«Она утонула...». Правда о «Курске», которую скрывают Путин и Устинов<br />Издание второе, переработ

Привожу только одну цитату из полного текста решения: «Суд рассматривает проведенную пресс-конференцию как опровержение доводов Кузнецова Б. А. в публикациях в СМИ и как публичную научную дискуссию».

Надо ли это понимать в том смысле, что высказывание Виктора Колкутина о том, что я пытаюсь «поднять свой имидж в глазах общественности за счет гибели экипажа АПЛ „Курск“» — это и есть научная дискуссия?

Через некоторое время со слов одного из работников суда я узнал, что Тюленев и уже бывший председатель Пресненского суда Иванов окончили один военно-юридический факультет. Целая группа сотрудников Главной военной прокуратуры сначала несколько дней «убеждала» Тюленева, а затем приготовила мотивировочную часть решения. Мне рассказали, что Тюленев был на крючке у председателя суда за пристрастие к рюмке. Соответствует это истине или нет, точно не знаю, но однажды я встретил судью с тяжкого похмелья. Позже я столкнулся с Тюленевым — он уже работал в Хамовническом суде, вид у него был, как у нашкодившего щенка: он покраснел, засуетился, протянул руку. Я ее «не заметил».

В феврале-марте 2004 года я подготовил жалобу в Московский окружной военный суд на отказ Главной военной прокуратуры в удовлетворении ходатайства о возобновлении предварительного следствия и направил ее по почте. (Приложение № 24) Московский окружной военный суд передал жалобу на рассмотрение в Московский гарнизонный суд.

День 21 апреля 2004 года был ясным и солнечным. В пустом зале за прокурорским столом сидел прокурор — старший военный прокурор отдела 6 Управления надзора Главной военной прокуратуры, полковник юстиции Игорь Шаболтанов, в уголочке пристроился следователь Артур Егиев, уже назначенный на должность первого заместителя военного прокурора Дальневосточного военного округа, получивший это повышение после окончания расследования дела «Курска», председательствовал военный судья Михаил Кудашкин.

Кроме нас с адвокатом Димой Гаврилиным на процессе присутствовала корреспондент «Новой газеты» Елена Милашина.

Елена Милашина.

Меня многое связывает с «Новой газетой», где трудятся мои друзья-приятели Дима Муратов, Леня Никитинский. Здесь работала честная и бесстрашная Аня Политковская. Хороших журналистов в России немало, но честных, бескомпромиссных, неподкупных и бесстрашных — единицы: Сережа Соколов, Вера Челышева, Юра Рост и, конечно же, Лена Милашина. Она писала материалы по «Курску», по Беслану, по делу контр-адмирала Юрия Кличугина о разворовывании российского Военно-морского флота. Вполне заслуженно в октябре 2009 года Лена стала лауреатом ежегодной премии международной правозащитной организации Human Rights Watch, на вручении которой в Нью-Йорке присутствовал и я.

Состязательность в этом процессе носила весьма условный характер. Я предъявил заключения специалистов, заявил ходатайство о приобщении их к материалам дела, кратко пересказал доводы жалобы, выслушал возражения прокурора, а затем ответил на них. Задать вопрос представителю военной прокуратуры судья мне не позволил.

Некоторые доводы прокурора можно было включать в очередную жалобу, настолько они противоречили выводам экспертов и подтверждали мои доводы. Без сомнения, прокурор прошел инструктаж у Колкутина, но, вероятно, предмет, о котором он рассуждал, был для него достаточно сложен, он не все усвоил, много путал, иногда нес откровенную чушь.

Прокурор: Следует особо отметить, что биохимические процессы распада гликогена с образованием глюкозы, имеющие ферментную природу, осуществляются при нормальной температуре тела и резко замедляются при ее снижении, а при температуре, близкой к нулю, эти процессы практически прекращаются. Априори можно утверждать, что прекращению процессов распада гликогена в трупах способствует консервирующее действие морской воды с довольно высокой (около 3,5 %) концентрацией солей.

