоновиче Оржельском.

Продолжая свои мемуары, папа пишет: "Выше я уже упоминал, что до осени 1922 г. о полноценных оперных постановках не могло быть и речи. А стало это возможным после приезда в мае 1922 г. нескольких артистов.

В один из майских дней я, возвращаясь после очередного урока с одним из своих учеников (я подрабатывал репетиторством), увидел афишу, извещавшую о концерте артистов: Альперт-Розановой (колоратурное сопрано), Оржельского (драматический тенор), Луканина (бас). Возбужденный этой интереснейшей новостью, я поспешил домой, чтобы порадовать музыкальную молодежь, часто у нас собиравшуюся. Очередное музыкальное собрание уже началось, и среди собравшихся был и полковник В. Н. Лазарев. О приезде артистов пока никто не знал, но мое сообщение вызвало очень большой интерес у Лазарева. "Вы не помните инициалы имени и отчества Оржельского?" — спросил он меня. Я ответил, что не помню, но его вопрос сразу насторожил нас, и мы просто набросились на В.Н., прося рассказать, почему он задал этот вопрос, что он знает об этих артистах? И вот что он рассказал:

— Оржельский? Хорист Мариинского театра (жена была там же кассиршей). Был произведен в солисты и вскоре ушел добровольцем на войну. Попал ко мне в полк, правофланговый. В затишье между боями пел. "Браво!" — кричали ему немцы. Дослужился до чина капитана и получил золотое георгиевское оружие. О дальнейшей судьбе не знаю…

После таких романтических сообщений мы уже еле-еле могли дождаться первого концерта артистов, тем более что имя и отчество Ор-жельского оказались такими, какие они были у певца, знакомого Лазареву.

Май 1922 г. Первый концерт. Сидела рядом профессор пения Плотницкая.

Пел Луканин — бас. После его выступления Плотницкая говорит:

— Голос прекрасный, но сырой материал, сырой…

Наконец, выходит Оржельский — высокий, стройный. Лазарев говорит:

— Да, это он!

Оржельский начинает, поет "Нитка корольков" и вторую вещь — арию с цветком из Кармен. Спел эти две вещи, и зал был покорен им полностью. Поет арию из "Паяцев" — "Нет, я больше не паяц!.. " и в этот момент у аккомпаниатора рассыпались нотные листы. Тот совершенно растерялся.

Оржельский бросился поднимать ноты, успокаивает аккомпаниатора и этим как бы успокаивает весь взволнованный зал.

Опять начинает эту арию.

Триумф…

Плотницкая говорит:

— Законченный певец, законченный и блестящий!

В антракте В. Н. Лазарев пошел за кулисы к Оржельскому. Вернулся взволнованный, — встретились, успели поговорить, — но и огорченный:

— Оржельсий простужен, глотает какое-то лекарство… Начинается второе отделение. Оржельский по программе должен петь "Рахиль, ты мне дана… " из "Дочери кардинала". Он еще не вышел на сцену, а аккомпаниатор, смотря в зал, берет несколько начальных аккордов арии. Уже покоренная Оржельским публика скандирует: "Просим, просим!" Выходит Оржельский, начинает арию. Спел он ее просто изумительно! Свое триумфальное знакомство с харбинской публикой он закончил арией Рауля из "Гугенотов".

Харбин был, буквально, проходным двором для знаменитых и известных музыкантов, певцов, актеров. О некоторых из них я уже упоминал выше. В период же с 1921 по 1925 гг. в Харбине побывали знаменитые скрипачи Миша Эльман и Яша Хейфец. Певцы — Сибиряков — бас, артист б. Императорского театра, артист с великолепной благородной осанкой и таким же голосом; известный бас Касторский, — он был уже совсем седым, но покорял и прекрасным голосом, и такою же внешностью; Илья Мозжухин (брат известного киноактера Ивана Мозжухина), бас, постановщик интересного спектакля "Фауст", в котором он пел Мефистофеля, одетый во все черное; Лабинский, известный всей России тенор, покорявший всех исполнением знаменитой в свое время "Тишины" композитора Кошеварова; Лидия Липковская — одна из блестящих звезд нашей оперной сцены — колоратурное сопрано; помимо концертов, где ей аккомпанировал и также выступал известный пианист Скляревский, она сыграла в двух операх — "Фаусте" и "Богеме". В 1927 г. в Харбине был С. Я. Лемешев и пел в опере целый сезон; в то время им было напето много пластинок. Понятно, что в то время он был еще молодым артистом, но Харбин распознал в нем будущую знаменитость. В 1936 г. Харбин посетил Ф. И. Шаляпин. В 1924 г. в Харбине побывал изумительнейший тенор Словцов, ему ниже я уделяю особое внимание.

Как видите, несмотря на обилие певцов и музыкантов, посещавших Харбин, и на наличие их постоянно в Харбине, организовать регулярные оперные постановки долго не удавалось: нужно было ко многому приложить руки, знания, энергию. Организатором, и притом блестящим, оказался Николай Антонович Оржельский. Он создал Товарищество оперных артистов на паях. С Желсобом была достигнута договоренность о льготных условиях предоставления театрального зала. Были приглашены к работе вторые персонажи: Александров (Чикин), Найдович, Лидарова, премьер — лирический тенор Черненко; позже в коллектив вступил молодой, не очень в себе уверенный, но, несомненно, талантливый, "металлический" баритон Сергей Эдвинович Торгуд.

Коллектив начал работу и провел сезон в довольно трудных материальных условиях: вся его жизнь велась на "свежую копейку" — на выручки от билетов; дотаций не было, их оперное товарищество начало получать от КВЖД только с сезона 1923/1924 гг. В это время КВЖД жила на золотой рубль, а весь край на "даян" — китайский доллар. Один золотой рубль приравнивался примерно (в зависимости от курса) к двум даянам. Н. А. Оржельский, который нес на себе всю тяжесть основного репертуара, получал 300 "марок" (ведь это было Товарищество!), что в среднем давало ему 90 даянов в месяц. Много это или мало?

Для сравнения приведу несколько цифр заработков того времени. Я, занимаясь с учеником по полтора часа ежедневно, получал в месяц 30 даянов; средний служащий различных частных предприятий зарабатывал 80—150 даянов; начальник участка службы пути КВЖД — 300–350 золотых рублей; начальники Служб КВЖД — 600–900 зол. руб.; Управляющий КВЖД (в то время инженер Б. В. Остроумов) — 3000 зол. руб.

Неудивительно, что, несмотря на суровую харбинскую зиму, Оржельский ходил в тот сезон в легком, драповом пальто, что повергало нас, студентов, его почитателей, в смятение!

Зато в следующий зимний сезон мы имели удовольствие видеть Николая Антоновича в великолепной дохе. Как удалось выяснить из расспросов артистов, доха была подарена Оржельскому известным на Дальнем Востоке оперным басом В. Воиновым. Во время болезни Воинова, когда оказалась необходимой поездка в Японию, сопровождавший его Николай Антонович во всех случаях, когда это было нужно, переносил его на руках. К началу сезона певцы вернулись — Воинов поправился, а у Оржельского появилась действительно великолепная доха.