Заговор генералов

Отступление на фронте совпало с событиями в Питере, напомнившими своим яростным накалом февральские дни. И подобно тому, как краснобанточный февраль послужил Керенскому трамплином для прыжка на первую ступень триумфальной лестницы, поражение на фронте и расстрел демонстрации в столице, обрушившиеся на одну сторону колеблющейся доски, другим ее концом, одним махом, вознесли Александра Федоровича на самую верхнюю площадку. Такое он в детстве видел в цирке: удар - и фигурка воздушного акробата взлетает в черноту купола в луче прожектора, чтобы ухватить сверкающую трапецию под потолком. Он зажмуривал глаза: "Вдруг не ухватит?" Натренированный гимнаст не упал. А даже если бы и просчитался, внизу натянута сетка и к поясу пристегнут почти невидимый страховочный трос. Но в политике сеток и тросов нет...

За неполные пять месяцев своего существования Временное правительство видоизменилось в четвертый раз. Из правительства "спасения революции" оно преобразовалось в правительство "спасения страны". Князь Львов ушел в отставку, и его место - кресло министра-председателя с оставлением за собой портфелей военного и морского министров - занял он, Александр Федорович. В какой уже раз, обмирая, подумал: перст судьбы! Всего за пять месяцев - из пыли, из голоштанных думских скандалистов - в правители всея Руси! И ведь сам! Своим умом, дарованиями, энергией! Exegi monumentum!..[Я памятник воздвиг... (лат.)]

Буквально в самый час своего восшествия Керенский подписал указ о назначении Корнилова главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, а спустя четыре дня утвердил все предложения генерала - и о введении смертной казни, и о полевых судах. Ни один из министров, даже самых "левых", не проголосовал против.

Днем позже Керенский получил единовластные полномочия закрывать газеты и журналы, "призывающие к неисполнению воинского долга и побуждающие к гражданской войне". Эту формулировку он нацелил прежде всего на большевистские издания - на "Правду" и "Солдатскую правду", дабы не допустить их возрождения и впредь. Еще через день министр-председатель восстановил военную цензуру и утвердил для себя право самолично запрещать и распускать любые собрания и съезды.

На 16 июля он назначил совещание с высшим генералитетом в Ставке. Пригласил с собой министра Терещенко. Рисовал себе прибытие в Могилев как некое восшествие триумфатора: войска громовыми раскатами "ура!" чествуют своего верховного вождя; церемониальным маршем проходит гвардия; гремит оркестр, и сияют парадные мундиры, как бывало на том же перроне, когда приезжал бывший государь император.

Литерный поезд - тоже бывший императорский, лишь с отвинченными гербами, - подошел к вокзалу. Перрон был пуст. Ни оцепления, ни публики, ни Брусилова со свитой, не говоря уже об оркестре и гвардейцах. Керенскому неловко было смотреть на Терещенко.

Какой-то замухрышка-полковник:

- Ваше... гм... дрым... господин Керенский... Автомобиль подан, главковерх ждет во дворце губернатора.

Александр Федорович задохнулся от ярости. Забился в угол вагона:

- Так встречать министра-председателя! Главу правительства!.. Вызвать сюда Брусилова!..

Брусилов соизволил явиться лишь через час:

- Прошу извинить: у меня шло оперативное совещание. К тому же ваш поезд прибыл раньше назначенного времени.

- "Раньше"! - с сарказмом передразнил Керенский. - Раньше, при царе, вы бы сутки ждали на вокзале!

"И так бы не глядел, так бы не стоял перед императором!" - хотел добавить он. Откинулся на обтянутую зеленым шелком стенку:

- Доложите обстановку.

- Мм... - Брусилов повел взглядом, ища, видимо, карту, покосился на франтовато одетого - высокий воротник, галстук-бабочка с бриллиантовой булавкой - Терещенко, на остальных, неизвестных ему лиц в вагоне, и начал что-то объяснять, поучительно и непонятно. Министр-председатель не вникал. Генерал говорил, поглядывая на часы, как бы напоминая, что их уже ждут в Ставке. Керенский делал вид, что не понимает его намека. Пусть подождут! Не барышни на свидании!..

Наконец, немного охладив свой гнев, поднялся, сказал Терещенко:

- Прошу вас со мной, Михаил Иванович!

Они приехали в губернаторский дворец. В кабинете главковерха собрался весь цвет: начальник штаба Ставки Лукомский, главнокомандующие фронтами: Северным - Клембовский, Западным - Деникин, генералы Рузский, Алексеев, другие. Корнилов, ввиду опасного положения на Юго-Западном фронте, приехать не смог. Но его представляли на совещании комиссар фронта Савинков и комиссар Восьмой армии Филоненко.

Керенский занял место во главе стола, в кресле Брусилова. Позади вытянулись в струнку юные адъютанты, подпоручик и мичман, символизирующие армию и флот. В новеньких мундирах, портупеях и аксельбантах. Министр-председатель все еще ожидал, что последуют положенные по рангу приветствия, а затем состоится военный совет. Как в Филях: командующие поочередно доложат военно-стратегическую, или как там ее, обстановку, он взвесит различные доводы и примет окончательное решение. Лишь такой регламент и мог исправить его настроение. Огляделся. Генералы не при параде, в выгоревших мундирах с полевыми погонами. Взгляды ощупывающие.

- Приступим, господа! - буркнул он.

Слово попросил Деникин. Но не подошел к разостланным и развешанным картам, а встал напротив - малорослый, с клинообразной седой бороденкой - и начал тоном гимназического наставника:

- Армию развалило военное законодательство последних месяцев... Развалили лица, совершенно не понимающие жизни и быта армии, не знающие исторических законов ее существования. Огромный вред внесло в управление армией многовластие, многословие, вмешательство профанов.

Все это Керенский принял как камни в свой огород. Потом пошло дело:

- Разрушающее начало - комитеты. Они совершенно определенно и открыто захватывают в свои руки все вопросы - боевые, бытовые, административные... В армию хлынула волна большевистской литературы, газеты "Правда", "Солдатская правда", московский "Социал-демократ"...

Деникин привел конкретные цифры - тысячи и тысячи экземпляров ленинских газет! - и по пунктам изложил свои и всех других генералов требования: во-первых, Временное правительство должно осознать свои ошибки и свою вину прежде всего перед офицерством; во-вторых, Петроград отныне должен прекратить всякое военное законодательство, это право следует предоставить лишь главковерху, ответственному только перед правительством; в-третьих, необходимо изъять из армии политику; в-четвертых, отменить "Приказ No 1" и "Декларацию солдат", упразднить комиссаров и комитеты; в-пятых, создать в резерве отборные части всех трех родов оружия как опору против бунтовщиков; в-шестых, ввести "военно-революционные" суды и смертную казнь и в тылу.