Адвокат: Колкутин говорит, что в печени и мышцах гликоген отсутствует и в крови переходит в глюкозу, а прокурор говорит, что он консервируется морской водой. Другими словами, говоря о гибели подводников в 9-м отсеке в течение 4,5–8 часов с момента катастрофы, Колкутин в качестве довода о времени наступления смерти приводит факт отсутствия у них гликогена в мышцах и печени и переход его в глюкозу в кровь, а прокурор объясняет, почему гликоген не перешел в глюкозу — из-за низких температур и морской воды.

Прокурор: Необходимо отметить, что 12 трупов членов экипажа были извлечены из 9-го отсека в октябре 2000 г., а остальные 11 трупов — в октябре 2001 г. В связи с резкими изменениями тканей и органов, обусловленными пребыванием трупов в морской воде (частичное образование жировоска), морфологические изменения, в частности слизистой оболочки желудка, у трупов второй группы, обнаруженных в 9-м отсеке после подъема АПРК «Курск» более чем через год с момента катастрофы, не описывались и не расценивались. Поэтому утверждение об отсутствии таких кровоизлияний у трупов второй группы не соответствует действительности.

Адвокат: Я не писал в жалобе, что кровоизлияния в слизистую желудка у подводников отсутствовали. У первых 12 подводников, поднятых в октябре 2000 года, они были, а у остальных 11, поднятых в октябре 2001 года, эти признаки не обнаружены. Главный мой довод как раз в том и состоит, что при отравлении угарным газом — а это причина смерти всех моряков, находившихся в 9-м отсеке, — кровоизлияние в слизистую оболочку желудка — первейший признак и он, конечно же, никакого отношения ко времени наступления смерти не имеет.

Прокурор: В заключениях судебно-медицинских экспертиз, проведенных в 2000 году указано что смерть их)(подводников, находившихся в 9-м отсеке) наступила в течение нескольких часов от момента возникновения пожара в отсеке лодки. Указанный вывод сделан (и это нашло отражение в выводах первых 12 экспертиз, т. 3, л.д. 199–370, т. 4, л.д. 1-110) в период отсутствия данных о характере очага пожара, концентрации окиси углерода и других газов в атмосфере 9-го отсека и т. д., которые появились осенью 2001 года после подъема подводной лодки.

Адвокат: Да, я согласен с прокурором на все 100 %. Проблема в том, что время наступления пожара не установлено. Если бы Колкутин написал в заключении то, что говорит прокурор, я бы не оспаривал его заключение, но Колкутин говорит о смерти в течение 4,5–8 часов с момента взрыва, а не пожара.

Прокурор: Вопреки изложенным в жалобе доводам, заключение экспертов не основывается на времени, указанном в записке Колесникова. В нем всего лишь указано, что время, проставленное автором, не противоречит результатам исследований, которые позволили сделать вывод о времени жизни — не более 8 часов.

Адвокат: «Члены экипажа АПРК „Курск“, — сказано в экспертизе Колкутина, — находившиеся в 9-м отсеке после второго сейсмического события (11 часов 30 минут 12 августа 2000 года), оставались живыми в течение 4,5–8 часов, что подтверждается… временем последней записи одного из членов экипажа (капитан-лейтенанта Д. Р. Колесникова), зафиксированным в записке, извлеченной из 9-го отсека вместе с его телом -15 часов 45 минут 12.08.2000 г., т. е. через 4 часа 15 минут после 2-го сейсмического события».

Тот факт, что моряки были живы в 15 часов 45 минут, никем не опровергается. Прокурор использует типичный прием софистики. Можно с таким же успехом заявить, что на момент выхода «Курска» с базы подводники были живы, следовательно, они жили не более 8 часов после взрыва. Вы вводите суд в заблуждение, господин прокурор.

Прокурор: Согласно данным заключений судебно-медицинских экспертиз трупов, у всех членов экипажа, находившихся в 9-м отсеке атомного подводного ракетного крейсера «Курск», зафиксировано одинаковое состояние содержимого желудочно-кишечного тракта — отсутствие пищевых масс в желудке и наличие их в тонком отделе кишечника, начиная с проксимальной (ближайшей к желудку) части тонкой кишки. В то же время в ходе осмотра трюмных помещений 9-го отсека (т. 2, л.д. 1-53) обнаружены нетронутые запасы хлеба.